Элементарные частицы

Роман Должанский, Коммерсантъ, 27.02.2003
МХАТ имени Чехова продолжает бить рекорды производительности труда. Очередная премьера на большой сцене — пьеса англичанина Майкла Фрейна «Копенгаген». Три роли играют Олег Табаков, Борис Плотников и Ольга Барнет, а поставил спектакль Миндаугас Карбаускис, впервые вышедший на пространство большой сцены. Обозреватель Ъ РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ убедился, что установка руководства театра на коммерческий успех спектаклей большой сцены может давать сбой, и очень этому обрадовался.

Купившие билет на «Копенгаген» убьют сразу двух зайцев: посмотрят хороший спектакль и освежат (или наконец-то приобретут) базовые знания из области ядерной физики. Три часа с одним антрактом они будут слушать про атомы, молекулы, элементарные частицы, циклотроны, изотопы урана, принцип неопределенности Гейзенберга и принцип дополнительности Бора, законы термоядерной реакции и матричное исчисление. Три часа в пустом пространстве огромной мхатовской сцены будут ездить вверх-вниз продолговатые металлические табло с электронными бегущими строками, и три человека, Нильс Бор (Олег Табаков), его жена Маргрет (Ольга Барнет) и Вернер Гейзенберг (Борис Плотников), а вернее, их ожившие тени, будут сообща восстанавливать детали таинственного визита оставшегося в Германии и служащего нацистам физика Гейзенберга к антифашисту Бору в Копенгаген осенью 1941 года. Три часа они будут просто рассуждать и вспоминать, но это окажется интересным.

О чем говорили тогда Бор и Гейзенберг, осталось загадкой истории. Трижды герои начинают реконструкцию событий с самого начала, но так и не находят единственную разгадку, путаясь в версиях и подлавливая друг друга не недоговоренностях. Ведь моральный аспект научной деятельности физиков-ядерщиков обострен начавшейся войной. Учитель Бор и ученик Гейзенберг сыпят фамилиями своих коллег, научными терминами и всякими обстоятельствами минувшего, но на самом деле ходят вокруг да около одной, самой главной темы — темы вины. Ведь вполне возможно, что на самом деле все было не так, как принято считать, а ровно наоборот. Что проработавший всю войну на Гитлера Гейзенберг не только сознательно тормозил работу над атомной бомбой для вермахта, но и способствовал бегству Бора из Копенгагена, а тот, в свою очередь, укрывшись в Америке, именно своим частным открытием некоего устройства для бомбы способствовал гибели японцев в августе 45-го.

Майкл Фрейн не дает режиссеру и актерам выстроить традиционные взаимодействия и взаимоотношения: чуть наладив их, автор сознательно разрушает сквозное действие — по «принципу неопределенности». Именно этот принцип лежит в основе пьесы. «Копенгаген» нельзя считать детективом хотя бы потому, что тайна встречи так и остается нераскрытой. Речь в ней, разумеется, идет не о ядерной физике, а, так сказать, о физике истории, не дающей надежных формул для поиска одной-единственной истины, и о физике человеческой памяти, которая способна то будоражить совесть, то, наоборот, усыплять ее. Художник Александр Боровский отлично придумал эти яркие бегущие строки как метафору памяти — сочетание внезапной отчетливости и неумолимой мимолетности. Актеры вроде бы не делают ничего особенного, но эффект непроходящего сценического напряжения достигается именно потому, что они в своей игре как бы соответствуют технике: работают четко, подробно, информативно, но ни на чем излишне не фиксируясь. Что касается Бориса Плотникова в роли Гейзенберга, то он, кажется, сыграл лучшую свою роль за последние годы.

А что же хваленый Миндаугас Карбаускис, спросят те, кто недоверчиво относится к славе новых имен и полагает, что критика слишком уж раскручивает их в последнее время? Как хотите, но молодого режиссера есть за что похвалить и на этот раз. Во-первых, за то, что не напридумывал ничего лишнего: такие вот разговорные пьесы обычно провоцируют постановщиков, тем более тех, кто впервые дорвался до большой сцены, на всякие многозначительные глупости. Господин Карбаускис благоразумно уберег от них зрителей и актеров. А финальные строки пьесы, где философичность автора все-таки зашкаливает за рамки приличий, вынул из уст актеров и пустил по табло бегущей строкой — для некоторого отстранения. 

Во-вторых, попробуйте-ка убедить Олега Табакова, что он может и сегодня отлично сыграть театральную роль без всякой милой сердцу миллионов (в том числе и сердцу вашего обозревателя) «табаковщины», сдержанно, сосредоточенно, ничуть при этом не теряя силы своего сценического обаяния и не отваживая от кассы умного зрителя. Господина Табакова за последние десять лет пытались убедить в возможностях такой игры многие режиссеры, включая столь авторитарно-авторитетных, как Кама Гинкас и Валерий Фокин. Но хитрая актерская природа суперлицедея все равно брала-таки верх над режиссурой. В лаборатории Миндаугаса Карбаускиса этот театральный закон наконец-то не сработал. Такая вот получилась во МХАТе физика.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Анатолий Смелянский: У меня давно репутация серого кардинала, Эдуард Саркисов, Время MN, 29.09.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Дамир Исмагилов: Еще десяток спектаклей — и я пойму, что такое Большой театр, Большой театр, 27.04.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Аудиозапись спектакля «Возможная встреча». Вступительное слово Марины Багдасарян, Театр FM, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000