Режиссеры

Им удалось иное рвение

Виталий Вульф, «Литературная газета», 11.07.2001
В Центре драматургии и режиссуры под руководством Алексея Казанцева и Михаила Рощина поставлена пьеса «Пластилин» молодого драматурга (ему 23 года) Василия Сигарева в постановке Кирилла Серебренникова. Небольшой зал Центра В. Высоцкого (он напоминает знаменитую Табакерку) переполнен, у входа толпа. В спектакле заняты малоизвестные актеры.

Андрей Кузичев со сразу запоминающимся лицом, мужественный, темпераментный Дмитрий Ульянов, работающий или, точнее, не работающий в Вахтанговском театре, жалостливый и агрессивный Виктор Бертье — те, кто давно не востребован в своих театрах, если у них они есть. Одна из часто пишущих критикесс заявила, «вот где торжествует воинствующее неофитство, создавшее оду самому себе», автор был назван учеником Коляды, знающим лишь одну черную краску, и немедленно был вынесен приговор — «постановочный фарс выдается за правду жизни, и от него тошнит». Полупрофессиональный разбор спектакля, поставленного К. Серебренниковым, может быть, и не стоил упоминания, если бы его участники были люди прославленные, привыкшие отмахиваться от укусов недоброжелательной критики. С «Пластилином» все обстоит иначе.

В спектакле сплелись два простейших умения — жалеть людей и отстаивать свои права. В страшном мире героев почти невозможно совместить независимость и доброту. Андрей Кузичев, похожий на начинающего актера, а оказывается, ему уже к тридцати, овладевает залом мгновенно, как только появляется на сцене. Пьеса проникнута ужасом перед городской обыденностью и городскими соблазнами. История двух друзей (одного из них играет Сергей Мухин) и все, что происходит с ними, есть, по существу, мучительный крик нерастоптанной человеческой души. Конечно, надо было иметь мужество взяться за постановку пьесы, в которой недостатков больше, чем достоинств. Но спектакль привлекает острым драматизмом, той реальной жизненной ситуацией, в которой сегодня живет вступающее в жизнь поколение, те, у кого нет идеалов, а есть только нерастраченная энергия души. Отрешенно-задумчивый герой, словно бы замерший навек, оказывается насыщен колоссальной жизненной силой. А. Кузичев — это открытие, странно, что никто раньше не замечал этого нервного, талантливого, живого актера. Он играет самоотверженность, вынужденную защищать себя. Виктор Бертье, разговаривающий грубым уличным языком, саркастически играющий пародию, владеет искусством гротеска и фарса. Городская обыденность дана Сигаревым в образах пугающих, брутальных, бесчеловечных. Иногда упрощенных до схемы. Но Виктор Бертье и Дмитрий Ульянов создают свой экспрессионистский канон, он взывает к действию. Сумрачный мир, наполненный глупостью, извращенностью, алкоголизмом, переворачивается в сознании, чувствуется, что в нем оплакивается бессмысленный энтузиазм молодых людей, не знающих, куда себя деть.

В спектакле Серебренникова много юмора, от того зал то смеется, то замирает. Но это не черный юмор Николая Коляды, а скорее легкое неправдоподобие фарса и скрытая в репликах грусть. Мысль о тотальном подчинении человека окружающей его атмосфере и обреченности тех, кто борется с ней, пронзительная и заставляет задуматься о той игре с пластилином истории, которой еще предстоит оформиться. Режиссура Серебренникова полна метафор, что не мешает ему предоставить площадку актерской игре, добиваясь лишь одного — стилистического единства. Спектакль можно не принимать, его можно отвергать, но его необходимо осмыслить.

В «Пластилине» есть своя манера. Обыгрывается жалкий идиотизм, тупость, изголодавшаяся женская страсть, фарс толкает на сцену гомосексуальное изнасилование, что оборачивается ужасом пугающих явлений. Собрав в одну команду Марину Голуб, Владимира Панкова, Викторию Толстоганову — всех тех, кто с трудом пробивается в театральном мире, режиссер построил спектакль, вызывающий отталкивания и восторги, и напомнил театрам Москвы, сколько талантливых людей ютится в их труппах, о них не помнят, их не занимают, а жизнь летит. 

Скандальная взвинченность становится искусством, внутренний нерв — актерские рисунки, в них вибрирует дух протеста, и хоть многим язык, которым говорят герои, может показаться непонятным, грубым, уличным языком или жаргоном, но именно этому языку доступны новые темы и новый ритм.