Художественное руководство и дирекция

Руслан Кулухов
Владимир Хабалов
Ляйсан Мишарина
Наталья Перегудова
Сергей Шишков
Вячеслав Авдеев
Константин Шихалев

Творческая часть

Репертуарная часть

Наталья Беднова
Олеся Сурина
Виктория Иванова
Наталья Марукова
Людмила Калеушева

Медиацентр

Анастасия Казьмина
Дарья Зиновьева
Александра Машукова
Татьяна Казакова
Наталья Бойко
Екатерина Цветкова
Олег Черноус
Алексей Шемятовский

Служба главного администратора

Светлана Бугаева
Анна Исупова
Илья Колязин
Дмитрий Ежаков
Дмитрий Прокофьев

Отдел проектной и гастрольной деятельности

Анастасия Абрамова
Инна Сачкова

Музыкальная часть

Организационный отдел

Отдел кадров

Анна Корчагина

Отдел по правовой работе

Евгений Зубов
Надежда Мотовилова

Финансово-экономическое управление

Альфия Васенина
Ирина Ерина
Елена Гусева

Административно-хозяйственный отдел

Марина Щипакова
Татьяна Елисеева
Екатерина Капустина
Сергей Суханов
Людмила Бродская

Здравпункт

Татьяна Филиппова

Когда мы увидим «небо в алмазах»?

Любовь Лебедина, Труд, 29.05.2004
Все пребывали в нетерпеливом ожидании предстоящего зрелища, продюсером которого стал Олег Табаков, сумевший убедить меценатов, что они вкладывают деньги в стоящее дело. Поэтому не случайно Олег Павлович помогал режиссеру Миндаугасу Карбаускису на репетициях и согласился пойти на немыслимые расходы, связанные с роскошным оформлением Олега Шейнциса.

Представьте: занавес открывается, и вы видите во всю длину сцены фасад деревянного дома, за распахнутыми окнами которого просматривается жизнь его обитателей. По утрам они пьют чай из самовара, закусывают у буфета, на веранде принимают солнечные ванны, а ночью смотрят на звездное небо и говорят, говорят…

Казалось бы, люди, живущие в таком просторном доме, должны быть счастливы, но, увы, все они несчастны и в своих бедах торопятся обвинить близких и родных. Предстоящий семейный конфликт назревает медленно, он неминуем в доме, где каждый пытается схватить жар-птицу, но при этом даже синицу не может удержать в руках. Карбаускис так сумел организовать жизненный поток в сценах из деревенской жизни, что они смотрятся на одном дыхании, как будто мы, глядя на чеховских героев, должны вывести свою формулу счастья. Словом, режиссер поставил спектакль про искусство жить, жить так, чтобы каждый день приносил радость. В противном случае человек превращается в брюзгу и зануду.

Именно таким мазохистом предстает Войницкий в исполнении Бориса Плотникова. Столь неожиданная трактовка милейшего Ивана Петровича, всем пожертвовавшего ради карьеры профессора Серебрякова, может показаться странной, даже оскорбляющей наше представление о добрейшем дяде Ване, но ведь это есть и у Чехова. Войницкий ждал награды за свою жертвенность и, не получив ее, почувствовал себя оскорбленным. Ну а дальше сработала актерская фантазия Плотникова, который сделал дядю Ваню похожим на высушенную мумию. Кстати, Антон Павлович не любил жертв и не принимал их. Он даже своей жене Ольге Леонардовне, будучи тяжело больным, не позволил оставить сцену Художественного театра, чтобы сидеть с ним в Ялте…

Самая высокая точка кипения в спектакле — это когда дядя Ваня стреляет в Серебрякова и промахивается. После этого он пытается отравиться, и тут опять ему не везет, доктор Астров отбирает у него яд. Одним словом, этот несчастный человек ни отомстить, ни расстаться с жизнью не умеет, поэтому вызывает у зрителей жалость, но не любовь. И уж, конечно, его не могла полюбить тонкая и изящная Елена Андреевна (Марина Зудина), которую Войницкий преследует по пятам, сожалея, что 10 лет назад не женился на ней и теперь она принадлежит старику Серебрякову. Табаков играет его сочно, «вкусно», в такого мужчину хочется влюбиться, несмотря на возраст. Поэтому ничего удивительного нет, что профессор привык к всеобщему обожанию и не понимает, почему должен быть обязан своей дочери Соне, Войницкому, стесняющим себя во всем, но регулярно посылающим ему деньги: ведь он не просил их об этом. Спрашивается, стоило ли стрелять в такого человека?.. Именно поэтому сцена «расстрела» Серебрякова выглядит в спектакле как фарс: Войницкий с ружьем гоняется за перепуганным Серебряковым, а все остальные стоят и наблюдают, точно на представлении. 

Чехов не дал жанрового определения своей пьесе, как бы предоставляя режиссерам полную свободу в ее интерпретации. Он только говорил: «Я пишу жизнь. Это серенькая, обывательская жизнь… Но это не нудное нытье». Карбаускис, следуя за Чеховым, сделал спектакль энергичным, протестующим против серости и скуки, поэтому когда Астров произносит знаменитый монолог: «В человеке все должно быть прекрасно…», то закрывает окна, и зрители не слышат слов находящегося внутри дома доктора. Этим режиссер подчеркивает: сами по себе благородные порывы прекрасны, но, если человек тащит свою жизнь волоком, — красивые слова не сделают его лучше.

Доктор Астров в исполнении Дмитрия Назарова вполне мог бы стать героем, только он считает себя «человеком с большими усами и малыми способностями». Действительно, усищи у него огромные, и похож он на бурлака с Волги. Но и в нем чувствуется надлом, поэтому и водочкой балуется, а когда приезжает к Войницким, то устраивает пьяные «оргии» с беззащитным приживалой Вафлей (Сергей Беляев). Это надо видеть, как они вдвоем чуть ли не на четвереньках выползают ночью на крыльцо, и Астров, покачиваясь и танцуя, приговаривает: «Ходи хата, ходи печь…» На следующее утро он ведет себя, как побитая собака, пряча глаза от строгой некрасивой Сони (Ирина Пегова), не догадываясь, что она давно влюблена в него. Ничего у него не получится и с Еленой Андреевной, зря только потратит время, объясняя ей, как школьнице, к чему ведет вырубка лесов. Красивая женщина с русалочьей кровью больше чем на поцелуй с ним не отважится, и он уедет туда, где его ждут больные крестьяне и больные леса. Уедет и Серебряков с женой в Харьков. Плотно закроются ставни огромного дома, и зрители больше не увидят, чем занимаются его обитатели. Только почему-то сердце сожмется от боли и станет очень грустно. Давненько в театре я не испытывала такого щемящего чувства. Правда, Чехов и режиссер спектакля пообещали, что «мы увидим небо в алмазах», только когда это будет? Антон Павлович надеялся, что через 100 лет жизнь станет прекрасной, то есть наша жизнь. Поэтому нам стыдно быть несчастливыми.