МХТ им. А. П. Чехова: Ирина Мирошниченко: «Сейчас я понимаю

«Я жила в театре. Репетировали утром и вечером, днем — примерки костюмов. Пять длинных корсетных платьев. Однажды я упала в обморок. Может быть, корсет слишком затянули, талия была осиная. Я не выдержала и упала. Ничего», — рассказывает народная артистка России Ирина Мирошниченко.

— Ирина Петровна, на обложке журнала, в котором впервые выйдет интервью с вами, вы стоите на балконе кафе «Пушкинъ», на Тверском бульваре. Этот выбор не случаен?..
— Я из центра Москвы. Тверской бульвар, дом 12, квартира 6. С одной стороны — памятник Тимирязеву, на Никитских Воротах, с другой — памятник Пушкину, он раньше стоял здесь, на этом бульваре. В детстве, естественно, с папой и с мамой гуляли от Тимирязева к Пушкину, от Пушкина к Тимирязеву. Тогда я и не думала, что через какое-то время я буду стоять на этом балконе (да он и не предполагался!). И тем более не знала, что когда-нибудь сыграю на сцене Московского Художественного театра, в спектакле «Последние дни» Михаила Булгакова, в постановке Виктора Яковлевича Станицына. И тем более, что я буду Натали Пушкина!!! А мою сестру сыграет как дебют сама Светлана Крючкова! Надо сказать для тех, кто не знает эту пьесу, там на сцене нет Пушкина, его проносят раненым и уносят в кабинет, практически его никто не видит. Рядом находится его жена, испуганная, все близкие. .. Пушкин не пускал в кабинет никого, тем более Натали. Потому что не хотел, чтобы она видела его страшные мучения, в которых он умирал. В финале пьесы есть монолог, где Натали как будто сходит с ума около этой двери, в которую ее так и не пускают увидеть и проститься со своим мужем.
Мы сыграли эту премьеру в Москве и поехали в Ленинград, на гастроли, где должны были играть в знаменитом Александринском театре. У меня было несколько спектаклей, но Натали Пушкина была для меня в этот момент премьерная, и очень знаковая для города, куда мы приехали. И я первое, что захотела сделать — это пойти в музей Александра Сергеевича Пушкина на Мойку, в его квартиру, в его дом. Более того, возникла такая возможность договориться, чтобы меня пустили туда одну, вечером, когда музей будет уже закрыт. Это была совершенно уникальная, неповторимая ситуация: ощутить, почувствовать, побыть в атмосфере этого дома, этого кабинета, этой двери, этой притолоки, у которой когда-то стояла моя героиня… Зажгли свечи, я тихонько села в кресло ПУШКИНА и робко начала пробовать говорить и играть булгаковские монологи. И в этот момент, простите, мне кажется, я поняла, как их надо играть!!! Незабываемая ночь! Ночь сочетания фантазии, истории, реальности и неповторимых эмоций.
Премьера в Ленинграде прошла с огромным успехом, и мы вернулись в Москву… Лика, спасибо за эту фотографию и за возможность вспомнить и ощутить заново одну из ярчайших историй моей жизни.

— Ирина Петровна, раз мы затронули тему Москвы, и что она для вас значит, у вас даже песня есть…
— …«Коренная москвичка», да! Автор, Андрей Никольский, написал ее специально для меня, и для себя, потому что он тоже коренной москвич! И, конечно же, на праздниках города я много-много раз выступала с этой песней по всей Москве, от площадей, парков, концертных залов до улиц и дворов. Но для меня самое яркое выступление — на Тверской, около памятника Юрию Долгорукому, где всегда стояла огромная сцена, где всегда было невероятно почетно выступать! И я имела счастье это делать именно там много раз.
Я люблю Москву, люблю центр, его историю, и истории. Все, что связано с началом моей жизни, с моей семьей, которая тоже здесь прожила всю свою жизнь. И в момент, когда стоишь на этой высокой сцене, поешь «Коренную москвичку», музыка летит, как мне кажется, до самого моего дома и двора. Перед глазами лица моих родителей, брата. Тут же вспоминаю, как я бежала в школу, перелезая через забор проходного двора, боясь, что за мной побежит сторожевая овчарка этой стройки и стянет меня с этого забора, потому что там было запрещено ходить. Но все равно мы все с портфелями перелезали через этот забор для того, чтобы скорее прибежать в школу, которая находилась, и до сих пор находится, рядом с МХАТом, на Тверском бульваре!
Так что для меня коренная москвичка — это невероятная ценность, как понятие, как смысл и как история, которой я очень горжусь.

