Копенгаген

, 4.03.2003
Чем отличается уран-235 от урана-238? Какую природу имеют элементарные частицы — квантовую или волновую? Что происходит с атомом при ядерной реакции? Что такое «копенгагенская интерпретация» и в чем сущность принципа неопределенности?

Похожими вопросами обычно начинает свою передачу Александр Гордон. Но кто мог ожидать, что три прекрасных мхатовских актера в новой постановке пьесы Майкла Фрейна станут вести себя так, будто известный телеведущий пригласил их в студию?

«Мы все объясним простым, доступным языком!» — клянутся Олег Табаков (Нильс Бор) и Борис Плотников (Вернер Гейзенберг) друг другу, зрителям и жене Бора Маргарет (Ольга Барнет). Объяснения растянутся почти на три часа сценического времени. Точнее, на 2 часа 50 минут и 21 секунду. Миллисекунды я не подсчитывал, хотя, верно, следовало бы. Нильс Бор из пьесы Фрейна, например, остался недоволен коллегой, когда тот допустил небрежность, вычисляя разницу в возрасте ученых. Гейзенберг быстро поправился и тут же выдал семь знаков после запятой.

Физики явились на прославленную сцену в Камергерском переулке не только для научных дискуссий. Ведь ясно, что режиссера Миндаугаса Карбаускиса интересовала не столько скорость распада атома, сколько скорость распада человеческой жизни. «Теперь, когда нас троих давным-давно уже нет на этом свете, мы можем ответить на все вопросы», — заявляют актеры в самом начале спектакля так буднично, будто начинают пресс-конференцию. Своеобразный спиритический сеанс затеян для выяснения всего одного вопроса: зачем немец Гейзенберг в сентябре 41-го приезжал в Копенгаген к датчанину Бору? Хотел выведать секреты атомной бомбы по заданию Третьего рейха или, напротив, мучился от невозможности соединить в себе научную добросовестность и человеческую порядочность?

Трое героев сядут на авансцене рядком и начнут неспешно разбираться. В ровном гуле, стоящем на сцене, можно разобрать отдельные слова: «протон», «нейтрон», «частица»… Иногда Табаков привстанет, держа трубку а-ля Сталин, и, заложив пальцы в карманы жилетки, степенно пройдется по сцене, чтобы усесться в другом углу. Ольга Барнет за неимением трубки хватается временами за соусницу, Борис Плотников — за свою собственную голову. Куда им торопиться? Они же мертвые.

Единственное, что движется, — бегущая строка над головами актеров. Художник Александр Боровский повесил над сценой пятнадцать электронных табло. Там мелькают цифры, года, имена, короткие титры (например, когда действие переносится в сад, вспыхивает надпись «Поют птицы») и даже некоторые фрагменты этой многословнейшей пьесы. Никогда не думал, что смогу полюбить электронную строку только за то, что она «бегущая».

Первоначально Миндаугас Карбаускис собирался вывести на сцену еще один движущийся персонаж. На афишах «Копенгагена» уже перед самой премьерой спешно заклеивали имя актрисы, которая, по слухам, должна была сыграть персонаж по имени Частица. Если это так, то зря режиссер отказался от своего замысла — возможно, ее появление на сцене придало бы действию динамизма.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000