Режиссеры

Всеобщая мобилизация

Павел Руднев, Ваш досуг, 29.03.2004
Кирилл Серебренников возводит суровую «горькую» пьесу «Мещане» в ранг чистой симфонии. Конфликт отцов и детей, неба и земли, идеи и чувства он приводит к сценической гармонии. Огромное, двухэтажное, не загроможденное декорацией пространство мхатовской сцены режиссер заполняет все без остатка, без пыльных углов, заставляя целые актерские группы (два десятка человек на сцене!) двигаться как на театре военных действий — свободно, вольно и все же осмысленно, в стратегии единой воли. Звук, обеспеченный бродячими (по сцене) музыкантами «Пан-квартета», охватывает действие то джазовым разладом, то мелодичным схождением, то атональной, абсурдной музыкой скрипучих половиц и звона посуды. Театральный свет гуляет по сцене как персонаж, следя за действием чуть пьяными глазами прожекторов. «Мещане» — триумф самой идеи режиссуры как способа организовать пространство, наплести, связать особый воздух спектакля.

Спустя столетие после написания пьеса Горького пришла к своему обратному эффекту: революционные идеи забыты, словно их никогда и не было, а мещанами оказались сами революционеры, обличавшие мещанство. Бывших мещан Бессеменовых окружают люмпенизированные бунтари «со дна» — могучий нахлебник Тетерев (Дмитрий Назаров), оперного, нетрудового вида дрянной чернорабочий Нил (Алексей Кравченко), уверенный в том, что только он один хорошо трудится, вечно цыкающий сын Петр (Алексей Агапов), бегущий от пошлости в хэбэшных трениках и стершихся тапках, дочь Таня (Кристина Бабушкина) в вытянувшейся кофте и с застиранной личностью. Старики с ужасом обнаруживает, что вся их семья, на которую возлагались отцовские надежды, превратилась в пустотелых балаболок и неблагодарных трутней. Дома нет, и за обеденный стол посадить некого.

Андрей Мягков играет Бессеменова не просто теряющим детей и власть над ними, ему даже не так сильно жаль, что «не видать должности выборного главы». Нетвердой походкой с палочкой, согнувшийся, укутанный в побитое молью пальтишко, в советском «пирожке» на голове, прошаркает Бессеменов в собственный дом — и нам моментально нарисуется страшный, жутко знакомый образ. Не наши ли это отчаянные старики идут?! Советские, партийные, пережившие войну и сталинщину, и словно ослепшие в перестройку, утерявшие не только традиционный уклад, но и способность вообще что-либо понимать?! Мгновенное помутнение рассудка — у тех и у других. У молодых — развившееся в наглость и цинизм, у старших — реализовавшееся в звериную злобу на мир, который отказался им подчиняться, как раньше.

Андрею Мягкову, непростительно редко игравшему в последние годы, удалось в дебютном для него возрастном амплуа собрать в кулак всю свою природную мизантропичность, всю сумму наблюдений за кошмаром распада и выдать впечатляющий образ власти на пенсии — власти, все еще харизматичной и буйной, бессильной в действии и сильной в своем яростном упорстве. Не желая пустить сына к развратной, по его мнению, девице, герой Мягкова ляжет трупом у ног Петра — костьми ляжет, не пощадит живота своего, бросится грудью, как бросаются на амбразуру. Если человек готов на подвиг, значит, это — война.