Режиссеры

Один, совсем один!

Наталия Каминская, Культура, 11.01.2007
Гора надежд и упований родила антрепризную мышь весьма крупного размера. Между тем этот спектакль, первое детище недавно созданной артистом Евгением Мироновым Театральной компании, с легкостью можно было бы назвать «больше, чем спектаклем». Как поэт в России больше, чем поэт, так и выдающийся актер Евгений Миронов, соответственно, больше, ибо в последнее время проявил себя театральным организатором. Пока полным ходом шли репетиции «Фигаро», Миронов получил пост директора Театра Наций, здание бывшего Театра Корша и перспективу создания в нем площадки подлинно современного искусства. Так что, хочешь не хочешь, а «Фигаро» — буревестник будущих свершений в этом самом театре. Оставим в стороне шум, связанный с переделом театральной собственности. Попробуем сосредоточиться на творческой стороне акции. Если в здании в Петровском переулке отныне поселится яркая, молодая режиссерская мысль, зазвучит талантливый, современный сценический язык, то - вперед, граждане, «может, мы обидели кого-то зря, календарь закроет этот лист». Театр, в конце концов, — жестокая вещь, и спор поколений — тоже вещь небезболезненная. Однако был бы спор… «Фигаро» пока что аргументами не запасся.

Неужто все, собираемое в компанию по антрепризному принципу, обречено на неизбежно мизерный художественный результат? Актеры в «Фигаро» жмут и плюсуют ровно так же, как жмут и плюсуют в трижды проклятых критикой опусах различных театральных агентств. Такой мощный идет «чес»! Да со звездами, да коротенько, на четыре часа, коих часть зрителей не выдерживает и ретируется после первого акта! Глядя на эффектные выходы Лии Ахеджаковой в роли Марселины или Авангарда Леонтьева в роли доктора Бартоло, на все их фирменные примочки, вспоминаешь затертую театральную аксиому: хороший актер отличается от плохого тем, что у него в запасе не один, но множество штампов. Отгадаем с двух раз: где любят эксплуатировать штампы хороших актеров? Правильно — в антрепризе. И тут надо вовремя оговорить главное — нет, дело, в сущности, не в том, что артист Евгений Миронов и режиссер Кирилл Серебренников сделали «Фигаро» именно в этой организационной театральной модели, дело — в качестве конечного продукта. Хотя предательские догадки посещали ближе к финалу, который затянулся и запутался в разработках отдельных побочных историй до невозможности: быть может, худруки Современника и МХТ как-то по-отечески лимитировали неуемные игры режиссера, оттого его репертуарные спектакли выглядят более стройными и законченными?

Однако, возразят автору этих строк, что вы все — о второстепенном и несущественном? Главное ведь что? Пьеса Бомарше переписана современным языком, действие перенесено в наши дни, и в этом должно быть некое современное звучание. Это правда, должно бы так и быть. Вот только современное звучание — вещь весьма коварная. Бывает, на артисте камзол с париком и говорит он шестистопными ямбами, но разит прямо в яблочко. А бывает, голова обрита, пиджак сегодняшнего фасона, штиблеты и все такое, а суть происходящего какая-то среднестатистическая, ни то, ни се.

Кирилл Серебренников и художник Николай Симонов помещают один безумный день из жизни Фигаро в давно ими облюбованные интерьеры советских апартаментов. Графиня Розина — Елена Морозова носит платья по моде 80-х годов (художник по костюмам Дмитрий Логинов), Фигаро заготовляет для свадебного стола тонны старомодного зеленого горошка и майонеза, а граф Альмавива — Виталий Хаев — тем временем обрит, как нынешний бизнесмен, и одет соответственно. И опять, Сюзанна — Юлия Пересильд ходит в короткой «пионерской» юбочке, а платье Марселины вполне подошло бы для современного торжества. Добавим электрогитары, при помощи которых молодежь графского дома изображает приснопамятные ВИА, двуспальную кровать эпохи профсоюзных санаториев и новейшего образца металлические вешалки для платья, чтобы окончательно закрыть тему времени действия. Не в этом, как говорится, дело. Тогда в чем?

В текстовой отсебятине, возможно (взят перевод Марии Зониной и многое переписано, а также дописано). В рассуждениях о дедовщине в армии (это по случаю призыва Керубино на военную службу). Или в крепких выражениях по разным поводам. Или в том, что ключевая, по мнению Фигаро, английская фраза на любой случай, звучавшая в оригинале как “God demn!”, превратилась в спектакле в “Fuck your”. Или в главном монологе Фигаро, где тема обличения сильных мира сего усилена размышлениями о войнах христиан с мусульманами и о свободе прессы. Знающим, как сочиняются капустники, хорошо знакома подобная ситуация. «Мозговой штурм» совершается примерно так: что там у нас на злобу дня, какие темы и выражения? Собираем, записываем и раскидываем по персонажам. По существу, «Фигаро» К. Серебренникова и есть капустник, только очень-очень длинный, недешево изготовленный и использующий солидную дозу того, что все-таки сочинил лично француз Бомарше. А самое грустное заключается в том, что все ходы и акценты в «Фигаро» приблизительны. Перед нами — приблизительно то, что давно уже делается в европейском театре, но без выверенной точности замысла и строгого отбора средств, наблюдаемых в его лучших образцах. Приблизительно то, что могло бы стать социально острой темой, если бы не досадная разбросанность в мыслях. Приблизительно искрометная комедия, если бы не бесконечные длинноты и тяжеловесные антрепризные штуки исполнителей. Елена Морозова и Виталий Хаев играют лучше, убедительнее, чем сам Евгений Миронов. Ибо, кто этот Фигаро — озлобленный современный парвеню или классический плут, ведущий многотрудную, горестную жизнь, так и не прояснено режиссером. Равно не определено и такое «незначительное» обстоятельство, как наличие любви к Сюзанне, двигающее, между прочим, у Бомарше весь сюжет. Более всего этот Фигаро озабочен сведением счетов с элитой, борьбой человека из низов за место под солнцем. Одинокий, упрямый, неулыбчивый, недурно играющий на фортепиано и поющий французские песенки, бедный парень избрал себе крепкую простонародную деваху Сюзанну, кажется, только потому, что не смог пробиться повыше. Маловато для такой личности, как Фигаро, — возьми хоть эпоху Бомарше, хоть наши дни. А уж о таких «мелочах», как феодальное право графа на первую ночь со служанкой, да в обстоятельствах конца ХХ века, и вспоминать не хочется. Чепуха какая-то получается.

И вообще, хотелось бы, наконец, ясности: мы все еще любим тот самый салат «Оливье», который весь день готовят и поедают герои спектакля, или пора уже его — в утиль, вместе с почтением к драматургическому оригиналу? А, может, мы уже полюбили салат «Цезарь», только вот готовить его пока не умеем, ингредиентов не знаем, и поэтому смешиваем сухарики с солеными огурцами и заправляем майонезом вместо сливочного соуса?