Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Смотреть в глаза невыносимо

Григорий Заславский, Независимая газета, 27.05.2005
«Последнее письмо» — спектакль о войне, и потому, что история, в нем рассказываемая, очень грустная, он идет недолго, около часа. Из них первые пять или десять минут на сцене находится актер театра «Эрмитаж» Владимир Скворцов, играющий или читающий слова вернувшегося с войны сына, остальное время отдано монологу матери, в роли которой — Александра Ислентьева. Текст — Василия Гроссмана, из романа «Жизнь и судьба».
Среди немногих спектаклей, вышедших вокруг нынешнего юбилея Победы, так или иначе рассказывающих о войне или о наших взаимоотношениях с прошлым, «Последнее письмо», которое поставил Николай Шейко, стоит особняком: это история, во-первых, семейная, во-вторых, происходящая за линией фронта, в «мирной» оккупации. В-третьих, это история на уже сильно истоптанную за годы нещадной эксплуатации, можно сказать — измученную тему Холокоста.
Имея в виду вышеперечисленные обстоятельства, Шейко держится в тени, избегая «лишней» режиссуры. Слова говорят сами за себя. Вернее, говорит актриса Александра Ислентьева, два года назад на грани фола сыгравшая русскую феминистку в спектакле Шейко по пьесе Валерия Семеновского «Учитель словесности». Там — перепады красок, фонтан эмоций на пределе дозволенного, здесь — почти нарочитая блеклость, как будто и режиссер, и актриса больше всего боялись испортить спектакль лишней эмоцией, сказать что-то громче или красивее там, где это может обернуться фальшью. Да и зачем говорить что-то громче или как-то особенно интонировать рассказ, от которого и так все плачут?! Среди нарисованных на занавесе спин и шляп, какой-то группы людей, то ли стоящих, то ли бредущих вместе, согбенных, сутулых, одна шляпка вдруг оказывается живой, поворачивается, отрывается от неподвижной группы и на сцену выходит женщина, все еще молодая, наверное, даже красивая, но красоту ее в этот момент закрывает, почти отменяет горе. К тому моменту, когда она выходит на сцену, предыстория нам уже известна: ее уже нет на свете, вместе с другими евреями своего городка она сперва была выселена в гетто, а потом — расстреляна. И сейчас время повернулось вспять, чтобы дать ей возможность прочитать свое последнее письмо к сыну.
«Последнее письмо» — это не просто еврейская история, не просто история про войну. Это еще и история взаимоотношений с матерью, матери с сыном и сына к матери? Хотя сын, как было сказано выше, выходит на сцену лишь в самом начале и успевает сказать, что его мать действительно погибла в гетто, что он почувствовал ее смерть, будучи в это время где-то далеко от родного города. И еще — что теперь хранит ее последнее письмо и часто перечитывает. Мать, прощаясь, успевает — через кротость приготовления к смерти — высказать ревность к другой женщине, которая когда-нибудь станет родной для его сына, а сын и теперь, спустя годы, читая ее письмо, продолжает вести диалог с матерью.
Сила Гроссмана, а следом за ним и спектакля в том, что евреи в его рассказе не идеализируются, не превращаются в небывалых ангелов. Вблизи трагедии люди остаются собой, жадные — жадными, подлые — подлыми, а сама героиня — даже удивляется, как это так, понимая все, не прекращает задавать своему ученику задание на послезавтра. Понимая, что послезавтра для них скорее всего не будет.
«Последнее письмо» потому еще захватывает и заставляет вспоминать спектакль день и два спустя, что у Ислентьевой и Шейко получилась история не про евреев и неевреев, а про человеческое и нечеловеческое, про стремительность, с которой нечеловеческое оккупирует организм. Что человеческое в человеке — вещь чрезвычайно хрупкая, но даже в самых неблагоприятных условиях можно в себе это все сохранить. Ну и, конечно, про то, что — люди, будьте бдительны?
В этом спектакле режиссура, можно сказать, отмеряется на аптекарских весах. И надо отдать должное — в необходимых пропорциях. Скажем, когда героине предстоит путь из родного дома в уже огороженное проволокой гетто, актриса этот рассказ о дороге, о пути начинает одновременно с движением от одного края сцены к другому. Долог путь и описание — подробно, поэтому шаги — едва заметны, но рассчитаны так, чтобы ворота закрылись в тот самый момент, когда она окажется у противоположного портала. Быт, какие-то мельчайшие, несущественные, «лишние» детали, взмывают вдруг, обращаясь в бытие. Последние слова, написанные за несколько часов до смерти, становятся песней о жизни, наверное, гимном, но высокопарных слов вслед за создателями спектакля хочется избежать.
Когда героиня завершает рассказ, она снова прячет лицо под своей несуразной — летней, безмятежной — панамой и присоединяется к тем, кто, нарисованный на театральном холсте, повернувшись спиной к нам, уходит в вечность. Мы видим их шляпы и затылки. Так не легче, но лучше: смотреть в глаза этим людям было бы невыносимо.