Режиссеры | Как сфотографироваться с ХабенскимОльга Фукс, Вечерняя Москва, 7.09.2009 В БЕРЛИНЕ 31 августа 1928 г. впервые сыграли «Трехгрошовую оперу» спектакль, которому все прочили провал и который с лету покорил берлинскую публику. Да так, что зонги Брехта-Вайля стали напевать на улицах.Кирилл Серебренников впустил улицу на подмостки МХТ, соединив ее дыхание, попахивающее нечистотами, с музыкой Вайля, воспроизведенной до последней ноты (включая те зонги, которые были написаны в качестве приложения). «Трехгрошовая опера» МХТ это в первую очередь опера с оркестром (Московский ансамбль современной музыки) и певцами. И если Константин Хабенский в роли Мекки-Ножа обходится брутальным речитативом, то Ксения ЛавроваГлинка и Мария Зорина (соответственно Полли и Люси главные претендентки на жен обаятельного убийцы) распелись так, что выдают запредельно рискованный для связок вокал с остроумной кодой: от их бабьих разборок срабатывает сигнализация. А лондонские проститутки (в редакции Кирилла Серебренникова звучит куда более сниженный синоним) поют многоголосные хоралы. Серебренников отпускает миниатюрные шуточки по поводу традиций психологического театра. Мекки-Нож вытаскивает из-за кулис кусочек занавеса с чайкой, с сомнением смотрит на рисунок и отбрасывает: фасон не тот. Глава лондонских нищих Пичем (Сергей Сосновский) словами Кости Треплева тоскует о новых формах в искусстве попрошайничества и требует от сотрудников своей фирмы вживания в образ и остроты наблюдений. Чтобы дрогнуло бесчувственное сердце обывателя (от сострадания ли, от отвращения не суть важно), с криком «Верю!» он полез за кошельком. В начале третьего акта зрителям вообще приходится поерзать на своих местах все проходы оккупированы нищими, просящими милостыню: «афганцы», беременные, голосистые босоногие «шаляпины», припадочные. Надо ли добавлять, что глава полиции Тигр Браун (Алексей Кравченко), братающийся с бандитами, одет в нашу милицейскую форму, а главный нищий, отправляясь к нему на прием, надевает нужный «аксессуар» советские ордена. В единый коктейль «Трехгрошовой оперы» замешано высокое и низкое. Хоралы и куплетцы, Библия, которую буквально не выпускают из рук заправилы бандитов Мекки и Пичем, и законы бандитского мира, в отличие от Библии, прекрасно работающие. Сила настоящих чувств и сладость растоптать в себе любые их ростки. Привкус 80-летней легенды и кислотные приемы шоу-бизнеса. В одной из сцен даже позволено сфотографироваться на сцене с самим Хабенским, и к взмыленному Мекки-Ножу буквально выстраивается очередь: стайка девиц и чуть подвыпившая дама бальзаковского возраста (может быть, и не подсадные). Один из главных бабников и последних романтиков мировой драматургии в спектакле Серебренникова не прикасается ни к одной из них, как будто дал самому себе обет чистоты, но точно электризует их своим присутствием. Аристократ с гипертрофированным чувством красоты, совершенно лишним в этом мире, одинокий волк, окруженный «друзьями» и «любимыми», он давно привык ждать предательства. Характерный жест Мекки все время меняет белые перчатки: не столько боится оставить «пальчики», сколько брезгует прикасаться ко всему, что его окружает. Но другого земного шарика нет. «Пусть так хотя бы в опере случится, что право перед милостью смирится», эти слова Пичема, предворяющие появление королевского вестника с помилованием для Мекки, сегодня, после всех громких судебных дел, бьют наотмашь. Королевская милость является в виде огромного скелета с горящими глазами верхом на динозавре. Ни дать ни взять Конь Блед, возвещающий смерть. Мекки-Нож прощен и отпущен поближе к небу, куда он восходит по ворованной ковровой дорожке. |