Театр не для нас

Марина Давыдова, Время MN, 18.10.1999
Талантливый дилетант Евреинов попробовал свои силы во всех театральных профессиях. Он был режиссером, драматургом, критиком, композитором, живописцем и глубокомысленным теоретиком. Ни в одной из этих профессий особенно не преуспел (выдающихся спектаклей не поставил, известных картин не нарисовал, в историко-теоретических трудах вроде исследования ?Азазел и Дионис? многое напутал), но оказался достаточно эпатажен и претенциозен, чтобы запомниться. Его деятельность вобрала в себя все расхожие идеи рубежа веков ? от традиционализма (Евреинов был руководителем знаменитого ?Старинного театра?, пытавшегося реставрировать спектакли Средневековья и испанского Золотого века) до снискавшей ему особенное внимание современников и потомков гипертеатрализации (манифесты ?Театр для себя? и ?Театр как таковой?). Последняя идея, если не мудрствовать лукаво, сводится к известной формуле ?весь мир ? театр?. Спектакль, по Евреинову, лишь частный случай реализации всепоглощающего инстинкта перевоплощения. Мы не просто учимся, женимся, хороним, казним, но все время играем. Правда, делаем это неосознанно. Если же делать осознанно, можно преобразить действительность и преобразиться самому. В общем ? игра спасет мир.

?Самое главное? ? одна из многих попыток Евреинова стереть грань между жизнью и сценой. Попытка на редкость занудная, с рыхлым запутанным сюжетом и плохо выписанными характерами. К тому же идея, лежащая в основе этой многофигурной пьесы-манифеста, давно уже покрылась такой патиной времени, что относиться к ней (пьесе) можно или как к документу эпохи, или как к драматургическому курьезу. Во МХАТе отнеслись со всей серьезностью.

В спектакле задействованы лучшие силы театра среднего поколения ? Виктор Гвоздицкий, Александр Феклистов, Оксана Мысина, Игорь Золотовицкий: в предложенных пьесой ролях они чувствуют себя как взрослые дяди и тети в коротких пионерских штанишках. В качестве художника приглашен со стороны Юрий Хариков: его причудливо совмещающие барочную избыточность и конструктивистскую сдержанность костюмы и декорации, как всегда, ? радость для глаз. Наконец, постановщик спектакля Роман Козак ? человек тоже, вне всякого сомнения, талантливый, театральный, а главное остроумный. Иногда общими усилиями им удается победить пьесу (то Оксана Мысина талантливо взвизгнет, то Гвоздицкий предстанет во всем своем гротесковом блеске, то Золотовицкий скорчит уморительную рожу), но куда чаще она побеждает их.

Козака подводит не отсутствие трактовки (чего тут трактовать-то) или плохая работа с актерами, а именно наивная вера, что учение Евреинова всесильно, потому что оно верно. Вместо иронического отстранения ? испытанное театральное средство против скучной пьесы ? здесь демонстрируют неофитский пиетет. Это по меньшей мере удивительно. После Пиранделло, после хэппенингов и контркультурных бунтов, наконец, после Арго и Гротовского, по-разному, но куда интереснее, чем Евреинов, разрушавших грань между театром и жизнью, относиться к ?Самому главному?, как к самому главному, все равно что всерьез ставить хронику Саксона Грамматика про принца Амлета так, словно трагедия Шекспира никогда не была написана.

Но самое главное даже не в этом. Для конца XX века, в котором театрализации и мифологизации действительности было хоть отбавляй, куда важнее, как мне кажется, совсем другая (то есть антиевреиновская) мысль, что театр не есть жизнь. Что существуют они по разным законам. И что, не зная этих законов, рискуешь не только поставить не очень удачный спектакль, но и скверно обустроить действительность.

Что же до Евреинова, то к нему по большому счету не может быть никаких претензий. Он всю жизнь делал театр для себя. Во МХАТе наивно решили, что для нас.