Не заметить в самых первых строках, что Гамлета в новом спектакле играет Михаил Трухин, Клавдия — Константин Хабенский, а Полония — Михаил Пореченков, никак не получится. Важнейшим из искусств ныне являются «Менты», а тут их целых три. Кто-то, конечно, купит билеты на трагедию Шекспира, но (чего уж обольщаться?) гораздо больше сограждан рванут посмотреть на родных — знакомых телеблюстителей порядка, так сказать, живьем, не в «ящике». И куда как меньшее число зрителей осведомлено о том, что три знаменитых артиста — однокашники по Петербургскому театральному институту, что с режиссером Юрием Бутусовым они начинали в профессии, что вместе с ним сделали блестящий спектакль «В ожидании Годо» С. Беккета, который получил в конце 90-х годов «Золотую Маску» за лучшую режиссуру. Трухин до телехождения в народ сыграл и в «Войцеке» Г. Бюхнера, и в «Стороже» Г. Пинтера, да и Пореченков с Хабенским — в том же «Войцеке» и других пьесах мирового классического репертуара. Словом, их театральный путь к Шекспиру вполне последователен и логичен. Спросите, а как же «Менты»? Очень просто: в чем живем, в том и играем.
Однако не брать в расчет сериальную популярность этой троицы при взгляде на «Гамлета» ни в коем случае нельзя. И сам режиссер Юрий Бутусов, конечно, имеет ее в виду. Во всяком случае, свойства актерских индивидуальностей (к счастью, у Трухина, Хабенского и Пореченкова есть индивидуальные свойства) ему принципиально важны. Ясно, что трагедию нам сыграют парни, глубоко демократичные по природе дарования, понятные по-человечески и — каждый по-своему — чертовски обаятельные. Одну шекспировскую глыбу — «Ричарда III» — Бутусов уже спустил в Театре Сатирикон с котурнов, увел от трагедии в сторону фарса. В «Гамлете» режиссер продолжает ту же работу «на снижение». Временами на сцене разыгрывается чистая трагикомедия. Смешны не только Розенкранц (Олег Тополянский) с Гильденстерном (Алексей Агапов), парочка дюжих подобострастных увальней. Смешны временами и Клавдий, и Гертруда (Марина Голуб). А Полоний — чуть ли не эстрадный комик. Шекспировское (в переводе Пастернака) определение «несчастный хлопотун» М. Пореченков по отношению к своему герою возводит в куб. Этот Полоний «хлопочет» лицом, пластикой, голосом — из кожи вон лезет. Но его неуемная прыть, кажется, произрастает из неких абсурдистских категорий. Полоний здесь неумен, неприкаян, зашорен в вечных рабских обязанностях и обуян жаждой непрерывной деятельности, смысл которой ему самому не внятен. Нет бы помолчать, спрятавшись за портьерой во время разговора Гамлета с Гертрудой, но и тут вякнул, обнаружил себя, как малое дитя во время игры в прятки. Неумна и Гертруда, которую Марина Голуб играет непривычно сдержанно и скупо. Впечатляет сам контраст в этой паре Гертруда — Клавдий, где последний явно и намного моложе. Выходит, королева не только слишком поспешно выскочила замуж, но еще и за мужчину, годящегося ей в сыновья. Ничего не поняла, ничем, кроме бабьего инстинкта схватить последний шанс, не руководствовалась. И когда сын раскрывает ей глаза на произошедшее в семье, пугается, как загнанная овца. Голуб замечательно играет трагедию беспомощного испуга — с этого момента ее королева буквально дряхлеет у нас на глазах.
Бутусов ставит «Гамлета» как трагикомедию страстишек, круговую поруку слабых воль, сплетенных в цепь неизбежного зла. Клавдий у Хабенского — абсолютный злодей, но не масштабный, не вызывающий содрогания. Он даже интригу плетет как-то дрожаще поспешно, лишь бы все сошло с рук, лишь бы обошлось. Однако не обходится. Абсолютно инфантильна, послушна обстоятельствам и Офелия — Ольга Литвинова, хрупкий тинейджер, для которой датский принц мог бы стать бойфрендом, но не случилось.
