«Сонечка» Людмилы Улицкой вышла на новой сцене МХАТа — спектакль поставила Марина Брусникина, заняты в нем молодые артисты Художественного театра, один актер из Пушкинского и двое «табакерочников». Будь это иной спектакль, их надо было бы назвать, но традиционной, жестко закрепленной связки «актер-персонаж» во мхатовской «Сонечке» нет: одного и того же героя играют и Виталий Егоров из «Табакерки», и его мхатовские коллеги. Впрочем, слово «играют» здесь не вполне уместно — перед нами литературный театр.
С этой премьерой связан свой, наметившийся в прошлом сезоне сюжет. Тогда педагог Школы-студии МХАТ Брусникина выпустила самостоятельную работу — спектакль по рассказам Астафьева «Пролетный гусь» и «Бабушкин праздник». Олег Табаков посмотрел спектакль и растрогался. Он ввел его в репертуар новой сцены — и тут уже растрогалась московская критика. Режиссеру полагается умирать в актере, а здесь постановщик и артисты растворились в литературе, подчинив себя духу и букве астафьевской прозы: результат против ожиданий оказался сильным. Критика ахнула; кое-кто при этом всхлипнул — «Пролетный гусь» был очень трогательным спектаклем. Особо бесчувственные написали, что он подозрительно напоминает сеанс художественного чтения. Судя по очередной премьере, Марина Брусникина это запомнила.
Астафьевская проза пронзительна и страшна. Строгий и аскетичный «Пролетный гусь» временами действительно поражал: в этом неброском, скромном спектакле не было постановочных блесток, зато жила астафьевская боль. У текстов Улицкой совсем иная природа — они неспешно набирают силу и также медленно затягивают в себя читателя. Такова и сага о Сонечке — заядлой книгочейке и тихой, незаметной праведнице, простившей изменившего ей мужа и превратившей его бывшую любовницу в свою вторую дочь. О женщине, умеющей быть счастливой и приносящей счастье другим.
От себя не денешься — в финале «Сонечки» основательно утомленный театральными впечатлениями автор рецензии почувствовал, что у него глаза на мокром месте. А вот первый акт откровенно скучен — Марина Брусникина решила, что в «Сонечке» нужно больше режиссуры. Это ее подвело.
Героиня живет книгами, и в спектакль вошли тексты Марка Аврелия, Уильяма Шекспира, Фридриха Шиллера, Льва Толстого, Александра Пушкина и многих других: перечисление занимает шесть строк театральной программки. Литературные наслоения погребают под собой сюжет и разрушают структуру спектакля — Сонечкину историю прихлопывают то Шекспир, то Шиллер, разобраться в том, о чем здесь, собственно, идет речь, поначалу нелегко.
Проза Улицкой набирает энергию медленно: война закончилась, героиня, вышедшая замуж за бывшего зэка, художника с мировым именем, в тридцатые годы вернувшегося в СССР, перебирается ближе к Москве. У них появляется дом — часть старой дачи в ныне снесенном поселке у метро «Динамо». Подрастает дочка, и на Новый год в Сонечкино жилье приходит ее подруга — существо ангельской красоты и нелегкой судьбы, — твердо решившая присосаться к чужому теплу и уюту… Спектакль развивается, и становится ясно, что неподъемный литературный балласт не сумел его утопить. Режиссер и ее актеры рассказывают книгу Улицкой просто и ясно. Неброско. Негромко. Так искренне, что ближе к финалу впору расплакаться.
Удачей, сопоставимой с предыдущей работой Марины Брусникиной, «Сонечка» не стала. Но она доказала, что в нашем театре появилось новое — и интересное — режиссерское имя. А литературный театр вполне может быть жизнеспособным сценическим жанром. Во всяком случае, тогда, когда его создатели следуют рецепту Сонечкиной бабушки, рекомендовавшей смешивать в одной чашке любовь, веру и юмор.