— Ирина Петровна, я сегодня посмотрела вашу раннюю театральную биографию. Вы пришли во МХАТ в 1965 году, когда еще много старейшин работало там: Тарасова, Степанова, Андровская, Прудкин, Грибов, Яншин, Массальский, Ливанов, Станицын… И сразу — серьезные роли! Приглашают молоденькую девушку… Как вы нашли ключ? Ведь это очень сложные были люди, как у вас с ними так сложилось?
— (Засмеялась.) Я никакого ключа не искала, простите. Я достаточно хорошо училась. Одним из моих педагогов в Школе-студии МХАТ был Владимир Николаевич Богомолов, а он в это время являлся членом Художественной коллегии, которая руководила всем театром. Это — Кедров, Станицын, Ливанов и Богомолов. И уже на последнем курсе обучения Владимир Николаевич предложил мне главную женскую роль в своем спектакле «Иду на грозу». Я студенткой репетировала с профессиональными актерами. Сейчас это нормальная практика. А тогда это была редкость! И в результате меня не взяли на эту главную роль. Я была еще слишком «сырая». И, вероятно, рядом с сильными профессионалами проигрывала. Но все равно буквально сразу же по окончании курса я была принята в труппу Московского Художественного театра. Это такое счастье! Теперь я это понимаю.

— Ирина Петровна, я тоже за вас очень рада. А какая ваша первая роль во МХАТе была?
— О! С этим у меня связана очень смешная и трогательная история. Однажды… я прибежала в театр, опаздывая, как всегда. На мне было новое красивое платье, которое мой муж, драматург Михаил Шатров, привез только что из Италии. И к нему самый модный золотой железный пояс, который состоял из круглых больших колец, цеплявшихся за одно кольцо. А вся остальная часть пояса висела вдоль платья. И вот поднимаюсь я по нашей знаменитой лестнице по ступенькам и вдруг вижу, стоят напротив портретного фойе Борис Николаевич Ливанов с Леней Губановым, о чем-то беседуют, я, пробегая мимо: «Здравствуйте!» Поклонилась и побежала дальше, вперед, по следующей лестнице наверх, громыхая своим поясом.
И вдруг сзади слышу хохот и громогласный голос Ливанова: «Кто это?» Губанов отвечает: «Это молодая актриса, Ирина Мирошниченко». — «А она что, с цепи сорвалась?» И они засмеялись в два голоса. Меня же ветром сдуло!
На следующий день звонок из репертуарной конторы, и вдруг мне предлагают прийти на репетицию спектакля «Тяжкое обвинение», который ставит Борис Николаевич Ливанов. И он дал попробовать мне два листочка текста, маленький эпизод учительницы Белобородовой. Я тихонько и робко начала это читать. И с этой минуты Борис Николаевич Ливанов стал моим Учителем, мастером. Он стал показывать, КАК это надо делать, объяснять, что я делаю плохо, неверно. Что я не умею. И что он хотел увидеть в этой роли, в этих двух листочках текста, которые я держала в руках. Я видела, понимала и чувствовала, что мне необходимо этому научиться так, как Он это делает, и мне стало безумно интересно с ним работать. Эта крошечная роль в спектакле, где было занято очень много народных артистов Советского Союза, выдающихся мастеров Художественного театра, стала моим началом.
Уже после этого у меня возник спектакль «Будни и праздники», а потом вдруг решили вводить новый состав актеров в легендарный спектакль Немировича-Данченко «Три сестры». Ввод осуществлял профессор, выдающийся деятель культуры Иосиф Моисеевич Раевский, и он предложил мне одну из сестер. Старшую. Ольгу. И начались новые репетиции, незабываемые. Встреча с Чеховым, великой пьесой, великим спектаклем, который шел на сцене МХТ много-много лет, и я имела счастье в нем много-много лет играть. Сначала старшую сестру Ольгу, позже среднюю сестру Машу. (Улыбнулась.) Не успела только дойти до младшей Ирины. С этим спектаклем мы объездили много стран и городов. И всегда с невероятным успехом, потому что это была выдающаяся постановка и в ней заняты были потрясающие актеры. И это тоже незабываемая история.
А параллельно с этим уже началась своя жизнь и своя история в кино. Сначала маленькие роли — «Я шагаю по Москве», «Андрей Рублев», «Николай Бауман», «Ошибка резидента»… Совсем скоро Андрей Кончаловский пригласит меня и утвердит на роль Елены Андреевны в своем выдающемся фильме «Дядя Ваня»… И так полетела жизнь…

