Артисты труппы

Артисты, занятые в спектаклях МХТ

Шаг по отвесной стене

Алена Карась, Российская газета, 31.08.2009
Кирилл Серебренников репетировал шедевр Бертольда Брехта и Курта Вайля полтора года и выпустил его ровно через год после 80-летнего юбилея первой постановки пьесы, которая случилась 31 августа 1928 года.

Выбранная режиссером пьеса пришлась впору новым временам. Небывалый кризис в стране и мире, да и в самом Художественном театре, который подвергся в конце прошлого сезона мощной атаке со стороны правоохранительных органов «по делу о 36 миллионах», стал отличным фоном для знаменитого сюжета о благородном Мэкки-Ноже, циничном Джонатане Питчеме и лицемерии рыночного общества.

В святая святых русского психологического театра Серебренников вместе с художником Николаем Симоновым строит жест кий брехтовский мир с откровенными аллюзиями, монохромной черно-серой гаммой и по-немецки брутальной лексикой.

Новый перевод, сделанный Святославом Городецким, был согласован с наследниками, требовавшими верности оригиналу. Ясно, что в оригинале нет ни ссылок на ФСБ, ни ненормативной русской лексики, которыми изобилует нынешний перевод, но суть дела он передает ясно. «Мир не меняется», — резюмирует один из персонажей пьесы. Между тем вопрос Мэкки-Ножа (Константин Хабенский) «Что такое ограбление банка против руководства банком?» звучит оглушающе современно и кажется заданным именно сегодня.

Спектакль, который выпустили уже в конце прошлого сезона, все никак не решались показать критике. В самом деле, излишне громоздкий (три с половиной часа с двумя антрактами), перегруженный лишними деталями и не всегда точный по мысли, он еще должен претерпеть «осадку». В нем, как водится в нынешнем МХТ, разные типы игры никак не могут договориться друг с другом. Сергей Сосновский (Джонатан Питчем, которого в очередь с ним по-брехтовски остраненно играет Николай Чиндяйкин) заставляет внимательно следить за малейшими движениями души своего персонажа и не совпадает с по-репризному яркой, эстрадной манерой Марины Голуб (ее Селия Питчем — отличная маска с одутловатыми деревянными ногами). Но его суховатая желчность, стертость, неэффектность придают дополнительный объем этому разношерстному актерскому ансамблю.

Серебренников и не хочет никого ни с кем примирять. Напротив, его вполне устраивают разрывы, водоразделы. Так, например, Константин Хабенский (конечно, главный протагонист всего зрелища) с весельем теребит выглядывающий из-за кулис знаменитый занавес с «чайкой» и шутит про то, что дело вовсе не в новых формах. Здесь с удовольствием (точно в пику всем ревнителям старины) режут ножки роялю, произносят скабрезности и не боятся идти «на поводу у масс» (после сцены в борделе разрешают фото- и видеосъемку со «звездой», и барышни летят из партера прямо к Хабенскому).

Его харизма жадно притягивает к себе взоры не только Полли Питчем (темпераментная и бесстрашная работа Ксении Лавровой-Глинки), но и всей публики. Назначив его на эту роль, Серебренников сразу сделал свой смысловой выбор: Хабенский-Мэкки — бандит-романтик, время которого сгинуло с приходом новой эпохи. Конечно, и он не чужд цинизма, но гибнет как раз тогда, когда решает сменить «ветхие одежды» карманника-виртуоза на респектабельность банкира. Его Мэкки слишком ярок для того мира, в котором имена и свойства людей можно узнать не по ним самим, но лишь по биркам и содержимому их пиджаков. Традиционное карнавальное переодевание у Серебренникова становится идеей глобальной травестии: в том мире, о котором он заставляет нас мучительно размышлять, роскошные британские полицейские переодеваются в простых ментов, нищие — в бандитов, воры — в полицейских. 

В третьем акте на сцену из зала вылезают все привычные персонажи российского мегаполиса — афганцы-инвалиды с гитарой, экзальтированные женщины с пророчествами, большевички с красными знаменами, попы-расстриги с проповедью спасения. Все они по мановению руки старика Питчема превращаются в респектабельных господинчиков на коронации короля или в полицейских-провокаторов. А посланец короля, приходящий с вестью об освобождении Мэкки, оказывается огромным скелетом — этаким всадником Апокалипсиса.

Тем не менее самые страшные метаморфозы этого спектакля пока в нем звучат неявно. Например, та, что происходит с Полли Питчем, превратившейся из любящей и бесшабашной подруги Мэкки (то, как самозабвенно Ксения Лаврова поет первую балладу, заставляет поверить, что в МХТ родилась новая звезда) в расчетливого циника.

История же Мэкки в чем-то близка истории Чичикова — авантюриста и вора, лучшего среди своих современников, потому что на смену ему приходят бандиты пострашней. Вопрос, который Серебренников с удовольствием повторяет в своем спектакле разными голосами: «Что такое человек? Что такое человеческое?», — кажется, волнует его не меньше, чем вопрос о бандитах и банкирах. Отсутствие человеческого лица у бандита или банкира — вот суть наступающих «новых времен». Они, конечно, повторяются, но от этого не легче.

В финале, ничуть не смущаясь, что мы видели это уже у Робера Лепажа, Серебренников прокладывает красную дорожку прямо по кирпичной отвесной стене, и только что повешенный Мэкки уходит по ней вертикально — победительно и страшно.