Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Олег Табаков: «Мы всегда остаемся при своих»

Катерина Антонова, Театрал, 15.12.2008
Читатели нашего журнала назвали МХТ лучшим театром пятилетия. Художественный руководитель театра, лауреат премии «Звезда Театрала» Олег Табаков приехал в редакцию газеты «Новые Известия», чтобы ответить на вопросы журналистов.

- В спектакле «Копенгаген» вы играете Нильса Бора, гения-физика, а как вы относитесь к фильму про другого гения физика — Ландау?

 — Да, у нас действительно есть спектакль «Копенгаген». Это очень сложная драматургия. На сцене три человека: лауреат Нобелевской премии Гайзенберг, Нильс Бор и его жена Маргарет — пытаются прийти к общим выводам, решая тяжелые бытовые, бытийные проблемы — на примерах из ядерной физики. Почти три часа. На этот спектакль мы продаем только партер — 479 мест и держим относительно низкую ценовую политику, то есть учитываем театральную природу этой пьесы и характер публики, которая приходит на «Копенгаген». Знаете, это совершенно особые спектакли, и хочу вам сказать — интеллигентные люди по-прежнему есть в Москве? Меня трогает, как они слушают, не кашляя, как принимают финал. Нет, мы всегда остаемся при своих. А про фильм? Я в своей жизни видел нескольких гениев — Ландау, Шостаковича, Янгеля, который писал свои формулы так: шел по улице в Днепропетровске, за ним — несколько секьюрити. Он выходил из машины, чтоб дойти, скажем, до магазина — хлеба купить, садился на бордюр и начинал записывать что-то на асфальте. Кончалось пространство перед ним — он переходил по асфальту дальше, а охрана перегораживала улицу, чтобы ему было удобнее. А в фильме в этом про Ландау, который был гением, меня зацепило одно: как же можно такое паскудство допускать?! Для кого они делали это кино? Вся эта отвратительная демагогия относительно свободы художников? Забывают только, что эта свобода к настоящим художникам относится, а не к создателям этой картины. Еще Александр Сергеевич Пушкин сформулировал — помните это письмо? — про гения, что он гадок, да не так, как вы. Так и тут.

- Кризис за окном, а у вас и строительство громадное, и планов громадье. Как кризис ударит по театру?

 — Никак не ударит. Это вообще никакого отношения к театру не имеет. В 98-м году — это зафиксировано у меня в записях — увеличился интерес к театру. Театр — это же то, от чего люди не откажутся никогда. Это не путешествие на Гавайи, не ювелирка. Напрячься немножко — и уже можно купить билет? Должен вам сказать, что театр в России в принципе — особая форма удовлетворения духовных потребностей. Если же говорить о строительстве, то новое здание моего театра на улице Чаплыгина к Новому году будет доведено до окончания бетонных работ и будет подведено под крышу. Внутренняя начинка будет готова к концу девятого года. Так что, повторюсь, я надеюсь, что кризис театр не уничтожит. Если говорить о бюджете страны, то ассигнования на культуру в следующем году удвоены по сравнению с годом истекающим. Другое дело, какова будет покупательная способность у людей. Понимаете, и тот и другой театр, которыми я занимаюсь, большой процент своего бюджета наполняют сами. Стопроцентная наполняемость зала у нас. И, могу сказать, зрители настроены посещать театр и дальше. Вот, например, обычно в сентябре зрительский интерес падает — по понятным причинам: лето закончилось, надо на работу, детей в школу собрать, а карман пуст в результате летних забав — так что не до театра. А в этом году во МХТ сентябрь давал не 96 процентов сборов, как обычно бывало, а 99 с хвостиком, да и те полпроцента, которые оставались не проданными, — это «загнутые», оставленные для кого-то билеты.

- В Москве цены на билеты в театр очень высоки. А на гастролях? Там же у зрителей не московская покупательная способность.