Похоже, здесь вообще никто не отвечает за свои деяния. Сырой, промозглый воздух Дании, бесконечные оттяпывания друг у друга земель (Фортинбраса нет, о нем только упоминается), какое-то вселенское людское мельтешение без отчетливых стратегий и тактик — возникает вполне экзистенциальный мир, в котором люди не смотрят под ноги и спотыкаются на каждом шагу. Так, в одной, с виду «шекспировской» мизансцене вся семья сидит за длинным столом. Но стулья какие-то дурацкие, будто погнутые от плохого обращения. Стулья падают, бокалы вываливаются из рук. Морские волны сделаны из натянутых тросов с нанизанными на них жестянками, которые дребезжат от прикосновений. Лодки старые и похожи на гробы. В углу — допотопный вентилятор, напоминающий старинную театральную лебедку для поднятия декораций.
Тема театра воплощена у Бутусова не только в знаменитой сцене «Мышеловки», намекающей, кстати, и на домашний просмотр допотопной «киношки». Она прорастает через весь спектакль: то возникнет «ансамбль» из скамеек, палок и стульев, то с колосников опустится узорная занавеска… Да и начинается все с нашей актерской троицы, которая, не став еще Гамлетом — Клавдием — Полонием, изображает простаков-стражников, испугавшихся духа отца Гамлета (Сергей Сосновский).
Художник Александр Шишкин, постоянный соавтор режиссера, создает действительно потрясающий образ Эльсинора как средоточия неуправляемых стихий и одновременно хлама, которым обрастает любая человеческая жизнь. И живут в этом мире люди-человеки, невеличественные, недалекие, несильные, вполне могущие претендовать на сочувствие и понимание. Все нервны. Все срываются на крик — пронзительный и скрипучий, ибо голоса наших главных героев явно не тянут на трагический диапазон.
При этом Трухин, кажется, готов играть до полной гибели всерьез. И Гамлет его по-человечески интересен. Хороший парень, не предназначенный для действий, которые уготовил ему папаша. Ступив на путь убийств, он - так Гамлета давно не трактовали! — не ожесточается, а, напротив, ломается, теряет остатки самообладания и чуть ли не впадает в истерику. Возможно, этот герой хотел бы прожить жизнь в изначальных шекспировских параметрах, где все отмечено высотой. Так театральная тема входит в бутусовский спектакль еще дважды — предчувствием Гамлета и его воспоминанием. Оба эпизода поставлены как бы традиционно. Сначала возникает сон, где идет финальный поединок принца с Лаэртом, как положено, на шпагах, в окружении оставшихся еще в живых героев, и благородная королева-мать страдает за сына. В действительности же поединок пройдет совсем не так красиво, в сомнамбулической скученности обреченных, за одним общим столом. Потом, перед самой гибелью Гамлета, повторится его сцена с Офелией, где оба наконец испытают любовь и нежность, которых и в помине не было в первый раз, когда несчастная дочь Полония была еще жива. Вспомнив (или домыслив?) то мгновение, где они еще могли быть счастливы, Гамлет повторит монолог «Быть или не быть?» Внезапно этот текст, с которым современный театр решительно уже не знает, что делать, обретет, пусть и утилитарный, зато пронзительно человеческий смысл. «Не быть!» — Гамлет знает, что через несколько минут вопросов больше не будет.
В новой версии «Гамлета» три бойбренда отечественного телевидения примерили на себя шекспировские одежды. Примерка удалась — в той, разумеется, мере, в какой вообще возможны сопряжения театра в его нынешнем состоянии с великими пьесами мирового репертуара.
У МХТ тут — свой сюжет, своя параллель. Оригинал в афише театра только что добавился к парафразе — спектаклю «Изображая жертву», где молодые авторы братья Пресняковы играют с темой и сюжетом шекспировского шедевра. Спектакль поставил Кирилл Серебренников. Кому кто и что больше нравится — его вопрос, но умение Олега Табакова растить бренды в отдельно взятом театре — факт неоспоримый.