— В 1970 году в театре заканчивается коллегиальное управление. На пост главного режиссера приходит Олег Ефремов. Совсем другой человек, совсем другой стиль… И снова вы получаете роль, в одной из первых его постановок.
— «Валентин и Валентина», пьеса Михаила Рощина, роль Жени. Абсолютно новаторский по тем временам спектакль, особенно для нашего театра. Изумительный состав актеров. Великие Алла Тарасова, Софья Пилявская, Анастасия Георгиевская, Татьяна Ленникова. Валентин и Валентина — Вертинская и Киндинов. Мы начали репетировать с Ефремовым. Совсем другой метод, другой стиль, приходилось ломать себя и подстраиваться. Олег Николаевич иногда шутил: «Не надо тут разыгрывать старый МХАТ!» Все хихикали. И даже Тарасова, которая стала работать с молодым Ефремовым, как школьница, заново создавая незабываемый, неповторимый образ. Спектакль имел оглушительный успех, это правда. И у меня там была прекрасная, мощная, сильная и очень ярко сыгранная роль, которая дала начало работы с выдающимся режиссером ХХ века, Олегом Ефремовым. А уже позже стали возникать новые названия, новые роли в его постановках. И это было счастье! Теперь я это понимаю.

— У вас, кстати, достаточно часто есть в вашем послужном списке — ВВОД. Что это значит? Например, в «Дяде Ване»…
— Да, вы правы. У меня часто в жизни, помимо премьерных спектаклей и ролей, которые я создавала сама, были вводы. Что это такое? Во-первых: возникали новые решения спектаклей, новые составы исполнителей. Или иногда экстренный ввод. Возможность сыграть спектакль, для того чтобы его не отменяли, и в короткий срок попробовать создать свой образ в уже сделанном готовом актерском ансамбле. В моей жизни были все эти три варианта. Первый — «Три сестры» были поставлены в 1939 году, до этого играли Алла Тарасова, Клавдия Еланская, Ангелина Степанова… Второй — Натали Пушкину до меня играла Кира Головко. В «Идеальном муже» — Ольга Андровская… Это вводы плановые, которые осуществлялись с достаточным количеством времени и репетиций режиссерами этих спектаклей. Эти прекрасные роли были в моей биографии много-много лет украшением и моим достоянием.
А иногда Олег Николаевич просил меня ввестись, когда создавалась экстренная ситуация, когда нужно было спасать спектакль — или кто-то заболел, или он просто хотел заменить актрису… Олег Николаевич никогда не раскрывал свои причины, почему, и никто никогда это не выяснял. А что касается «Дяди Вани»… Раздается звонок, и Ефремов говорит: «Ирина, я хочу ввести другой состав в „Дядю Ваню“. Сыграет Смоктуновский, и ты — Елену. Ты же уже снялась в кино и сыграла ее. Давай теперь попробуем в театре. Астрова я хочу сыграть сам. Я там кое-что придумал, как мне кажется… — сказал он. — Только у нас будет очень мало времени. Две недели. Готова?» Я говорю: «Конечно, Олег Николаевич». — «Репетиция завтра»!!!
Я жила в театре. Репетировали утром и вечером, днем — примерки костюмов. Пять длинных прекрасных корсетных платьев. Однажды я упала в обморок. Может быть, корсет слишком затянули, талия была осиная. Я не выдержала и упала. Ничего. Это было незабываемо, и этот фантастический спектакль, эта пьеса, бесконечно талантливая, эта роль, для меня абсолютно знаковая, и в кино, и в театре. Это моя Елена Андреевна. И это уже навсегда. И эта постановка, и эти костюмы неповторимые, декорации Левенталя, атмосфера и музыка, и великие актеры МХТ. Которые до последних дней своей жизни, в прямом и переносном смысле этого слова, играли свои роли. И это уже история.