 — Я договариваюсь с кем-то из своих друзей-бизнесменов, они проплачивают гастроли театру — это те деньги, которые мы обычно зарабатываем в Москве плюс 15-20 процентов накладных расходов. Дальше в зависимости от покупательных способностей региона устанавливаем цены на билеты. Представляете, когда мы приезжаем за Уральский хребет, когда выходим на сцену, зрители Норильска, Красноярска, стоя, долго аплодируют? Это знаете что значит в переводе на слова? «Что же вы так долго не приезжали?..» Я хочу вас немножко отрезвить. В письмах Немировича часто повторяется одна и та же мысль: «в театр не ходят больные и бедные. В театр ходят здоровые и богатые». Понимаете, все эти наши восклицания о дороговизне билетов — кокетство. Можешь — платишь. Не можешь — не идешь в театр. За любовь, если любишь по-настоящему — платишь.

- Что представляет собой сегодня театральная провинция?

 — Там сложно. Лет двадцать назад было гораздо больше радостей: в Липецке Володя Пахомов, в Челябинске — Наум Орлов. Сейчас пытается что-то сделать Марчелли в Омске, Джангишерошвили в Волгограде, театр во Владивостоке, интересная жизнь в Магнитогорском театре. Я чего-то не знаю, наверное, но я мало, где не был.

- А русские театры ближнего зарубежья?

 — Сами по себе они жить не могут. Я недавно ездил на юбилей Ереванского русского драматического театра имени Станиславского. Помогать им надо — тогда выживут.

- Вы были одним из немногих театральных людей, кто ратовал за театральную реформу, то есть за то, чтобы театр кормил себя сам?

 — Нет-нет, вы неверно меня понимаете. Начнем с того, что выступать за то, чтоб театр кормил себя сам, — было бы опрометчиво. Наверное, я еще мог бы так сказать, отвечая только за себя. Во всем мире драматический театр зарабатывает не больше 25% своего бюджета. Но если окинуть взором 600 с лишним поддерживаемых государством театров Российской Федерации, то, полагаю, не более 14,5 % из них могут себя кормить, ну или пытаются это делать, то есть ведут себя более-менее сознательно. А остальные ведут себя как те самые бревна на реке. Знаете, в моем детстве по весне, когда вскрывалась Волга, с верховьев, с Камы, плыли такие бревна-кругляши — ни налево, ни направо, а прямиком в Каспийское море. Не то чтобы я упрекаю кого-то. Уже 18 лет, как стоит капитализм с нечеловеческим лицом, а мы все вздымаем руки с криками «Что нам делать?!». Это все не к лицу серьезным людям-профессионалам. Хотя у меня к «большим художникам» в принципе настороженное отношение. Я как-то смотрел передачу с Анатолием Васильевым, и его что-то спрашивали, спрашивали, он терпел, терпел, а потом и говорит: «Ну что вы меня спрашиваете, я же с Ним напрямую разговариваю!» Так вот я не из этих, не из тех, кто с Ним напрямую говорит. И к шарлатанам, даже очень талантливым, отношусь как к шарлатанам, а не как к непонятым творцам. Просто потому что мне 73 года, и я много чего видел, а знание рождает печаль?

- Говорят, что гонорары артистов кино сейчас имеют тенденцию к понижению, прежде всего потому, что они были завышены.

 — Я не по этой части, я всегда стабильно много получаю. Так что я не в курсе дела.

- И в театре у вас получают неплохо. Будете понижать, пользуясь кризисом?

 — Ни в коем случае. Это неверно. Надо больше работать, и разумнее и тратить меньше. Знаете, как Солженицын советовал нам, сопливым, в 62-м году: «Надо не зарабатывать больше, а тратить меньше!» До сих пор актуален совет. Применительно к моему театру я могу отметить, что мои требования по сокращению расходов выполняются. Вчера я смотрел очень интересный макет «Пиквикского клуба», так вот спектакль этот будет стоить на треть меньше, чем «Конек-горбунок», который обошелся театру в 24 миллиона рублей. Насчет завышенных гонораров: наверное, вы правы. У меня на этот счет вообще строгий и печальный взгляд. По моему мнению, совсем мало осталось артистов, умеющих играть, способных собирать зал. Театральное искусство, на мой взгляд, — это ведь не что, а как. И когда не умеют играть — грустно.

