Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Памятник у свидания

Наталия Колесова, Планета Красота, № 11-12, 12.2011
«Письмовник» Михаила Шишкина — второй вслед за «Венериным волосом» роман знаменитого писателя, который перешагнул границы печатных страниц и воплотился в сценическом произведении. Первый опыт — спектакль Евгения Каменьковича «Самое важное» в «Мастерской Петра Фоменко» — является, на мой взгляд, идеальным театральным эквивалентом великолепной прозы.
Перед режиссером Мариной Брусникиной, поставившей «Письмовник» на Малой сцене МХТ, стояла сложнейшая задача. Инсценировка интимного, пронзительного, хрупкого текста, история противоборства любви и смерти, сложнейшая ткань прозы, переведенной на язык сцены, — все это для такого мастера литературного театра, как Марина Брусникина, оказалось близкой стихией. С другой стороны, полифоничная проза с элементами постмодернизма, фантастики, смеси натурализма и философских обобщений, требовала адаптации к материальному, осязаемому миру сценического искусства. Зазвучавшая переписка двух героев, молодых и влюбленных друг в друга юноши и девушки, — это удивительный пример того, как эфемерные слова становятся плотскими, мучительными и даже более реальными, чем события и люди.
В спектакле множество героев — целый оркестр судеб, трагедий, обретений. Герои парят вне времени, почти вне конкретной страны и эпохи. Среди них, проживающих каждый свою человеческую судьбу, есть один, стоящий особняком и носящий мистическое имя Весть и Вестник. В исполнении Дмитрия Брусникина это — одновременно Рок и Хор античной трагедии. Он стоит ближе всего к смерти, ему открыты тайны бытия. Камуфляжная форма позволяет отождествлять его с военным командиром той битвы, откуда приходит матери Володи похоронка: «На одной незнаменитой войне под Тонжоу ваш сын…» Но герой Дмитрия Брусникина, стоящий как бы над реальными страданиями персонажей спектакля, больше принадлежит театру символов, чем сценическому реализму.
Все здесь одновременно условно и конкретно: линии жизни и смерти героев, переплетения, неразрешимые противоречия, взаимное непонимание. А заключено это в некую лаконичную форму геометрических линий стен, оконных проемов, видеопроекций и теней, которые окружают человеческое отчаяние и одиночество. Трудно изложить сюжет романа, да и надо ли? Ведь для каждого читателя книги и зрителя спектакля существует свой отсчет: не успев осознать взаимную любовь, едва успев ею насладиться, влюбленные расстаются, чтобы НИКОГДА не встретиться вновь в этой жизни. Когда погибает на войне Володя, возлюбленный Саши? Почти сразу или спустя время? И что это за война — реальная или абстрактная? Есть мнение, что реальная, но малоизвестная. Но важно ли это? А письма продолжают лететь сквозь годы и непогоды. В романе Шишкина встречаются такие драгоценные мысли, которые, прозвучав со сцены, становятся почти заклинанием: «Не доходят только те письма, которых не пишут». Диалог влюбленных в этом спектакле — разговор живой с умершим, перекличка голосов, беззвучная и певучая. И все движение сюжета в спектакле — это материализация неких токов, которые связывают двух людей, даже вопреки смерти.
Яна Гладких в роли Саши так трепетна и непосредственна, что даже рука не поднимается писать о ней, как об актрисе. Она живая, нервная, гибкая, выразительная, нежная. Ее прозрачный облик не препятствует бурному проявлению чувств, и весь спектакль держится на ней — главной героине этой трагической истории. Благодаря тому, как проживает ее молодая актриса, осознаешь со всем возможным в жизни отчаянием, как страшно терять тех, кого любишь.
