МХТ им. А. П. Чехова: Отцы и дети

В прологе спектакля тишину взрывает духовой оркестр.

Гром тарелок и труб в подвале на сто зрительских мест оглушает. Потом музыканты в серых шинелях уходят куда-то на антресоли, а мы видим тесное, с низкими потолками жилище, сплошь заставленное вещами из нормальной, благополучной жизни: подсвечники, ковры, остатки дорогих сервизов, иконы, фотографии, засохшие цветы? Они в таком беспорядке, будто их разметало взрывом. Люди ходят среди этих предметов, словно ничего не произошло, и даже пытаются пить чай, но и они знают, что уже случилось нечто страшное и непоправимое, разрушившее не только дом, но и жизнь. Сейсмичность почвы, которая — судьба, и становится лейтмотивом спектакля.

Режиссеры любят эту горьковскую пьесу, потому что в ней, может быть, меньше надрывного обличения и больше сокровенного, тайного, чем в других его сочинениях для сцены. Семейная история — что может быть интереснее? Неразрывные кровные связи, которые трещат, как гнилые нитки, под напором улицы, решившей зажить по-новому. Если в начале века это еще манило и многое обещало, то в конце вызывает лишь страх и апатию.

Отца и мать Коломийцевых играют Олег Табаков и Ольга Яковлева. И хотя по авторскому замыслу они уже давно далеки друг от друга (Софья пытается спасти семью, Иван верой и правдой служит режиму, принимая все его подлые требования), они все-таки прежде всего — прежде демонстраций и террористов, газет и революционеров — муж и жена, родители. Яковлева безошибочно точно находит первую же интонацию Софьи, когда та узнает, что к ней хочет прийти мать студента, стрелявшего в полицмейстера Коломийцева: «Зачем? Ведь она стреляла в моего мужа». Оказывается, и полицейский может быть слабым и может быть любим прекрасной женщиной так сильно, что его предпочтут во всех отношениях более достойному сопернику (в роли Якова — Евгений Киндинов).

И Яковлева, и Табаков играют своих героев удивительно неагрессивно, без надрыва, поднимаясь к высотам некоего нового русского — тихого — трагизма. Кричать-то все уже устали. И пусть все потеряно, пропито или разворовано, жить все равно надо, и прежде всего надо спасать детей — последние живые души, еще не отравленные цинизмом. А с ними можно только любовью. Пожалуй, такую самоотверженную любовь Ольга Яковлева не играла еще никогда; в ее Джульетте и Дездемоне бурлили страсть и жажда жизни — Софья оплачивает эти счета: рожденная во грехе Люба горбата; старшие Надежда и Александр уже попали в пошлый круговорот жизни и сделали свой выбор: остались младшие, почти дети — Петр и Вера. Их играют артисты другого поколения и другой судьбы.

В свое время Табаков перехитрил всех: не стал заведовать режиссерскими кафедрами, а набрал безвестных детей в свою студию и воспитал так, как хотел. Из первых по времени студийцев в спектакле заняты Александр Смоляков (Александр) и Марина Зудина (Любовь), из последних — Сергей Безруков (Петр) и Марианна Шульц (Вера). На драме младших, по сути, держится все второе действие спектакля, и удивительно, что мэтры не только не подсократили далеко не самые совершенные в драматургическом отношении монологи Петра и Веры, но и сами едва ли не ушли в тень, выведя за руку на авансцену дебютантов. Те оправдали доверие: и нежный гимназист Петя, допытывающийся правды об отце, и мечтающая о роковом герое (обернувшемся околоточным) Вера — самое страшное свидетельство семейного краха Коломийцевых. Они воочию видят «срам отца своего», что, по Библии, является не только тяжким грехом, но и непосильным испытанием для любого человека.

В исполнении Табакова Коломийцев не столько палач, сколько жертва истории. Актер очень многое вкладывает в эту роль: и актуальную сегодня тему интеллигенции и власти, и личные горько-недоуменные интонации отца взрослых детей. Нет сомнения, что семья Коломийцеву дорога; он, дворянин, может, ив полицию пошел затем, чтобы оберечь устои, сохранить порядок, при котором семья — первая крепость. Ему действительно непонятна мать арестованного юноши, г-жа Соколова (Евдокия Германова блестяще играет ее в духе социал-демократических фанаток начала века, которые так уверены в своем и своих сыновей моральном превосходстве, что всюду приходят не просить, а требовать).

Хотя режиссер спектакля Адольф Шапиро и хочет заставить сопровождающий действие духовой оркестр участвовать в трагическом балагане, оркестр — на мое ощущение — упрямо звучит лирически и ассоциируется не с жандармами, а с той самой армией, что сплошь полегла сначала в первую мировую, а потом в гражданскую. Безусые мальчики с безупречной выправкой (в роли музыкантов — консерваторцы, будущие военные дирижеры) и открытым взглядом никак не виноваты в той грязной интриге, которую история с легкой руки их отцов затеяла у них дома. Не виноваты были тогда, не виноваты сейчас, поэтому звуки военного марша разрывают сердце.

В сущности, все лучшие горьковские постановки связаны с рассказом о гибели семьи, которую новая власть в России не случайно разрушала в первую очередь. Достаточно вспомнить «Мещан» Георгия Товстоногова или фильм «Васса» Глеба Панфилова. И пусть семья эта уничтожалась не только извне, но и изнутри, пусть была больной и неблагополучной — запоминались прежде всего титанические усилия старика Бессеменова — Лебедева, Вассы — Чуриковой, направленные на то, чтобы хоть что-то от дома, от крова уцелело.

?В финале Софья катит инвалидную коляску с умершим Яковом и спрашивает у Бога: «Такая тяжелая жизнь и смерть в конце. За что?» То, как Ольга Яковлева это произносит, надо видеть и слышать, описания здесь бессмысленны. Этой нотой на самой малой из малых сцен заканчивается едва ли не единственный сегодня в Москве спектакль большого стиля.

АФИША	БИЛЕТЫ	СПЕКТАКЛИ
ТРУППА	ИСТОРИЯ	КОНТАКТЫ