— Тяжело было репетировать с Ефремовым?
— Сейчас я понимаю, что это было большое счастье! Но тогда… это воспринималось по-другому. Как ежедневная работа, труд, нервы, неудовлетворенность, поиск, иногда обиды, снова поиск. Короче — ежедневная жизнь в театре. Ефремов все время был в движении, придумывал то одно, то другое. С ним было очень, очень, очень трудно, но невероятно интересно! Он взвалил на себя неподъемную ношу. Неподъемную! Ефремов работал круглосуточно. Не жалел себя и, наверное, всех… (Засмеялась.) Он хотел от нас такого же самоотречения. И сердился, когда этого не видел. Честно скажу, отчасти я соответствовала этому, правда. Он неуспокоенный, интереснейший человек, конечно… И мне это безумно нравилось.
В моей жизни было до и после него много режиссеров. Я с восторгом, с огромной внутренней благодарностью уже через столько лет вспоминаю их всех поименно. Всех, с кем я работала, всех, кто формировал мою личность, мое профессиональное умение, вкус, кто выстраивал и делал из меня актрису. Актрису, которой я стала. И, конечно же, не только режиссеры. Но и мои партнеры, актеры, с которыми я имела счастье работать на протяжении всей моей жизни.

— Вспоминается ваш великий партнер, Иннокентий Михайлович Смоктуновский. .. Вы играли с ним не только в «Дяде Ване», но и в «Иванове», «Вишневом саде», и это, кстати, тоже были срочные вводы…
— Да. Я вводилась экстренно, и в «Иванов», и, через несколько лет, в «Вишневый сад». Так случилось, что актрисы заболели. Катюшу Васильеву, которая сыграла Сарру в «Иванове», должны были срочно оперировать, а должны идти и спектакли, и гастроли в Венгрии. Ефремов сразу предложил мне ввестись срочно, и начались репетиции. Потрясающая пьеса «Иванов»! Сложнейшая! Зная, что Катя блестяще сыграла эту роль по-своему, мне хотелось предложить немного другой тип женщины. Я стала листать портреты великих художников и нашла знаменитый портрет Серова Иды Рубинштейн, выдающейся балерины. Увидела ее лик с этими черными волосами, закрученными мелким бесом, огромными глазами, принесла Ефремову и сказала: «Может, мы такую сделаем Сарру?» Ему это понравилось, он сказал: «Да, пробуй». И стали репетировать.
Иннокентий Михайлович Смоктуновский! Мой любимейший дорогой партнер. Конечно, я к нему обращалась нежно и ласково — Кеша, поскольку он до сих пор у меня перед глазами молодой, прекрасный, стильный. И во время репетиций как большой ребенок без званий, регалий. .. И вообще, наверное, может быть, вы читаете и думаете, почему я так обращаюсь вроде к великим, уже ушедшим от нас актерам и режиссерам, так тепло, нежно, как будто они сейчас здесь рядом. Может быть, вам покажется это странным. Но поверьте, это не так. Жизнь, конечно, летит, но память человеческая дает возможность видеть перед собой людей теми, какими ты их помнишь, знаешь, любишь и ценишь. И поэтому, рассказывая о них, вдруг вспоминаешь какие-то иногда смешные, трогательные мелочи, которые мне были симпатичны, а со стороны может показаться — как это может быть?
