Режиссеры

Перформанс выше Шекспира

Любовь Лебедина, Литературная газета, 29.11.2006
Пьесы Вильяма Шекспира о королях и полководцах называют политической хроникой. Что, конечно, наводит на размышления о власти в историческом контексте: кому она даётся от Бога, а кто её завоёвывает путём кровавых репрессий, уничтожения своих соперников и так далее. Сюжеты этих сценариев примерно одинаковые, только варьируются они по-разному — в зависимости от времени. Именно его — время — и воплощают на сцене режиссёры, задетые за живое драматургией Шекспира, изучив её образный строй, персонажей и стиль.
Казалось бы, это азбучная истина, но сегодня такой подход к классике считается архаичным, замшелым, а его сторонники — отъявленными ретроградами. Об этом так много велось дискуссий на страницах той же «ЛГ», что не хочется в очередной раз вступать в полемику с режиссёрами, превращающими великие произведения в дайджесты на скорую руку. И всё же. Будем мы об этом говорить или нет, но проблема перевода классики на сценический язык остаётся заострённой. Более того, она становится нестерпимой, так как число новаторствующих" режиссёров возрастает в геометрической прогрессии, а классическое наследие остаётся незащищённым.
Смею заранее оговориться: было бы глупо с моей стороны, рассказывая о недавней премьере «Современника» и Кирилла Серебренникова «Антоний и Клеопатра», выступать против современной трактовки пьесы Шекспира, поскольку сейчас не ХVI век, а ХХI, не говоря уже о том, что у режиссёра своё видение материала, корреспондирующееся с нынешним временем. И вот тут начинается самое интересное. Насколько режиссёр способен вскрыть смысл пьесы, лежащий между строк, может ли он открыть дверь туда, куда до него ещё ни одна нога не ступала? Судя по предыдущим спектаклям Серебренникова, классические двери он открывает примерно одними и теми же отмычками.
Он не штудирует текст до каждой запятой, он поступает как завоеватель, устанавливая свой порядок вещей и разрушая чуждую ему гармонию. 
Очень часто для этого Серебренников использует смежные виды искусства: кино, телевидение — и делает это, как заправский клипмейкер.
В связи с его недавним триумфом на кинофестивале в Риме, где он получил Гран-при за фильм «Изображая жертву», я подумала: может быть, кино и есть родная стихия Серебренникова, а не театр? Кстати, пьесу братьев Пресняковых с отборным матом и чёрным юмором он вначале апробировал на сцене чеховского МХТа, вызвав немалое раздражение у одной части критиков и восторг у другой, увидевшей в юном нигилисте современного Гамлета. Наверное, в этом опустошённом юнце и есть что-то гамлетовское, только он не задаётся вопросом «Быть или не быть», поскольку его, как щепку, несёт мутный поток бытия и у него нет времени остановиться и подумать.
Наверное, там, в зарубежье, напуганном «новыми русскими», скупающими виллы на Средиземном побережье, этот фильм открыл нечто новое в менталитете загадочной страны. Они, возможно, наконец осознали, что русских «медведей» не надо бояться, поскольку дух их сломлен, а христианская заповедь «возлюби своего ближнего, как самого себя» забыта. Но это только часть той правды, от которой уже нам — а не итальянцам — становится муторно на душе, ибо есть и другая правда. Правда жизни, отражённая в произведениях Фёдора Достоевского, сочинившего роман о кающемся студенте, убившем скаредную старуху и искупившем свой грех неимоверными страданиями. Вот о чём, по-моему, надо сегодня разговаривать со зрителями, а не восторгаться заигравшимся мальчиком, презирающим всё и вся, даже собственную мать. Да, он жертва духовно оскудевшего общества, её продукт, но ведь сострадание должно к нему быть? А его нет и не может быть, потому что ни у драматургов, ни у режиссёра нет ощущения света в конце тоннеля, только раздражение и злость.
Серебренникову нравится играть на струнах ярко негативных сторон человеческого характера, и в этом плане Шекспир с его кровавыми историями, изменами, предательствами — весьма лакомый кусочек для него. Но в отличие от выходца из Стратфорда бывший ростовчанин вовсе не интересуется двойственной природой человека, его потаёнными глубинами. Он действует как бесстрастный хроникёр, коллекционирующий «жареные» факты. Мотивы поведения героев, биение их сердец, внутренние терзания — всё это для Серебренникова — необязательные «сопли». Главное — стремительный экшн.
Вот и в последнем его спектакле создаётся такой художественный каркас, куда помещаются «приглянцованные» шекспировские герои, и они, мешая текст автора с репликами приглашённого для подкрепления Олега Богаева, разыгрывают перформанс на тему любви и власти. Любовь в представлении режиссёра — это не что иное, как война двух хищников: мужчины и женщины, движимых низменными инстинктами. Неслучайно с первых минут действия спектакля на экране проецируется звериное спаривание Антония и Клеопатры, а когда экран гаснет, это «вживую» повторяется на подмостках. Ну что тут скажешь? Нынче целомудрие не в почёте у русского театра, и наши артисты, включая Сергея Шакурова и Чулпан Хаматову, могут заткнуть за пояс по части секса любой офф-офф-Бродвей. Казалось бы, после такой шоковой терапии должно произойти нечто невообразимое, например, Сергей Шакуров в образе Антония станет соблазнять мальчиков? Но до этого, слава богу, не дошло, режиссёр ограничился длинным бутафорским фаллосом у Предсказателя, висящим до колен. И на том, как говорится, спасибо. А позже мне стало понятно, ради чего режиссёр так упорно развращал зрителей.
Оказывается, любой политик, включая Антония, может погубить свою карьеру и страну, если будет сутками не вылезать из постели шлюхи. Идея не свежая и скорее подходящая для комедии, но Серебренникова это ничуть не смущает: фарс так фарс, поскольку вся жизнь политиков, на его взгляд, сплошная комедия. А для пущей зажигательности Антоний вполне может сойти за террориста Басаева, Цезарь — за современного реформатора, строящего вертикаль власти по-путински. Только ведь это уже было в театре во времена застоя, а потом не стало срабатывать — гласность оказалась посильнее «кукишей в кармане». Поэтому, когда новоиспечённый император Цезарь приходит к убитой горем блуднице Клеопатре и дарит ей корзину цветов, а папарацци щёлкают фотоаппаратами, то всё это воспринимается исключительно как расхожий штамп прикольного КВНа. 
Впрочем, прошу прощения, я и забыла, что творение художника надо рассматривать по законам, им над собой признанным. Только у меня складывается впечатление, что Серебренников ориентируется на невзыскательную часть публики, оттачивающей свой вкус на низкопробных телесериалах, снимающихся ради показа рекламы. Может быть, я ошибаюсь и зря «копаю» под модного авангардиста, превратившего трагедию Шекспира в гламурный иллюзион, где зрителей попытались обучить иностранному, арабскому вроде бы языку. Так, смеха ради…
Наверное, кому-то это понравится, да и касса «Современника» не пострадает? Где ещё увидишь половой акт, как не в «Антонии и Клеопатре»? Поэтому, сколько тут ни протестуй, а театры, освобождённые от цензуры, будут переписывать классику, руководствуясь одним из постулатов К. С. Станиславского: «Публика всегда права». Только не надо забывать, что во времена создания общедоступного Художественного театра деятели сцены, движимые гуманными идеями, вели за собой зрителей и проводили чёткую границу между искусством и борделем.