- А давно не умеют?

 — В начале 90-х это обстоятельство началось, когда наше телевидение закупило огромное количество японской и американской мультипликации — не ручной, а компьютерной. И надо было все это озвучить на русском. Чтобы сделать это, наняли артистов — числом, знаете, поболе, ценою подешевле. Этот процесс до сих пор идет. Кто-то на телевидении спохватывается и приглашает артистов получше. Но в основном, и мы все это видим, на экране процентов на 80 просто произносят слова вслух. С другой же стороны, хочу вас успокоить — всегда так было.

- Вы не боитесь, что телевизор перебьет поток людей, идущих в театр?

 — Нет. Анекдот расскажу. Гиви сдавал экзамен по диалектическому материализму. Профессор его спрашивает:

 — Кто такой Гегель?
 — Не знаю.
 — Кто такой Людвиг Фейербах?
 — Фейербах?.. О, не знаю.
 — А кто такая Роза Люксембург?
 — Слющай, что ты меня спрашиваешь?! У тебя своя компания, у меня своя компания!

Вот поэтому я и не боюсь никаких телешоу. У нас разные компании. 

- Сына ограждаете от телевизора или он у вас что хочет, то и смотрит?

 — Просто я иногда комментирую меру идиотизма, происходящего в ящике, и тогда он застенчиво отказывается от просмотра — вполне допускаю, что до той поры, пока я не уйду, а потом, возможно, продолжает это порочное занятие. Вместе с тем он раза три был на «Днях Турбиных», «Амадее» — так что он все-таки тяготеет к качественному искусству.

- Обмениваетесь впечатлениями после спектакля?

 — Он суров. Я пару раз пытался задать вопрос: «Ну что, как тебе?», и отвечает он примерно так: «Неплохо». После этого второй вопрос задавать уже не хочется.

- В Художественном театре есть законы, которые вы установили и не позволяете нарушать?

 — Когда я оказался перед необходимостью взять театр, у меня не было возможностей просчитать варианты, продумать план действий. Это был с моей стороны чистой воды сентиментальный порыв, обусловленный тем, что мне в этом театре ремесло дали. С Олегом Николаевичем Ефремовым я прожил жизнь, и несмотря на то, что наши отношения не были безоблачными, бывали полосы душевной близости. Я любил и люблю Олега, я знаю о его слабостях и ошибках, но он был и остается моим главным учителем по части театральной этики. Поэтому я не мог не взять МХАТ после его смерти. При этом я понимал, что в театре наличествует грязь, пьянь, и актрисы гасят окурки о батареи. А я за свою жизнь столько этой гадости видел, что примерно месяца за три все это было ликвидировано. Просто увольнял — и все. Меня же никто туда особо не звал. Я не собирался ничье дело продолжать, я не собирался наследовать. Я для Художественного театра стал кризисным управляющим. Я вообще — генерал из ведомства Сергея Кужугетовича Шойгу. Но в Художественном театре я кризисный управляющий, выполнивший взятые на себя обязательства. Никто из проработавших более 25 лет в театре, не уволен. Независимо от того, выходят они на сцену в истекшем месяце или не выходят, я плачу им достойную, превышающую общестатистическую по Москве зарплату. Женщины получают шесть, а в последнее время — семь тысяч в месяц на каждого ребенка. Уходя в отпуск, актеры получают некий конверт, позволяющий им восстановить свое здоровье, потраченное в театре за сезон. Если беда случается — мои друзья дают деньги на операции, лекарства, просто на содержание. Я вовремя увеличиваю и награды, и денежные содержания. 

- И что, друзья даже сейчас, в такие тяжкие времена не престают поддерживать?..

