Режиссеры

Пришел упырь

Артур Соломонов, Известия, 10.10.2005
В МХТ состоялась премьера спектакля «Господа Головлевы» в постановке Кирилла Серебренникова. Уже сейчас, хотя сезон только начинается, можно с уверенностью сказать, что этот спектакль станет одним из самых ярких его событий. 

В новом спектакле три «героя»: Евгений Миронов в роли Иудушки, Кирилл Серебренников, автор инсценировки и вдохновитель всего действа, и, конечно, текст Салтыкова-Щедрина — возможно, самое жуткое произведение русской литературы. Миронов воплощает Иудушку столь же мастерски, как когда-то Мышкина. Почти святой Мышкин и упырь Иудушка — наверное, самые совершенные создания актера на сегодняшний день. (Кстати, в 80-х во МХАТе Головлева играл Смоктуновский, и почти все, кто видел спектакль, считают, что Иудушка был сыгран гениально. Стоит напомнить, что князь Мышкин также был одним из лучших актерских созданий Смоктуновского).

В поведении и речах Иудушки слиты яд и угодливость, ласковость и хищность. Пришептывая, покрикивая, то замедляя темп речи, то ускоряя, он набрасывает на свою жертву слова, словно удавки. Он будто вживляет в человека свои речи и закрепляет власть поцелуями: чмокнул маменьку в одно плечо, в другое, как ужалил, обнял сына. Пришел к умирающему братцу (Алексей Кравченко), любовно приложил свою щеку к его щеке — и чувствуется, как холодит это «нежное» прикосновение. А потом, на поминках, когда все едят из пустых тарелок, Иудушка нахваливает да расписывает, как вкусна еда. Конечно, это привычная театральная условность, но в данном случае эта сцена похожа на сеанс гипноза: Иудушка заставляет питаться пустотой. У него, бесспорно, есть дар речи, но дар этот — явно не Божий. 

Религиозная риторика, которой пользуется герой Миронова, удушая всех молитвами, постоянно крестясь, словно почесываясь, — не может быть близка тем, кто сидит в зале. Лицемеров, использующих такую лексику, уже нет, но история крушения семьи, околдованность деньгами (вот по белой конструкции струятся тени цифр, все быстрей, а Иудушка, богатея, вопит от радости) — нашего времени случай. Правда, порой персонаж Миронова кажется слишком смешным, и тогда из Великого Пустослова он становится просто забавным трепачом. Но скорее всего в дальнейшем это переменится, а несколько избыточный, долгий спектакль будет режиссером сокращен.

Определяя жизнь Головлевых как череду «безрассветных дней», «бессменную ночь», Салтыков-Щедрин в конце романа употребляет слово «умертвия», которое исчерпывающе объясняет все, что происходит с Головлевыми, весь процесс, который возглавляет Иудушка, сгубивший и свою мать, и детей. Спектакль Серебренникова — череда умертвий, уничтожений и самоуничтожений. Наверное, главная трудность при воплощении героев этого романа — то, что они написаны автором с такой ненавистью и презрением. Салтыков-Щедрин признавался однажды, что «вместо всякого писания лучше наплевать в глаза», а не сочинять веселую форму, «чтобы дураку было смешно, а сукину сыну не совсем обидно». «Господа Головлевы» — роман и спектакль — облаченный в художественную форму плевок в глаза. Тут нет нюансов, все черно, все упыри, только один посильней, другие послабей. Здесь все пронизано умиранием, и хоть пол сцены в финале устлан белыми тюками, даже эта белизна — безысходна, и она, как саван, свидетельствует о смерти.

Итак, Головлево — мерзость; мир, куда бегут из этого страшного имения — еще гаже, там погибает Любинька (Ксения Лаврова-Глинка); мир воображения героев, их галлюцинации и сны — страшны не менее, чем действительность. Кажется, впервые Кирилл Серебренников так жесток с публикой, вслед за автором не давая ей ни надежды, ни просвета. Режиссер показывает Головлево в застывшем, почти бездвижном состоянии (хотя картинка здесь меняется почти ежеминутно). Здесь даже нет ни изначальной силы Арины Петровны (замечательно сыгранной Аллой Покровской), ни расцвета имения, ни предсмертного прозрения Иудушки. Здесь мертвое истлевает, и от погасших углей остается пепел.