Художественно-постановочная часть

Надежда Быханова
Николай Павлов
Екатерина Серебренникова

Машинно-декорационное отделение

Юрий Исачков
Алексей Маричев
Андрей Ямщиков
Виталий Алексеенко

Художественное освещение сцены

Тимур Саитов
Алексей Крючков
Валентин Александров
Алексей Субботин
Юрий Родионов
Александр Жерносек

Отдел звукооформления и звукотехнического оборудования сцен

Лариса Терентьева

Отдел сценических эффектов

Виктор Софронкин

Гримёрное отделение

Эльмира Кашаева
Евгения Кудикова

Костюмерное отделение

Ольга Лебедева
Дарья Анатольева
Людмила Желтякова

Прачечная

Татьяна Каленова

Реквизиторское отделение

Ирина Диденко

Новая сцена

Мария Белозерцева
Евгений Филиппов

Отдел механизации и технического оборудования сцен

Дмитрий Копейкин
Александр Будник
Владимир Закатов
Александр Макаров
Юрий Провальский
Константин Белоусов

Figaro, фантик от «Моцарта»

Елена Дьякова, Новая газета, 11.01.2007
«Коль мысли черные к тебе придут — откупори шампанского бутылку иль перечти „Женитьбу Фигаро“». Кирилл Серебренников и Евгений Миронов имели такое право, тут спору нет: «мыслей черных» в их предыдущей совместной работе, «Господах Головлевых» на Малой сцене МХТ, было достаточно. Четыре часа шел полный мучительных мелочей спектакль по Щедрину. Деревянные плахи дома Головлевых тонули во мраке, суглинке и снегах, в горьких думах о Родине.
А зритель думал: какое мощное действо! Кто ж эту муку вынесет? И почему нести должен?
«Фигаро» — спектакль-антипод «Головлевых». Этакий Южный полюс: на нем тоже холодно.
Дом графа Альмавивы (Виталий Хаев) и Розины (Елена Морозова) обшит темными панелями. Обиход точно вышел из «Лесу» — из серебренниковского «Леса» в МХТ, где типажи и вещи 1970-1980-х точно и смешно легли на текст Островского. В Figaro повторение приема не удалось. Замок Агуас стоит на Рублевке. Накачанный, быстрый и грубоватый vip, его тоскующая, беспомощно-интеллигентная жена с обрывками стихов Пастернака и Ахматовой на устах, кипуче-энергичная домоправительница Марселина (Лия Ахеджакова) и скептический доктор (Авангард Леонтьев) живут здесь и сейчас. Так же, как и хваткий Фигаро-Миронов — сметливый, как ярославский половой 1978 года рождения. К свадьбе цирюльника и Сюзанны (Юлия Пересильд) шустро режут «оливье», текст резко осовременен, лукавые реплики стали гэгами.
И зал смеется. Но четырехчасовая комедия переодеваний и недоразумений ничего, кажется, кроме переодеваний и недоразумений, на сцену не выносит. 
?Не первый эксперимент в этом роде. Так сиял роскошными костюмами от Павла Каплевича, шуршал атласом «Тартюф» Нины Чусовой в МХТ, бравурно-гламурная комедия решительно ни о чем.
Полосатые, леденцово-розовые с голубым камзолы и кринолины казались фантиками: развернешь, а там пустота.
К чести «Фигаро»: «сделать нам так же красиво» не пытались. Это не фантик от конфеты «Моцарт». Скорее покушение с неподходящими средствами. На что?
Лишь когда Фигаро-Миронов говорит вновь и вновь о своей «природной легкости характера», на сцене возникает некое напряжение. Странный поставлен эксперимент. Не над Бомарше, конечно. Над собою. Цветет огнями благополучная Москва, всюду распродажи, у банкоматов хвосты, на церковной Рождественской ярмарке народ интересуется в основном двумя прилавками: грибным и рыбным (но зато как пылко интересуется!). СМИ рапортуют о рекордном росте котировок, благодушие щедро разлито над столицей в пределах Третьего кольца.
И желание сделать легкий спектакль — жизнелюбивый, мажорный, шампанский, без «проклятых вопросов» «театр для людей»? оно ведь понятно, это желание!
Но «природной легкости характера», которой жив и цветет такой театр, у нас и близко нет. «Просто радоваться» в России не умеют. Ни солнцу, ни сытости.
Князь Мышкин, Глеб Нержин, Иудушка Головлев — Евгений Миронов умеет отключить в «Женитьбе Фигаро» свою природу, но не умеет изменить ее. И смех Серебренникова — как показал опыт — может быть яростным, тревожным, насквозь пропитанным «нашей жизнью» (как в спектакле «Лес»). Но не беззаботным, увы.
Когда русскому человеку более-менее хорошо — ему попросту скучно.
Это не достоинство, конечно. Вовсе не свидетельство нечеловеческих духовных высот! Просто диагноз: мы отлично выучены страдать и пророчить беды.
А старому мудрому совету: «Живите-ка, смеясь» — не умеем последовать.
И самый тяжелый труд для нашего театра — учиться легкости.