Режиссеры

Ужастик-то с идейкой

Анна Гордеева, Время новостей, 14.05.2007
Белый кафель на стенах и на полу; у стола сидит человек, на голове — небольшой мешок. Это главный герой, его зовут Катуриан Катуриан (роль досталась Анатолию Белому), а спектакль начинается с допроса, который проводят два следователя, Тупольски (Сергей Сосновский) и Ариэл (Юрий Чурсин). Дело происходит в некой тоталитарной стране — но тоталитарна она лишь для удобства автора. В Ирландии, где обычно живут и умирают герои Мартина Макдонаха, машина правосудия работает так же, как и во всем цивилизованном мире, то есть с ошибками, конечно же, но неуклонно соблюдая процедуру. Обвиняемого в убийстве не только допросят, но и психиатру покажут, и решать его участь будет суд присяжных. Здесь же - в пьесе «Человек-подушка», поставленной Кириллом Серебренниковым в Московском Художественном театре, следователям достаточно только добиться признания, и человека ждет расстрел.

Первые пятнадцать минут кажется, что на сцене разыгрывают какие-то вариации на тему «Процесса» Кафки. Герой не понимает, в чем его обвиняют, и от него ждут собственных предположений на эту тему. (При этом бьют, да так, что все лицо заливает кровью.) Катуриан — писатель и, увидев на столе папку со своими рукописями, предполагает, что в его сочинениях нашли что-то «политическое»; тут же уверяет, что никогда ничего «такого» не писал и если что-то кому-то показалось, он готов немедленно исправить. Политикой он никогда не интересовался — все четыреста его рассказов повествуют о том, как взрослые мучают и убивают детей.

Тут следователи суют ему под нос коробку с вещественными доказательствами, найденными в доме подследственного, и выясняется, что в городе были убиты три ребенка, сценарии садистских убийств полностью совпадают с сюжетами рассказов Катуриана, а в коробке — то, что от детей осталось (в частности, отрезанные пальцы).

Уфф. Вы знаете, я даже пересказывать это больше не хочу. Без подробностей: на самом деле детей убил психически больной брат писателя, которому тот имел неосторожность читать свои рассказы. В финале героя все-таки расстреливают, причем он сам не желает снисхождения, ему лишь важно, чтобы полиция не уничтожила рукописи. То есть это история об ответственности автора за создаваемый мир и одновременно — об авторской гордыне.

В линейную историю допроса и выяснения правды (и следователями, и самим героем) встроены инсценировки рассказов Катуриана. О ребенке, которого семь лет пытали его собственные родители, например. По белому-белому кафелю ходит маленький мальчик в белой рубахе, над его белой-белой кроваткой склоняются с сосредоточенно-садистскими лицами взрослые. (В ролях Па и Ма - Василий Немирович-Данченко и Анжелика Немирович-Данченко. Случайность? Или при выборе актеров Серебренников представлял себе одного из основателей театра в качестве мучающего его «родителя»? Неизвестно.) Кроха выливает себе на голову горшок с «кровью»: красные пятна хорошо смотрятся на белом. Есть еще история о девочке, считавшей себя Иисусом, — родители, которым она надоела, ее сначала распяли, а потом заживо похоронили. (Девчушка улыбается, раскинув руки на кресте, и сквозь пальцы у нее стекают красные ленты.)

В «Человеке-подушке» (пьеса названа по одному из рассказов героя-писателя, это такой персонаж, который уговаривал малышей покончить с собой, чтобы дальше в жизни не мучиться) актеры работают старательно, особенно хорошо Анатолий Белый и Алексей Кравченко. Последнему досталась роль больного братца, и он пугающе, физиологически точен. Но мхатовское воспитание явно мешает: артисты стесняются материться на сцене, то есть соответствующие слова не превращаются в естественные междометия, они выпирают из текста, исполнители будто выталкивают их из себя. Режиссеру еще предстоит крепко потрудиться над тем, чтобы артисты вписывались в его реальность.

Повествования в стиле пионерлагерных ужастиков кажутся Серебренникову невероятно остроумными — и можно просто представить себе, как он радовался, сочиняя очередную «кровавую» сцену. Но на «Очень страшное кино» четырехчасовой спектакль не тянет, потому что в американском фильме не было иной цели, кроме честного желания рассмешить. Серебренников же вкладывает некий месседж — история признается счастливо закончившейся, потому что творения писателя все-таки не уничтожили, а убрали на пятьдесят лет в архив. Одна надежда — если это архив уголовных дел, то через пятьдесят лет садистские сочинения отправятся в переработку на завод макулатуры. Как сказал в одном из стихотворений Дмитрий Быков, «ты врешь, что у тебя идеи, а просто любишь бить детей».