Умирающий лебедь

Антон Красовский, Независимая газета, 19.01.2002
У художественного руководителя МХАТа Олега Павловича Табакова есть план — 2 премьеры в месяц. Получается, что на все про все, включая читки, репетиции и прочее, отводится около восьми недель. Не густо, сами понимаете. Тут бы текст выучить да костюмы пошить, а художественность — уж как-нибудь, со временем проявится. Светлане Враговой, режиссеру приятному и опытному, поставили, кажется, более щадящие сроки. И зря. Ведь пьесу, которую выбрала Светлана Александровна, продумывать строжайше запрещено. Ибо как только у постановщика появляется лишняя минутка на раздумья, на философствования, на концепт — все. Коммерческая легкая пьеса с детективным сюжетом и салонными капризами губится напрочь. Весь простой и ладный механизм моэмовского текста ломается, превращаясь в беззвучный мертвый артефакт. Впрочем, увы, далеко не беззвучный, здесь — в «Священном огне» — очень сильно, много и долго кричат. Надрывая связки, напрягая гортань, исторгая из легких последний кислород.

Больше всех мучается Безруков. С одной стороны, ему и положено — он по сюжету инвалид. Раньше был летчиком, командиром боевого экипажа, а теперь — безногий, бесхребетный страдалец, любящий свою молодую жену, но по физиологическим причинам — только платонически. А поскольку супруга еще молода — жизнь его мучительна вдвойне, ведь мается не только он, но и она.

Орет Сергей Витальевич все первое действие, пока не умирает. В промежутках между криком выделывает какие-то па (даром, что паралитик), осанисто машет руками, колышет головой. На секунду кажется, что ты ошибся адресом и попал на фестиваль современного танца, но потом все возвращается на свои места, словно бы артист вышел из забытья: «Е-мое, что я наделал-то?»

Во втором действии кричат все остальные. Хотя нет — вру, есть тут персонаж, который не произносит ни слова. Это служанка в сари с индуистским пятнышком на лбу. Она медленно ходит по сцене, мусорит повсюду белыми лепесточками и премило складывает ручки на груди. Жалко только, что она не знает — не обязательно делать это, когда кого-то в чем-то обвиняют. Ладони складывают в приветствии или молитве, но не в испуге — вроде нашего знамения «Свят, Свят, Свят».

Так вот, второе действие превращает салонную драму в детектив. Выясняется, что герой Безрукова умирает от передозировки снотворным, которое самостоятельно достать не мог. Начинается расследование, в результате которого удается установить: убийца — его собственная мать, отравившая сына из жалости. Такая вот эфтаназия. И все было бы ничего, если б Враговой, получившей недавно большое народное звание, не разрешили искать в тексте мистику, скрытые смыслы и эзотерику. То, что еще как-то смотрится в театре «Модерн», который она возглавляет, тут — во МХАТе — просто глупо. «Модерну» вроде бы по уставу наказано заниматься всяческой декадентской ахинеей, МХАТу — нет. Вот почему и ведьма, что-то подбрасывающая в огонь, и артисты, читающие стихи, и монологи, положенные на музыкальную фонограмму, здесь ничем не мотивированы. Как не мотивирован и не объясним очень дорогостоящий финал, где Морис является родным в дымке вечного блаженства, далеко-далеко на озере Чад или в каких-то благоухающих эдемах. Балет, право слово, балет.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000