Так вот, великий Смоктуновский приходит на репетицию спектакля «Иванов», садится за стол с довольно серьезным трагическим лицом, готовится к монологу, и к нему я, по пьесе, как жена вхожу в кабинет и начинаю разговор. И вдруг я вижу, что он в свитере темно-синем и на локте у него висит нитка и маленькая дырочка. Я подхожу тихо: «Кеша, у тебя тут нитка, — показываю на нее. — Осторожно, не порви, иначе дырка станет больше. А хочешь, сейчас снимем, зашьем?» Он улыбнулся: «Нет-нет, не надо, ничего». И вот мы начинаем играть сцену, трагическую, одну из последних в пьесе, где Сарра его обвиняет, плачет, пытается каким-то образом пробиться к его сердцу, понимая, что он ее уже разлюбил. Сложнейший монолог! А он только или сидит, или встает, или молчит трагически и абсолютно безнадежно. И вдруг я вижу, Кеша начинает автоматически, слушая меня, дергать за эту ниточку. Молча весь мой монолог стоит и дергает нервно эту нитку, и у него на локте дырка становится все больше и больше, как будто рвется эта нитка, этот свитер… Эти нервные руки, как будто душа у него вся рвется и вся его жизнь, как эта нить! И я начинаю плакать, глядя на него и на все это. Плакать, с одной стороны, по роли, мне его очень жаль, моего Иванова, что он так страдает, нервничает, а с другой стороны… Плакать от счастья, что я вижу талантливейшего Артиста, который вот сейчас, сию минуту рождал эту сцену, эти эмоции, которые были необходимы для его роли и для спектакля, используя абсолютно естественную, живую, сегодняшнюю ситуацию этого дня. И эту смешную дырку в свитере… (Засмеялась.)
Наверное, это и есть жизнь театра, которую мы все так любим. Актеры и все, кто там работает, — сегодня, сейчас рождается Действо, театральный спектакль. Рождается каждый раз заново. И повторить его уже невозможно.
Позже, в спектакле, он этого, конечно, уже не делал, потому что не было этого свитера, было надето пальто, но все равно он каждый раз, слушая и сопереживая с болью монолог Сарры, что-то придумывал новое. И каждый раз это было невероятно интересно. Эти его глаза, это лицо, этот нерв, эти руки невозможно забыть. Это была его потрясающая роль, и для меня рожденная вроде бы экстренно, вводом, моя Анна Петровна, в девичестве Сарра, тоже была незабываема и любима. Спасибо ему, спасибо Ефремову, спасибо Боровскому, художнику, спасибо Антону Павловичу Чехову.

