Японский бог

Григорий Заславский, Независимая газета, 2.11.2004
Хорошо знать, что «Короля Лира» поставил тот самый Тадаси Судзуки, что в самом начале 90-х покорил Москву спектаклем «Дионис» по «Вакханкам» Еврипида. Все было внове: и сочетание жестокостей мифа с инвалидными колясками и вполне современными транзисторными приемниками в руках античных героев, и сопряжение Древней Греции с не менее древней самурайской традицией. Всё. Хорошо бы знать, что сейчас каждому полуторачасовому спектаклю в Художественном театре предшествует примерно такой же по времени тренинг, в котором участвуют все актеры, даже те девушки-медсестры, что выходят на сцену на минуточку в начале и еще на минуту — в конце, буквально под аплодисменты. И для этого тренинга нужны чистый пол, свободное пространство, мечи и мягкая японская обувь-«таби».

Судзуки — имя. Кто-то слышал, кто-то видел своими глазами построенный для него в Японии театральный рай — театральную деревню в горах, среди чайных кустов, с несколькими сценами, одна из которых, например, имеет подвижную стену, открывающую вид на Фудзияму. Ученики относятся к Судзуки, как к полубогу.

Не зная ни того, ни другого, ни третьего, думаю, Художественному театру такого «Лира» не простили бы.

К примеру, актеры все одеты в японские кимоно. Это понятно: Судзуки — японец. Дальше: все роли, и женские и мужские, распределены среди актеров-мужчин. Вполне объяснимо: так было в театре, для которого писал Великий бард. И в японском театре — тоже. Но почему-то вдруг ни с того ни с сего в дверных проемах показываются девушки-медсестры. Откуда? Из каких культурных, так сказать, закромов?

К тому же в обеих театральных традициях актеры-мужчины играли женщин. В «Лире», поставленном Тадаси Судзуки, Дмитрий Куличков, способный молодой актер, вчерашний студент, поступивший в труппу Театра п/р О. Табакова, в роли Реганы и не думает скрывать своей изящной бородки. А Гонерилья — Роман Кириллов целует Эдмонда — Сергея Медведева. Наверное, предполагалась высокая степень условности и отстранения. Не поднялись.

Если на сцене все такие самураи, отчего же Глостер не закалывается, приняв решение о самоубийстве? Почему бросается со скалы? Так у Шекспира. Может, незачем было одевать всех в расшитые золотом японские сарафаны? В театре все нуждается в оправдании. Иначе выходит вампука. И ряженые.

Можно вообразить, что бы сказали, когда бы все то же самое поставил кто-то из наших. Как бы, к примеру, понесли Виктюка: находит то, что ему интересно, даже там, где этого нет и в помине.

Впрочем, нельзя сказать, чтобы нечто «такое» интересовало Судзуки.

Он говорит: «Мне постоянно хочется быть человеком, отличным от того, кем я являюсь». Хорошая мысль. Но в театре она не может стать единственным двигателем интриги. «Все наоборот» — это что-то из детского фольклора вроде «Чудо-дерева» Корнея Чуковского.

«Весь мир — лечебница» — мысль, конечно, жесткая, но также неоригинальная, имея в виду опыты самого Судзуки. Не всякий сюжет без потерь способен прорасти на японской почве. С «Сирано де Бержераком», которого Судзуки привозил год назад на Чеховский фестиваль, — явно не вышло. Там же впервые было замечено, что Судзуки открыто пренебрегает тем, что музыка, которая по каким-то причинам показалась ему уместной, в европейской традиции имеет совершенно определенные смысловые ассоциации. 

В «Короля Лира» Судзуки, как само собою разумеющееся, включает музыку Генделя и Чайковского. Технические возможности театра позволяют играть ее громко, но для слуха — приятно. Однако для истории, которую рассказывает Шекспир, она — чужая. Чужая совсем. В лечебнице, возможно, того и другого могут использовать в терапевтических целях. Но в лечебнице, если принять предложенные условия игры, — свои законы. Все дело в том, что Судзуки пренебрегает даже теми правилами, которые сам же и выдумал и не без некоторого насилия навязал известному сюжету.

А оправдания своеволию у Судзуки нет.

На фоне нового «Лира» лучше и мотивированнее кажутся недавние работы Кирилла Серебренникова, в пору премьеры показавшиеся собранными из случайных компонентов. То есть, наблюдая за более или менее эффектными — в японском стиле — перемещениями актеров, в конце концов уподобляешься самому Лиру, который от одной неверной дочери бежал к другой, которая теперь ему казалась лучше.

Что же получает публика? Дайджест, дающий тем не менее определенное представление о сюжете шекспировской трагедии. Судзуки не лукавит, отмечая в программке «талант и упорство актеров». Было бы нечестно бросить в них камень: за время репетиций они действительно приобрели немало новых умений и двигаются сегодня не хуже актеров Судзуки.

Среди приобретений — несколько сцен, которые отданы Лиру (Анатолий Белый). Как же он строг, как сосредоточен, как самоуверен и самодоволен в начале, как измучен, истерзан в конце. И в страдании своем снова — сосредоточен и строг. Наверное, он мог бы сыграть и в более каноническом варианте. Не дали.
2000
На душе — праздник, М. Демидова, Красное знамя, 4.11.2000
Интервью с легким человеком, Сергей Вовин, Электронная газета Yтро, 22.08.2000
Душа и сердце Вячеслава Невинного, Юлия Гусейнова, Ежедневные новости (г. Владивосток), 11.07.2000
Новая власть в Камергерском, Наталия Каминская, Культура, 15.06.2000
Лицедей, Анатолий Смелянский, Известия, 9.06.2000
Чудо, Лев Додин, Независимая газета, 1.06.2000
Он пришел, Кама Гинкас, Новая газета, 1.06.2000
Последняя легенда Художественного театра, Марк Розовский, Культура, 25.05.2000
Призрак бродит по МХАТу. Призрак символизма, Елена Ямпольская, Новые известия, 12.01.2000
Один абсолютно театральный вечер, Алексей Чанцев, Театр, 2000
Николай Эрдман. Переписка с Ангелиной Степановой., С комментариями и предисловием Виталия Вульфа, 2000