Михаил Трухин: «Выстрелы „Авроры“ звучат сначала в Питере, а потом по всей стране»

Алла Шевелева, Известия, 21.06.2012
В уходящем сезоне актер Михаил Трухин сыграл сразу в двух спектаклях по Булгакову. После Коровьева в «Мастере и Маргарите» он получил приглашение от Кирилла Серебренникова исполнить роль авантюриста Аметистова в «Зойкиной квартире» (премьера спектакля состоится в сентябре). О новой постановке МХТ им. Чехова актер рассказал «Неделе».

- Как складывались отношения с Кириллом Серебренниковым во время работы над «Зойкиной квартирой»?

 — Было интересно. Кирилл — человек с неожиданным и нестандартным мышлением. Он конечно же шаманит и тем привлекателен. Ближе к концу репетиционного процесса меня убивало его железобетонное спокойствие. Мы были на грани, казалось, что ничего не получается. Глядя на Кирилла, складывалось ощущение, что человек живет где-то не здесь. По итогу его спокойствие оказалось оправданным. Все, что он не успевал, он сделал. Когда? По ночам? Не понимаю. Он - настоящий профессионал.

- Что трудней всего дается в «Зойкиной квартире»?

 — Буффонадная и гротесковая природа спектакля требует воздуха. Нужно изначально поймать импровизационное настроение, в противном случае он превращается в плоскую музыкальную историю с театральными пошлостями. Здесь важно по-цирковому существовать.

- В некотором роде вы можете считать себя специалистом по Булгакову, вторую премьеру выпускаете: сейчас — Аметистов, до этого Коровьев в «Мастере и Маргарите»?

 — Совершенно очевидно, что Коровьев вырос из Аметистова, Аметистов вырос из Хлестакова, а дальше его тему подхватили создатели Остапа Бендера, Ильф и Петров. И очень много параллелей у «Зойкиной квартиры» с «Нехорошей квартирой».
Кстати, абсолютно булгаковская история произошла на одном из прогонов. К нам пришла Ксения Собчак, посмотрела спектакль, где, как вы помните, в финале происходит обыск. На следующий день она оказалась в такой же ситуации. Круги сужаются — и литературные, и жизненные.

- Когда одному актеру предложили играть после Евгения Миронова в спектакле «№ 13», он отказался, сказав, что это самоубийство. Вы не боялись после Миронова браться за Лопахина в спектакле Някрошюса «Вишневый сад»?

 — Я не люблю за кем-то доигрывать, люблю сочинять спектакль сам. Но здесь мне было важно познакомиться с Някрошюсом. Надо сказать, что Женя Миронов меня не бросил. Он привез заветную тетрадочку, которую вел во время репетиций, и она мне очень помогла. Крайне сложный рисунок у постановки, зоны пауз и тональности в разных кусках. Как в оркестре, нужно попасть в ноту. Не попадаешь — всё сыпется.

- Как происходил ввод в такой сложный 5-часовой спектакль?

 — Это был ад. Потому что большую часть работы я делал один, но это закалило меня. Вводился по видео, потом съездил на четыре дня в Вильнюс, к Эймунтасу. Он дал мне в помощь четырех литовских артистов, которые ни слова по-русски не знали. «Они будут помогать тебе, они будут ходить», — сказал он. «Походил» я с литовцами, а потом плюнул и сказал: «Давайте я сыграю вам прогон по сквозному действию прямо завтра». Эймунтас удивился, но согласился. А накануне пригласил меня к себе в гости и угостил каким-то чудо-самогоном.
На следующий день я сыграл ему прогон, и мы расстались до Рима, где собрали «Вишневый сад» целиком. Два своих дебютных спектакля я сыграл в Риме, в прекрасном старом оперном театре. Нас не отпускали минут 20, зал стоя аплодировал, и ни один человек не ушел.

- Какие воспоминания остались от общения с Някрошюсом? Он славится своей немногословностью.

 — В Риме можно было курить в гостинице только на крыше. В 8 утра я поднимался учить текст и встречал там Эймунтаса. Он ходил, как тигр в клетке. Неподалеку стояли чашка с кофе и пепельница, полная окурков. Здороваться с ним было бесполезно. Он никого не видел и не слышал.

- Вы довольны переездом в Москву?

 — Доволен бывает только овощ. По сути я по-прежнему живу в поезде. Бываю в Питере раз пять в месяц — продолжаю сниматься в «саге» («Улица разбитых фонарей». — «Неделя»). В Москве я живу за городом, поэтому ощущение от столицы для меня связано с количеством мигалок, которые я вижу, когда возвращаюсь из театра.

- Считается, что в Петербурге творческому человеку сложнее состояться, особенно сегодня. Вы согласны с этим?

 — Так всегда было. Когда мы закончили институт, пытались общими силами организовать театр в здании ДК, на месте которого сейчас строят Мариинку-2, но нас оттуда благополучно выгнали. Следующий курс, тоже очень хороший, организовал театр, который городом был не принят.
Из Петербурга уезжают вовсе не потому, что хотят жить в столице. Просто в городе на Неве не задумываются о необходимости возникновения новых театральных организмов. Но списывается все на загадочный питерский менталитет, на 99-процентную влажность воздуха. На самом деле влажность в мозгах у тех, кто управляет культурой в этом городе.

- Вспоминается недавний скандал с режиссером Юрием Бутусовым, которого власти хотели отстранить от роли худрука за то, что он много ставит в других театрах.

 — Это была первая ласточка. Уверен, нам предстоит еще расхлебывать подобные истории в полной мере. Почему-то выстрелы «Авроры» звучат сначала в Питере, а потом по всей стране.

 — Многие люди были благодарны вам за письмо к Валентине Матвиенко, в котором вы просили бывшего мэра убрать город от снега. С негативной реакцией на ваш поступок пришлось столкнуться?

 — Не могу сказать, что я как-то пострадал, я не узник совести. Просто есть вещи, о которых молчать нельзя. Меня немножко насторожила реакция некоторых моих знакомых, которые спрашивали: «А ты один это сделал?». Подразумевая, видимо, что кто-то мне за это заплатил. Такая постановка вопроса меня огорчила. Очевидно, мы запуганы, несвободны, мы еще где-то там, в брежневских временах. Я думал, что мы от этой шелухи уже очистились, оказалось — нет.