— Скажите, Ирина Петровна, в театре одно из таинств — это поклоны в конце спектакля. Как они придумываются, как они выстраиваются, и были ли у вас какие-то интересные случаи на поклонах?
— Интересный вопрос! Конечно, поклоны выстраивает режиссер в конце спектакля. Он решает, кто где должен стоять, или по очереди выходить, или держаться за руки. По-разному строятся поклоны. Но это то, что создано! А потом вступает уже жизнь, разные ситуации и разные истории. Тут их может быть целый караван! Одно дело ты кланяешься в своем театре, привычно, обычный рядовой спектакль. А другое дело — гастроли. Для меня было абсолютной неожиданностью, как и для всего коллектива, когда мы приехали в Грецию, в Афины. И в конце первого спектакля «Три сестры», где мы стоим на авансцене, три актрисы, закрывается занавес, и как только он открывается снова, под звук марша, вдруг мы видим, как из зала идет какой-то мужчина и в руках несет гору корзиночек. Подходит почему-то сначала ко мне, берет верхнюю корзинку, оказалось, там головки гвоздик, опрокидывает ее, и все эти цветы с головы до ног осыпают меня. Подходит ко второй, тоже опрокидывает на нее, потом на третью. И мы, растерянные, зареванные после последних монологов, с абсолютно счастливыми лицами стоим, все обсыпанные головками гвоздик. Дальше — больше. Эти корзинки несут, не знаешь куда деваться, куда от них убегать. Это было абсолютно уникально, мы видели это только в Греции!
В Германии, например, в Дюссельдорфе, вдруг по окончании спектакля полная тишина, открывается занавес, нет аплодисментов, а только мы слышим топот ног. Мы все переглянулись, глаза вытаращены, не понимаем, что это. Мощный топот! Они топочут ногами в знак радости, благодарности, восторга, а чуть позже начинаются бурные аплодисменты. И под скандирование заканчиваются наши поклоны. Невероятный успех!
А в Лондоне, это были одни из последних наших гастролей, мы приехали с «Дядей Ваней», там были гастроли театра, играли несколько спектаклей подряд. И вот на последнем, когда уже готовимся к финалу, стоим за кулисами, в темноте. И я вижу, как Ефремов дает указания мастеру по свету, звучит музыка, на сцене Соня говорит дяде Ване: «Мы отдохнем, мы увидим небо в алмазах». И сзади, в глубине сцены, начинает зажигаться свет. Ефремов нервничает, говорит: «Ярче, ярче, еще больше, еще!» А в это время я вдруг краем глаза замечаю, как по лестнице начинают бегать английские рабочие сцены. Какая-то суета. Я не понимаю, думаю, может, что-то случилось. В это время закрывается занавес, мы в темноте выстраиваемся, держа друг друга за руки, как полагается, Иннокентий Михайлович, я и Олег Николаевич. (У Кеши всегда ледяные руки, он очень нервничал, особенно в финале. А у Ефремова, наоборот, рука как огонь, его нервозность, вероятно, совершенно по-другому проявлялась.) Открывается занавес, и мы идем держась за руки на авансцену, и вдруг я вижу, что сверху что-то летит. Я говорю: «Осторожно! Осторожно!» И мы делаем шаг назад… И вдруг видим. .. сверху, на колосниках, наверху, стоят рабочие сцены и каждый по очереди кидает цветочек. И эти цветочки, как дождь, летят в лучах нам под ноги. Конечно, в зале овация. Конечно, мы все счастливы. И это незабываемо и неповторимо, увы…

— Ирина Петровна, я давно у вас хочу спросить про Романа Виктюка, знаете, в каком свете. Когда он приходил на ваш творческий вечер, рассказывал историю, когда ему предложили взять другую актрису в то время, как вы болели. И он отказался. Этот пример режиссерской верности меня потряс…
— И меня тоже! Да, Роман Виктюк, Рома. Невероятно талантливый человек, абсолютно уникальный, со своей школой, манерой, стилем, со своим театром в результате. Потому что, как он режиссировал, это абсолютно свой Театр. Театр Виктюка. Мы были друзья. Я хочу об этом сказать уже сейчас с гордостью. Это Виталий Вульф и я предложили поставить во МХАТе «Татуированную розу». А я даже ходила в Министерство культуры и выбивала деньги для постановки, ведь работа шла как экспериментальная, для молодежи. Мы тогда находились в здании на Тверском бульваре, так как в Камергерском шел ремонт. Сначала Альваро, моего основного партнера, должен был играть Александр Калягин, но потом, к сожалению, он отказался, начались съемки фильма «Неоконченная пьеса для механического пианино», что очень жаль. Он так смешно начинал репетировать, и Виктюку безумно нравился.
Мы все работали внепланово, в неурочное время, тогда, когда была возможность, и еще, конечно, тогда не было понятно, будет ли этот спектакль вообще… И в это время так случается, что я уезжаю на съемки в Венгрию, там у меня был фильм, после — на съемки в Сочи. Уже была глубокая осень, и меня застудили на пляже раздетой, и я заболела… Начались проблемы со здоровьем. (Я об этом много рассказывала.) Проблемы с позвоночником, я не могла ходить и, конечно же, в этой ситуации уже не могла играть в театре.

