Артисты труппы

Артисты, занятые в спектаклях МХТ

Расскажи нам о зеленом поросенке

Олег Зинцов, Ведомости, 15.05.2007
Если вам станут рассказывать, что Кирилл Серебренников выпустил психологический триллер и организовал на малой сцене МХТ театр жестокости, не верьте. В спектакле «Человек-подушка» по пьесе Мартина Макдонаха К. С. предстает режиссером чувствительным, готовым всякий час над вымыслом облиться слезами, хотя бы и кровавыми.

Ирландец Мартин Макдонах, сжимая квадратные челюсти, глядит с программки МХТ им. Чехова победительно и сурово: московская сцена взята блицкригом — пять постановок за сезон. Рядом на странице — биография не слабее тарантиновской: сын строителя и уборщицы, школу не закончил, десять лет жил на пособие по безработице, писал, мужественно наплевав на то, что первые два десятка его драматических сочинений были отвергнуты редакциями теле- и радиовещания. Зато начиная с пьесы «Королева красоты из Линэна» (1997) — безоговорочный триумф по обе стороны Атлантики, в Вест-Энде и на Бродвее. Признание придирчивой критики, премии «Тони» и Лоуренса Оливье.

Последняя — как раз за «Человека-подушку», историю с кафкианским зачином, ловкой игрой в жанровые поддавки и встроенной техникой страшных сказок про маленьких детей, умирающих разнообразной насильственной смертью.

Сказки сочиняет писатель по имени Катуриан К. Катуриан, с которым мы знакомимся на допросе в следственном учреждении некой восточноевропейской тоталитарной страны. Два следователя — бывалый алкоголик и молодой истерик — раскалывают литератора на предмет связи его творчества с убийствами детей, повторяющими сюжеты Катуриановых рассказов. В соседней камере сидит слабоумный брат писателя, которому тот читал свои сказки на ночь. Сила слова, натурально, убийственна. Отговорки в духе Владимира Сорокина (насчет того, что литература — это просто буквы на бумаге) следствием не принимаются. Другое дело — детская психотравма, с этим надо считаться. У самих дознавателей, между прочим, тоже было трудное детство. И никому из них не встретился главный персонаж Катуриана, Человек-подушка, мягко уговаривающий детей, которым в жизни предстоит много мучений, умереть как можно раньше.

Серебренников начинает хлестко: Анатолий Белый (Катуриан), Сергей Сосновский и Юрий Чурсин (следователи) безупречно, на раз-два-три разыгрывают допрос с пристрастием — прожектор в лицо, кулаки на взводе, кровавая юшка на белой кафельной плитке, которой сценограф Николай Симонов привычно вымостил и стены, и пол.

Для разгона — то, что надо. А дальше режиссер включает фантазию, и действие быстро переводится за грань добра и зла: кровавые мальчики и девочки из сочинений Катуриана перестают быть фигурками речи, являются во плоти, ложатся в белых ночнушках на белые кроватки и поливают себя пурпурной краской из горшочка. Тому факту, что в единственном у Катуриана рассказе со счастливым концом речь идет о маленьком зеленом поросенке, мы обязаны появлением на сцене бутафорских свиных туш. Будет вам и девочка на кресте, потому что один из типичных рассказов Катуриана, послуживший сценарием для преступления, называется «Маленький Иисус».

Это не банальная иллюстрация и даже не эпатаж дурным вкусом. Просто, как выражаются искусствоведы со стажем, художник верен себе — покойники у Серебренникова любят вылезти из шкафа и остранить действие какой-нибудь клоунадой.

В «Человеке-подушке» эти репризы разыграны (внимание, трактовка «Ведомостей»!) не для публики, глядящей на кровавых малышей с некоторым недоумением, а для того самого слабоумного брата, который любил слушать сказки на ночь и которого, полуспустив штаны и старательно сюсюкая, изображает в спектакле Алексей Кравченко. Если где-то такие картинки и уместны, то разве что в голове этого персонажа, лишенной всякого понятия о том, что такое хорошо и что такое плохо.

Но в этом и состоит пафос мхатовского спектакля. Нелепый детский гиньоль, в который превращаются на сцене рассказы Катуриана, имеет не меньшее право на существование, чем любое другое творчество. Потому что творчество, верит К. С. , бесценно — независимо от этики и эстетики, качества и содержания. Цветочки добра ли, зла — все равно цветочки. Вымысел важнее реальности хотя бы потому, что красочнее. Дебил — тоже интерпретатор, причем самый вдохновенный и непредсказуемый. И да - рукописи не горят. Даже та, что о маленьком зеленом поросенке.