Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Большой компьютерный

Петр Поспелов, Ведомости, 27.04.2007
Новый «Борис Годунов» не похож на современные оперные постановки, ставшие в последние годы типичными и для Большого театра. Постановочная группа во главе с Александром Сокуровым создала спектакль зрительно насыщенный, перекликающийся с традицией «большого стиля». Это первый вариант ответа на вопрос, как скрестить традицию с новыми технологиями. Но само выбранное направление оказалось важнее, чем полученный результат.

Идти на спектакль стоит первым делом для того, чтобы услышать подлинную музыку Мусоргского. Возвращение к оригиналу после вековой привычки к редакции Римского-Корсакова — закономерный ход. Теперь всякий раз, обращаясь к классическим русским операм («Руслан и Людмила», «Евгений Онегин»), Большой театр предварительно производит источниковедческую расчистку, а премьеры становятся презентациями научных исследований. Благодаря профессору Евгению Левашеву и его ученикам нам стало известно, что Мусоргский создал не две авторские редакции, а семь, но ни одну из них нельзя считать окончательным воплощением его авторской воли. Для постановки выбрали вторую из семи редакций, в финале которой нет — увы! — народной сцены под Кромами, но и без нее спектакль идет четыре часа, в течение которых можно услышать неизвестные ранее такты музыки, оценить аскетическую красоту оркестровки Мусоргского, столь уместную в народных или монашеских сценах, и посетовать на недостаток оркестрового блеска в шикарных польских картинах.

Почерк Александра Ведерникова и вверенного ему театра узнается: работа подготовлена тщательно, аккуратно. Оркестр звучит опрятно, безупречен хор. Ведерников ведет оперу сдержанно, не доверяясь полетам вдохновения. Порой его осмотрительность чуть тормозит органичный ток музыки, а контроль над певцами не всюду идеален.

Премьерный состав певцов не удивил — общий уровень труппы остается весьма средним. Лучшая роль — боярин Шуйский: Максим Пастер находит для него щедрое многообразие характерных красок. Идеальное попадание — Юродивый: голос Виталия Панфилова будто создан для партии. Как будто идеальное попадание — отец Варлаам: но Валерий Гильманов, с его роскошной фактурой и неподражаемыми интонациями, часто неточен. Похожая проблема у Леонида Зимненко (Пимен), чей красивый и свободный голос плавал мимо нот. На роль Марины Мнишек пригласили звучную и красивую солистку Мариинского театра Марианну Тарасову, небольшую партию дьяка Щелкалова спел баритон из той же труппы Юрий Лаптев — к этим профессионалам претензий нет. Как и к артистам Большого, спевшим Рангони (Петр Мигунов), Ксению (Анна Аглатова) и мамку (Евгения Сегенюк). Но вот ответственная и неудобно написанная партия Самозванца вышла у темпераментного Романа Муравицкого слишком натужно. А исполнитель партии царя Бориса — первый из молодых басов Большого Михаил Казаков с рисунком справлялся, но в голосе не хватало истинно басовой краски.

Формально-пустоватый, хотя и четкий исполнитель заглавной роли, над которой витают тени Шаляпина и Пирогова, — одна из тех проблем, с которыми столкнулся Александр Сокуров. Другая — его собственная добровольная склоненность перед великими оперными традициями. Мэтр с европейским именем выстроил мизансцены, которые были бы по плечу любому оперному режиссеру, кто работает в условно традиционной манере, приправляя ее несмелой толикой авторства. В случае Сокурова оно выразилось в неуместной суете, которую разводят на втором плане статисты — монахи, сенные девушки, воспитатели царевича. А кривляние неизвестно откуда взявшегося деревенского дурачка («селезня»?) хоронит тонкий комизм, с которым прописана Мусоргским сцена в корчме.

Центральная для постановщика идея отношений Бориса с сыном (очаровательный, но тихоголосый Святослав Гончаров), впрочем, проведена последовательно: мальчик, засыпая, выслушивает монолог «Достиг я высшей власти», оказывает отцу физический отпор, не желая удаляться со сцены (жаль, что это требует лишней паузы в оркестре), а в конце умирающий Борис силой заталкивает сына на трон. Не скажешь, что в этом нет смыслового решения, и все же внешнее действие лишь отвлекает от внутреннего: по сути, Борис у Сокурова умирает так же, как все Борисы до него.

К числу удач режиссера можно отнести народные хоровые сцены, торжественную коронацию и - самое главное — общую концепцию, выработанную вместе со сценографом Юрием Купером, автором костюмов Павлом Каплевичем, художником по свету Дамиром Исмагиловым и целой командой отраслевых специалистов — в том числе, например, по колокольному звону. Им удалось создать технологическую среду, в которой сплавлены твердые и мягкие декорации, компьютерные проекции, многослойные задники и световые занавесы. Опера не выглядит концептуальной конструкцией: картинка меняется быстро и эффектно, келья на глазах превращается в корчму, польские сады — в московскую площадь. В этих картинках больше декоративной красоты, которая не проникнута глубокой осмысленностью — как проникнута ею операторская работа в лучших сокуровских фильмах.

Но после нового «Бориса Годунова» в Большом другим постановщикам будет труднее апеллировать к концептуальной условности. Новая зрелищность возможна, опыт Сокурова и коллег это доказывает. Она еще не обрела нового смысла, это промежуточный этап — как эпоха царя Бориса.