— Да-да, я читала и слышала эту историю с вашим лечением, да?
— Да. Это 81-й год, беда. И вот однажды, когда я лежала пластом в институте курортологии и мне говорили, что необходима операция. Конечно, страшно. В это время звонок маме из Венгрии, что я должна досняться в фильме, который, кстати, я так никогда и не видела, где я сыграла Елену Прекрасную в сказке «Иван-дурак». Надо было туда ехать доканчивать съемки. Мама говорит моим друзьям из Венгрии, моей подруге Анне Берец, которая работала в то время на венгерском телевидении, что я так сильно больна, лежу в больнице, что, наверное, съемки невозможны. А она ей в ответ: «Пусть в любом состоянии приезжает, мы ее тут полечим, я уверена — поднимем. Пусть едет». И вот я на костылях, в корсете, в Будапеште. Там сразу же клиника ORFI, три месяца я там находилась.
Спасибо врачам, моим друзьям и изумительной стране Венгрии за это! Я закончила съемки. В Москву я вернулась уже не на костылях, на своих ногах, но с палочкой, чтобы жить и работать дальше. И эту страну, этих людей, которые меня подняли, восстановили, как советскую актрису, которая у них снималась и гастролировала с театром, я не забуду никогда.
А театр и Роман Виктюк меня ждали! И для спектаклей, и для репетиций в «Татуированной розе». Конечно, я мечтала вернуться на сцену. И сыграть мою Серафину. Да, позже Рома мне рассказал, что ему предлагали меня заменить, взять другую актрису, не верили, что я быстро вернусь… А ОН отказался. И сказал: «Нет. Это неприлично». (Улыбнулась.) Это дорогого стоило! Эта людская порядочность — навсегда одно из самых ценных человеческих качеств!!! Роман был ею наделен! И я любила его, ценила и абсолютно так же, с открытым сердцем, преданно и чисто, к нему относилась всю свою жизнь!

— Ирина Петровна, когда в 2000 году Табаков подхватил театр после Ефремова, вы ведь его уже очень давно знали?
— Естественно, я знала его вообще с юности, с «Современника». Они дружили, мой муж Михаил Шатров и Олег Табаков. И когда Олег лежал с инфарктом в Боткинской больнице, мы с Мишей приезжали его навещать. (В возрасте 29 лет у Олега Табакова случился инфаркт, из-за чего он лежал в больнице. — Прим. ред.) Позже он репетировал в пьесе Шатрова в театре «Современник», и не в одной. И, конечно же, на всех премьерах я тоже была. И Ефремов, и Табаков, и театр «Современник», весь его коллектив — это были для меня хорошо знакомые люди, и дорогие. (Улыбнулась.) Поэтому для меня и приход Олега Николаевича Ефремова во МХАТ был естественным и нормальным, и приход Олега Павловича Табакова тоже закономерным и правильным.
Олег Павлович — феноменальный человек, человек с большой буквы, с огромным сердцем, с потрясающей душой, ответственностью за дело, за искусство, за страну, так много сделавший для людей, для театра и для всех нас!
А одна из первых ролей, где мы были все вместе задействованы, у Нины Чусовой в «Тартюфе». Как он играл Тартюфа! Изумительно! А я свою мадам Пернель. Тоже смешно. Это был сказочный спектакль, солнечный, с аплодисментами, абсолютно кассовый, невозможно выпросить контрамарку, абсолютно зрительский, очень яркий, очень театральный, с потрясающими костюмами Павла Каплевича, красивыми декорациями… А каков состав артистов!
Позже Табаков пригласил меня на встречу в свой кабинет и говорит: «Ирина, я хочу, чтобы был восстановлен спектакль „Чайка“, — это был 2001 год, — будет его делать в новом решении Николай Скорик. Это, конечно, ефремовский спектакль, но мы должны вдохнуть в него сегодняшний новый век и новый день. Ты будешь играть Аркадину, а Женя Миронов — Треплева. Я была счастлива и благодарна! А еще позже, конечно же, именно Олег Павлович позвонил, сказав: „Ириша, есть роль!!! Пьеса американского драматурга Израэля Горовица“. Премьера спектакля „Моя дорогая Матильда“ состоялась в 2010 году. Конечно, это моя главная роль. А совсем недавно мы сыграли сотый спектакль, можешь себе представить, как летит время, Лика?!