Письмо в спектакле — это синоним жизни. Володя (Александр Голубев) в самом пекле военной мясорубки констатирует: «Пишу — значит, жив». И еще письмо для разлученных героев — единственное доказательство любви: «Дышу, пишу, потому что люблю тебя». Молодой, сильный, чуть наивный юноша — таков наш герой. Может быть, актеру немного не хватает пронзительности и фатальности, которые по-женски интуитивно нащупала в характере своей героини Яна Гладких. Тогда наша жалость, которую мы испытываем к этому юноше, жертве войны, могла бы быть безысходнее. А так она окрашена светлой печалью, когда он почти по-детски рассказывает о своем «секретике» в закопанной банке из-под печенья: «Останутся те, кого я возьму в свою банку». Сценический образ Володи не так силен, как тот, что возникает при чтении романа — видимо, в прозе трагизм безвременной и бессмысленной смерти заточен до невыносимой остроты. Зритель даже с облегчением переводит дух, когда на вопрос, обращенный к высшей силе и разуму «Я умру?» Володя получает ответ «Нет!» И юноша выдыхает: «И я успокоился».
В спектакле много моментов, очень важных для авторов и чутких зрителей. Почти у каждого персонажа есть ключевой монолог, сцена, на которые их твердой рукой выводит режиссер, чтобы коснуться пронзительной человеческой струны, звучащей в каждом — привлекательном и отталкивающем, благородном и подлом, коварном и великодушном герое.
Сокрушительная сила придана прощальному монологу матери Саши, безнадежно больной, умирающей женщине на грани отчаяния. Полина Медведева в этой сцене выступает настоящей трагической актрисой, с удивительным достоинством и чувством меры переводящей этот монолог в сферу мудрости и силы человеческого духа.
Серьезной удачей оказалась и роль матери Володи в исполнении Юлии Чебаковой — сексуальной красавицы со скорбными глазами и драматически-низким голосом. Покоряли как ее искренняя любовь к слепому отчиму Володи, так и ее упорное нежелание открыть сыну имя настоящего отца с неожиданно твердым заявлением: «У тебя не было отца вообще!»
Монолог Ады, первой жены мужа Саши (а героиня романа Шишкина пишет ушедшему в другие миры возлюбленному обо всех изменениях своей судьбы) в исполнении Евгении Добровольской — не менее сильный эпизод спектакля. Почти лишая свою героиню женской привлекательности, актриса затрагивает такие близкие многим зрителям душеные струны, что женское одиночество проступает в этой сцене с какой-то пугающей ясностью.
Вообще, благодаря самоотверженности исполнителей многие сцены в спектакле «Письмовник» зрители могут экстраполировать на собственный жизненный опыт. А поскольку у каждого из нас накопилось за жизнь немало горечи, спектакль Марины Брусникиной приобретает терпкий и горький, отрезвляющий и порой невыносимый привкус полыни. Сцена, в которой Саша заклинает пребывающую в коме Сонечку — дочку своего мужа, — почти языческая, похожая на заговор, — страшная, вызывающая слезы. Эмоционально восприимчивые зрители вообще смотрят почти весь «Письмовник» сквозь пелену слез. И не только потому, что по-настоящему всех очень жалко. А потому что вдруг явственно понимаешь, что надо уметь прощать. И что учиться этому надо всю жизнь.
Символы в спектакле Марины Брусникиной просты и явственны: снегопад, дачный дождь, щенок, черно-белое кино, мучительные запахи прошлого… Володя, погибший и бессмертный, призрачный и живой, бесконечно стремится к своей возлюбленной — той, прежней, из их счастливого дачного лета: «Распалась связь. Она восстановится, когда мы встретимся вновь, и я положу тебе голову на колени». Саша, с последним просветленным отчаянием реализующая тоску по несостоявшемуся материнству, лепит себе снегурочку — дочку из снега. И предупреждает ее, что там, куда они направляются, может оказаться один человек, который положит ей голову на колени. «Ты не удивляйся», — мягко просит Саша. И как же просто и точно было решиться на такую мизансцену финала: качели, женщина-девушка и ее несостоявшаяся дочка. Но ведь в другом мире, где они обязательно встретятся с Володей, это неотвратимо.
«Я иду, осталось совсем немного»…
Не знаю, как вы, а я опять плачу.