 — Нет! Не перестают.

- Повезло вам на друзей?

 — Ну, и театру повезло. Но никто бы не помогал, если б театр не был успешен.

- Вопрос, как «кризисному управляющему»: а кто вообще разглядел эту вашу хозяйскую жилку?

 — Это никакая не жилка. Я это делаю «на раз». С 70-го года я директорствовал в театре «Современник», а до этого я 14 лет был членом правления, который отвечал за решение административных проблем в театре. Это Ефремов меня на этот порочный путь увлек. Я все рано это узнал. Но это все скучно, административные эти дела. Актер — он же хитрая скотина, он смотрит на мир сквозь призму собственного пупа. Мне в моей жизни не случилось ни продать, ни предать, ни руку протягивать. Они сами мне все давали. Я не могу сказать, я умный, но я хитрый, это же по глазам видно. Как это у Соломона? «Человек должен быть счастлив при том, что он делает». Вот я так и живу. У меня фарт, понимаете? В моей профессии фарт — отнюдь не последняя категория. После войны, мне рассказывали, в Европе банки становились на ноги и норовили в наблюдательный совет заманить хотя бы одного венгра, потому что он приносил фарт.

- И у вас венгр есть?

 — Нет, я в каком-то смысле и сам венгр, потому что я на одну четверть мордвин. А венгры — угро-финской группе принадлежат, как и мордвины. И потом я петляю тут, потому что я вообще-то не Табаков. Моего прадеда, бедного и голодного Ивана Утина усыновили богатые крестьяне Табаковы. И дедушка Кондратий Иваныч уже был Табаков, а тот, Ванька — тот был еще Утин. Мордвин. 

- А вам не кажется, что вы все-таки распыляетесь? У вас столько параллельных дел?

 — Я теряю, как актер. Но, если вы заметили, я успешен в руководстве обоими театрами. А если вы попробуете создать сборную команду драматических артистов в возрасте от 30 до 50 с лишним лет, то половина из них будут мои ученики. Я способный. И как только начну что-то делать плохо — оставлю это и извинюсь. А сейчас еще моя мечта идиота сбывается! Даст бог, весной наберу первый набор театрального колледжа. Ремесленного театрального училища, проще говоря.

- Для кого?

 — Для окончивших девятый класс особо одаренных в театральном отношении детей. Всю Россию объедем и привезем 120 человек, которые в Москве будут участвовать в конкурсе 5 человек на место.

- Зачем вам это?

 — Для себя. Мне надо. Дело в том, что прервалась эстафета моих учеников. В спину Лене Майоровой, Сереже Газарову, Игорю Нефедову, Смолякову, Хомякову, дышали: Сережа Шкаликов, Германова, Зудина, Сережа Беляев. Им в спину дышали: Машков и Миронов. Им в спину дышали — Егоров, Безруков, Шульц, Угрюмов ? А вот девять лет не учу сам — и только в этом году из Школы-студии отловил мальца — Хрипунов его фамилия, он тоже, кстати, из Саратова, — который мне очень-очень понравился. Дело в том, что надо учить для себя. А сейчас часто учат, к сожалению те, кто играть не умеет. И это не только наша проблема, — во всем мире еще хуже.

- Сколько дети будут учиться в вашем колледже?

 — Три года с лишним. Лучшие пойдут в Школу-студию, может быть, на второй курс и начнут дебютировать на сцене. Выигрыш этих двух-трех лет может оказаться решающим! Девица Яблочкина дебютировала на сцене пятнадцати лет. А девица Ермолова — шестнадцати. Это ни с чем не сравнимый выигрыш для сцены.

- А нелучшие куда пойдут?

 — Буду их отсеивать. Отсеивать!.. Ребята, давайте без демагогии. Я когда набираю людей, я их сразу предупреждаю: театр — зона повышенного социального риска, так что знай, куда идешь. Талант — иди на сцену, нет таланта — иди другим путем.