Режиссеры

Никакого мещанства

Павел Руднев, Ваш досуг, 23.02.2004
Кириллу Серебренникову дали посягнуть на святое. Первая пьеса Горького «Мещане» перешла в разряд легенд, которые нельзя трогать «без спросу». Серебренников ставит пьесу во МХАТе — там, куда Максим Горький ее впервые и принес в 1902 году. Вторым эпохальным спектаклем в истории «Мещан» была ленинградская версия Георгия Товстоногова, где мещанами были те, кого Горький назвал бы революционерами. Настоящим человеком слыл главным мещанином — старик Бессеменов в «опрокидывающем» исполнении Евгения Лебедева.

У Серебренникова, режиссера современного, экстремального, все будет обострено. Реалистическая декорация изображает богатый дом советских провинциалов в 50-е годы XX века. Старики Бессеменовы — люди сталинской формации; у Андрея Мягкова (главная роль, в которой актер впервые выйдет на сцену в амплуа старика) на голове — классический советский «пирожок». Дети Бессеменовых носом чувствуют новое время — время освобождения. И опять в кои-то веки назревает конфликт…

- Кирилл, современная пьеса видоизменила наше представление о качестве пьес вообще. Максим Горький на сегодняшний день считается хорошим драматургом?

 — Неудобно говорить, но Горький, конечно же, отличный драматург, потому что Волга впадает в Каспийское море. Это самая трудная драматургия в мире. Большая и глубокая, можно не докопаться. Очень сложные персонажи, мастерски сделанные диалоги. К Горькому всегда применяли психологический разбор, шли через бытовой театр. На территории Товстоногова, вероятно, уже все сделано. Мы попытались пойти другим путем — перенесли все в пространство притчи. За что дети ненавидят родителей, за что родители душат детей, — все как всегда: за то, за что и любят. Эта пьеса… как сериал. Он любит ее, а она его, эта влюблена в того, а та в другого. В «Мещанах» столько любви, столько отношений...

- Декорация у вас вполне реалистическая. Двухэтажный дом, самовар, чашки, столы. Настоящая земля, ее поливает дождичек…

 — Реалистической останется только декорация. Эта пьеса про столкновение поколений, про конфликт, который не имеет разрешения, кроме насильственного. У нас столкнутся на сцене два поколения актеров. С одной стороны, школа русского психологического театра — Андрей Мягков и Алла Покровская с их «современниковской» биографией, Дмитрий Назаров с биографией Малого театра, Евгения Добровольская с мхатовской закваской. И рядом — молодые ребята, ровесники героев, которые живут в современной реальности, они все в основном приехали из других городов, у них свой говор, и они не стараются его скрыть, как принято было раньше. Люди у Горького — провинциальные, нестоличные. Говорят, когда Качалов репетировал в старом Художественном театре роль Нила, его не выпустили на сцену, потому что он говорил: «Я очень люблю каэваэть» вместо «ковать». Пьеса в начале XX века обладала эффектом разорвавшейся бомбы — были студенческие беспорядки, у театра дежурила конная полиция. Тогда на сцену вышли почти такие же люди, какие сейчас выходят в нашей новой драме. Горький дал слово маргиналам, тем, кого на сцене никогда не показывали, заставил их говорить на их собственном, народном, природном языке. Горькому в те годы было столько же лет, сколько мне сейчас.

- Сегодня кажется, что горьковские герои говорят сплошь афоризмами.

 — Язык кучерявый, конечно. Мы убрали непонятные слова типа «нишкни» или «дуй до горы».

- Говорят, у вас на сцене будет оркестр…

 — В спектакле вообще много музыки, причем живой. «Пан-квартет» Владимира Панкова будет гулять по всей сцене, за декорацией, музыканты станут участниками действия. Дом Бессеменовых состоит из звуков — Горький все время уподобляет этот дом оркестру. С Панковым мы сочинили сцены, где музыка рождается из скрипа половиц, звона ложек, шагов, шелеста газет, падающих капель.

- Вы привыкли со своими актерами общаться на «ты». Сложно ли было репетировать на «вы», например с Андреем Мягковым?

 — Говорю «вы», но лексически уже не стесняюсь. Говорю все, что думаю. Нет возрастной границы, есть граница опыта, есть уважение. Актеры старшего поколения так же мучаются над ролями, как и молодые. Андрей Мягков вообще долго не был уверен, что это его роль.

- Его трудно представить в гневе.

 — Это так страшно, вы себе не представляете! Хотя на сцене никто не кричит. Он говорит какие-то вещи тихо, и это страшнее в сто раз, чем если бы он кричал. Это вселенская трагедия, русский король Лир. 

- Мне всегда казалось, что слово «мещане» — анахронизм.

 — Конечно. Что такое мещане сегодня? Это слово забыто. В Советском Союзе был вещизм. Название «Мещане» — это бренд, легенда. Никаких концепций современного мещанства мы не даем. Пьеса вообще не про это, а про огромные тектонические сдвиги в семье, в мире. Для Горького «мещане» — не обвинительный приговор, это сословие, в среде которого происходит действие. 

- Вы не задумывались о том, что было бы, если бы вы не решили переехать в Москву из Ростова-на-Дону?

 — Я видел, как там люди спиваются. Когда человек теряет мотивацию, он начинает гнить. Мне этого не хотелось. Я совершил поступок, уехал в никуда, без образования. Полтора года жил в Москве без театра, занимался телевидением. Когда вышел «Пластилин», мне говорили: «Какой хороший у тебя первый спектакль!». А на самом деле он был уже 26-м. Москва перечеркивает весь твой предыдущий опыт, и это очень здорово.

- Кирилл, вы ставите 3-4 спектакля в сезон. Зачем так много работать?

 — Вы должны каждую неделю сдавать номер журнала, балерина обязана каждый день разминаться у станка. Откуда взялось, что режиссер должен лежать на диване и думать? Я этим занимаюсь в вечернее и ночное время или в транспорте. Потом я привык думать, так сказать, репетициями, процессом. Театр делается по живому, а не за столом.

- От многого приходится отказываться?

 — Отказываюсь от антреприз, где главная цель — заработать деньги и единственная задача — понравиться публике. Мне кажется, театр должен вызывать разные ощущения, но главное — не отпускать от себя.

- Два последних показа «Демона» были отменены. Развейте слух или подтвердите: спектакль с Олегом Меньшиковым закрыт?

 — Нет. Мы договорились не играть спектакль просто так. Когда я узнал, что показы отменены, я был рад, потому что это было бы чудовищно, кошмар, тупое физическое вспоминание мизансцен и текста. Этот спектакль не может играться «ремесленно», он требует настроя. Если «Демона» играть просто так, то будут срываться камни, падать потолок, сломается помост, все сгорит? С этой темой нужно быть осторожными. В апреле мы «Демона» восстановим. (Известно, что Театральное товарищество 814 намеревается снимать телефильм по «Демону» в тех же декорациях Николая Симонова. — Прим. ред.)