Режиссеры | Кирилл Серебренников: надо достать Доронину из колумбарияРоман Должанский, Коммерсант, 5.04.2002 Сегодня в Театре имени Пушкина премьера спектакля «Откровенные полароидные снимки» по пьесе английского драматурга Марка Равенхилла в постановке Кирилла Серебренникова. Поставив в прошлом сезоне спектакль «Пластилин», он разом стал самым модным молодым театральным режиссером Москвы. Перед премьерой лауреат премии ТЭФИ и молодежного «Триумфа» КИРИЛЛ СЕРЕБРЕННИКОВ ответил на вопросы корреспондента РОМАНА ДОЛЖАНСКОГО. В пьесе Марка Равенхилла действуют два гомосексуалиста, стриптизерша и вернувшийся из тюрьмы бывший экстремист. Когда вы прочитали текст, не возникло отторжения? Ведь у нас принято называть такую драматургию чернухой. Я не понимаю, что это такое чернуха. А все остальное что, белуха, что ли? Похоже на название детской болезни, вроде краснухи, когда тело идет пятнами. Чернуха это, наверное, такая болезнь, когда пятнами идут критики и театральные деятели. Я просто видел столько чернушных постановок чеховской «Чайки», которую принято считать высокодуховной пьесой, что термин этот вообще пора забыть. Что касается Равенхилла, то в пьесе очень отчетливо выражено ощущение человека моего поколения, то есть примерно тридцати лет, живущего в современном большом городе, чувствующего конфликт между внешними и внутренними проявлениями этой жизни. Текст написан три года назад про Лондон, но сегодня показался мне актуальным для Москвы. Меня вообще последнее время очень волнует социально актуальный театр Странно слышать. Ваше, то есть наше с вами, театральное поколение бежит от социальности подальше. Это какая-то глупая инерция работает. Перестроечный театр, вчистую проиграв соревнование с политикой, в какой-то момент решил, что будет играть только про высокое, святое и вечное. Но вместе с так называемой политикой выплеснул и ребенка. Театр не может не думать о том, как выразить современность в самом прямом смысле этого слова. А вдруг театру это вообще не под силу? А вдруг под силу? Иначе люди будут всегда видеть в театре одно и то же: пыльные кулисы и пыльных персонажей, вынутых из костюмерной вместе с костюмами. Есть такое понятие подбор. Это когда для нового спектакля используются старые запасы театральных цехов. Вот такие «подборные» спектакли с «подборной» игрой из жизни королей и герцогов смотреть сегодня невозможно. Зритель же должен как-то идентифицировать себя с персонажами. Иначе человек смотрит на сцену как на абстракцию и уходит. Многим этого достаточно, но тогда театр обречен быть маргинальным старомодным институтом. Зачем такие крайности? Есть же качественный костюмный театр, стилизация. Или взять хотя бы Стрелера. Ну какая там еще идентификация с персонажами «Слуги двух господ»? Но это все равно гениально и современно. Это называется базовые ценности. Конечно, они есть. Но живой театр, сотканный из сегодняшних слов, фактур и жестов, с ними не спорит. Я ненавижу артистов, которые выглядят как артисты. Артист должен быть похож на человека, он должен быть с человеческим лицом. Все персонажи нашего спектакля, к моей большой радости, похожи на людей с улицы. Вы как-то говорили, что современный молодой режиссер должен быть привит от классики, как от болезни. Так оно и есть. Но я собираюсь все-таки немного «приболеть» и поставить три пьесы Шекспира. Вам уже не пеняют, что у вас нет режиссерского и вообще никакого театрального образования? Я уже в таком возрасте, что про образование спрашивать поздно и неудобно. Но у меня есть предчувствие, что когда-нибудь кто-нибудь мне это обязательно припомнит. С удовольствием буду ждать этого момента. Вообще, с театральным образованием в России случилась какая-то беда. Вам, необразованным, виднее. Нет, это серьезно. Молодых артистов, а я работаю преимущественно с ними, учат изображать чувства. Но театр это путь к себе и способ самопознания. Есть такая история: в древней Спарте спаивали рабов до бесчувствия, чтобы они валялись в грязи, а аристократы приводили детей и показывали пальцем: смотрите, как нельзя себя вести. Так вот артисты это те, кто может себе позволить низость падения и высоту полета. А обычные люди, которые такого себе позволить не могут, приходят и за деньги смотрят на это. Актеры должны быть честными перед самими собой, искренними, думать о серьезном, но попробовать все в этом мире, много ездить и путешествовать Быть современными адекватными людьми, а не суеверными монахами, сидящими по театральным гримеркам. От такой жизни актеры превращаются в мышей, которые годами трутся по закулисью друг о друга, заражаются чумкой В театрах-монастырях, да и вузах, вам произнесут не менее зажигательные речи про то, что грязь и скверна современного мира отвлекают художников от творчества. Не надо грязи. Надо ее собирать и превращать в искусство. Театр это лаборатория алхимика. Но не лаборатория притворства. А наши школы воспитывают банальных лжецов, которые только что-то изображают. Наверное, это проявление нашествия шоу-бизнеса и телевидения на театр. Но вы же сами пришли в театр с телевидения. Я не пришел с него, я с него ушел. В театре надо думать не об одной роли, а о пути. О перспективе, о том, что ты станешь делать через пять лет, через двадцать лет. А кто повлиял на вас как на режиссера? Анатолий Васильев и Юрий Любимов. Но не школа Васильева, а именно спектакли. Васильевский путь эскапизма и непубличности не мой. Я человек шумный, публичный, южный. На меня очень повлияли зарубежные спектакли прошлогодней театральной олимпиады. Очень повлиял модерн-данс западный. Ведь русские артисты в основном играют гортанью, их учат играть вот этим местом под головой, а все, что ниже,- как бы обрезают. Между тем мировой театр становится все больше визуальным Это правда, что вы предложили Татьяне Дорониной поработать с вами? Когда я вижу старые фильмы с ее участием, я испытываю ощущения сродни оргазмическим. Когда она поет про «опустела без тебя земля», я просто схожу с ума. Она как наваждение. У меня таких наваждений несколько с детства. С одним из них Аллой Демидовой мне удалось познакомиться и поработать. Еще Нонна Мордюкова, Галина Волчек. Если бы их собрать всех вместе и что-то сделать А какую роль вы предложили Дорониной? Я хотел, чтобы она сыграла «Дядюшкин сон», одна за всех персонажей. Пока это не получилось. Но я два часа провел в ее кабинете. Она же почти никуда не ходит, поэтому много расспрашивала, что где происходит, кто что ставит. Это несправедливо, что она изолирована. Надо достать ее из колумбария, в который она сама себя заточила. Может быть, надо перевести ее в пространство малой формы, может быть, в водную феерию, в экзистенциальную драму, может быть, раздеть все что угодно, но разбудить надо обязательно! Великие должны реализовывать свою великость. У вас есть ощущение такой миссии? Упаси бог. Я это делаю в свое удовольствие, это эгоизм чистой воды. А они могут меня пинками и тряпками прогнать, с криками «Ты ставишь спектакли про пидарасов, пошел вон отсюда! Только'Вишневый сад', только!'Чайку','Чайку','Чайку'!» А я не буду ставить «Чайку». Надо экземпляры пьес запломбировать и сдать куда-нибудь, заложить. Знаете, как раньше в ниши замуровывали капсулы с посланием комсомольцам 2017 года. Так вот надо Чехова завернуть, закупорить и туда заложить среди камней. Это будет тогда театральная «стена плача». Вот это хорошая история! |