— Ирина Петровна, хочу вам в заключение сказать, какое качество при нашем знакомстве 5 лет назад поразило меня. Это ваша абсолютная современность, то, что вы водите машину, пользуетесь компьютером, вы всегда в сегодняшнем дне! Мне кажется, именно поэтому у вас всегда во МХАТе были приглашения режиссеров. И поэтому Константин Богомолов пригласил вас в свою постановку „Мушкетеры“. Это, наверное, был смелый шаг для вас?
— Конечно. Конечно… Более того, меня там зовут — Королева Ирина Петровна. (Засмеялась.) Это мой персонаж. Там они все со странностями! Как и моя Королева. Это ироничное название, вы же понимаете, и сам Богомолов невероятно ироничен. С ним очень интересно! Требовательный, тонкий, чуткий, талантливый. Он придумывал фантастические тексты, причем каждый раз новые. Мы репетировали, учили эти тексты, а потом, на следующий день, он вдруг их все отменяет и приносит абсолютно новые тексты. Гора бумаг на столе (ужас), и все заново… Репетируешь, учишь… Было сложно, потому что иногда казалось, что ты его не понимаешь, что он порой слишком требователен, и даже жесток, но… В то же время, как только ты поднимаешься, репетируя сцену, до той высоты, которую он просит и требует, ты сразу видишь и чувствуешь результат. Замечаешь, как он радуется, как ребенок, вдруг хвалит и комментирует, как хорошо ты сейчас все сделала, перед всеми сидящими в репетиционном зале партнерами, и ты становишься счастлива… Для меня это была очень важная и очень ценная работа, Королева Ирина Петровна. Незабываемая! Так же, как и сам режиссер, Константин Богомолов. Спектакль был долгий, реакция публики потрясающая, аплодисменты и овации. Эмоции зашкаливали. Поклоны неповторимые, очень оригинальные, сцена ходила вверх и вниз. Красиво!
За эту роль я была выдвинута на соискание премии „Звезда Театрала“. Но в результате получила Звезду в номинации „Легенда сцены“. И это такая радость! И это история.
Мне по сегодняшний день жаль, что этот спектакль, „Мушкетеры“, снят с репертуара.

— Ирина Петровна, не могли бы уточнить, сколько лет на данный момент вы работаете во МХАТе?
— (Смеется, долго.) Я пришла в Московский художественный театр в 1965 году, в сентябре. Вот так, Ликочка! Считай, моя девочка! Мне уже вручили „Чайку“ с бриллиантом, представляешь? Такую красавицу. И это такая гордость, и такое достояние. Все, завтра ее надену на пиджак и буду носить каждый день! А то, что она у меня лежит в коробочке? Это неправильно! Пусть ее все видят! Все мои коллеги, друзья, вся молодежь, с которой я завтра побегу на репетицию к Марине Брусникиной. Абсолютно уникальному режиссеру, педагогу, имеющему свое направление, свой театр, свою команду. И мы будем закрывать сезон ее спектаклем: Михаил Булгаков. „Театральный роман“. До встречи в театре!
С искренним уважением и нежностью, ваша Ирина Мирошниченко.

Оригинал статьи.

АФИША	БИЛЕТЫ	СПЕКТАКЛИ
ТРУППА	ИСТОРИЯ	КОНТАКТЫ