Артисты труппы

Артисты, занятые в спектаклях МХТ

Зашторенная

Андрей Ванденко, Итоги, 8.01.2007
Рената Литвинова встречу назначила в питейном заведении под названием «Рюмка». Правда, там не наливали по причине неурочного утреннего часа. Пришлось перебазироваться в заурядное кафе и без горячительных напитков беседовать о последних событиях в жизни самой, пожалуй, загадочной дивы российского кинематографа, по совместительству — актрисы, режиссера, сценариста.

 — С утра пораньше водку хлещете, Рената?

 — Вообще ее не пью. Принципиально. А с чего вы взяли?

 — «Рюмка». Ваш выбор.

 — Хотела встретиться в одиннадцать поближе к дому, чтобы потом везде успеть. Вечно пытаюсь стать лучше. А зачем? Останусь такой, какая есть. Все равно опять не получилось, снова буду опаздывать…

 — У другой спрашивать не стал бы, но вы, Рената, у нас особенная…

 — Серьезно? Тогда задавайте ваш вопрос.

 — Собственно, я о круглой дате, грядущей на днях.

 — А я и не скрываю. 12 января мне сорок лет. Нормально. Я себя… как это?.. бодро чувствую.

 — Годы не давят?

 — А должны? По мне заметно? Не люблю дни рождения. Уехать бы куда-нибудь. Представляете, страна устала что-либо отмечать, все лежат вповалку, и вдруг я со своим торжеством… Недавно разговаривала с женщиной-врачом, она жаловалась: «Какой-то ужас! Бешеный наплыв пациентов, к праздникам все вспомнили о медицине». Я подумала, до чего же парадоксально: сначала лечат здоровье, чтобы потом его порушить… Раньше любила Новый год. Чудесность в детстве ведь всегда присутствует, ожидание чего-то необычного. Сейчас уже не жду. И потом: где снег? Почему его так мало? Меня это глубоко возмущает! Мы же в России живем. Зимой здесь должен медленно падать снег и стоять морозы. Вместо этого без конца какие-то оттепели, мертвецы во снах…

 — Почему мертвецы?

 — Они всегда снятся, когда оттепели, когда вода.

 — Кто к вам приходит, Рената?

 — В основном близкие. Любят скользить по водной глади.

 — Не пугают?

 — Это полезные ощущения для творческого человека.

 — Эдвард Радзинский как-то обронил фразу: «Во вторник — тридцать, в пятницу — пятьдесят». Мол, жизнь пролетает, как неделя. Согласны?

 — Всегда на этом настаивала. Раз, два, три — и все!

 — И что же случилось у вас на днях?

 — За последние годы, да? Я склонна постоянно себя анализировать. Сейчас чаще осуждаю.

 — За что?

 — Хочется делать что-нибудь свое, а я участвую в чужих проектах. Есть в этом какая-то несобранность.

 — Вы ведь сняли «Богиню». Она была ваша.

 — И остается моей, но нужно снимать еще. Во мне присутствует неоправданная скорость, что ли. Вот сыграла у Киры Муратовой. Должен получиться замечательный фильм. Он поедет на Берлинский фестиваль, а потом выйдет в прокат. Сценарий, кстати, написала я, назвала «Ждать женщину», но Кира переименовала в «Еще две истории». Рассказ о стареющем плейбое, ждущем женщину своей жизни. Его играет Богдан Ступка, артист животной естественности. Неожиданный выбор. Дочка Ступки приводит к нему меня. А я как раз накануне руку сломала. Кажется, это еще сильнее заставляет героя влюбиться.

 — Натурально сломали?

 — Поскользнулась. У меня теперь красивый шрам на локте. Вообще люблю шрамы, они мне нравятся. Это такая биография. .. У Киры вышел, по-моему, абсолютный шедевр. Фильм еще не смонтирован, видела те куски, которые озвучивала. Что-то феерическое! Совершенно другое, нежели «Настройщик», хотя и он меня потряс. Еще больше поражает Муратова, продолжающая делать неожиданные, «молодые» картины.

 — Не по возрасту, хотите сказать?

 — У нее ведь тоже недавно был юбилей, а она моложе всех молодых. Когда в Венеции показывали «Настройщика», зал аплодировал минут пятнадцать, устроил овацию. Я прямо заплакала и позвонила Кире. Она не полетела на фестиваль из-за того, что внуку итальянскую визу не дали. В аэропорту развернулась. Сказала: «Зачем мне эта Венеция? Хотела ее мальчику показать…» Муратова как всегда.

 — И вы как всегда. Есть в вас что-то общее.

 — Это комплимент. Хотела бы походить на Киру. Жду новый фильм. Я там такая… а-ля «Кабирия». В ботиночках жутких. Долго сопротивлялась, не хотела их надевать. Даже свои привезла. Кира говорила, что сапожки очень красивые, но… Она дала ботиночки, знаете, с рынка.

 — С Привоза?

 — Такие, затюканные, на низком каблуке. Даже описать не могу. Свитер у меня был весь в стразах. Челочка на лоб. Сзади хвост… приматланный. Горящий взор. И гипс на руке.

 — Но Ступка же влюбился.

 — Конечно. Я же вся такая позитивная, постоянно хохочу и выпиваю.

 — Водку?

 — Шампанское. Бокал за бокалом.

 — Настоящее?

 — Под конец уже приносили реальное. А в финале я ворую икру. Вообще же я водитель трамвая. Еду в кабине, вокруг икра разложена, я хохочу, ем бутерброд и веду трамвай. Такая последняя сцена фильма.

 — И трамвай был взаправдашний? Научились им управлять?

 — Чуть-чуть. Но сказала: «Везите меня». Как-то там сделали, что он сам ехал. А то еще сбила бы, не дай бог, кого-нибудь. Боюсь этого очень. Помню, когда снималась у Балабанова в картине «Мне не больно», Леша заставил сесть в машину. Камера стоит, съемочная группа такая беззащитная, а я ведь путаю тормоз и газ. Иногда. Балабанов говорит: «Давай, Рената, резко так остановись перед оператором». Спрашиваю: «А вот если ошибусь, не на ту педаль нажму?» Он отвечает: «Ничего не бойся. Вперед!» Ну я и поехала. Тихонько-тихонько. Стресс пережила…

 — Фильм вам понравился?

 — Хорошее кино. Кажется, даже те, кто меня ненавидел, примирились.

 — И последняя картина Рустама Хамдамова льет воду на вашу мельницу?

 — По-моему, «Вокальные параллели» мало кто видел. Это же не коммерческое кино, а глубочайший арт-хаус. Жемчужина, маленький шедевр, его можно смотреть бесконечно, с каждым разом влюбляясь в фильм все больше. Одна меццо-сопрано ненавидит другую, та не может слышать имя третьей… Этот клубок ведь не только к оперным певицам относится, его можно применить ко всему на свете.

 — А у вас, Рената, много врагов?

 — Публика всегда делится на тех, кто в плюсе, и тех, кто в минусе. Я специально не изучаю неприятелей, но порой натыкаюсь на странные сдвиги.

 — Ну да, был бы человек, статья найдется. Сколько пресса судачила о вас и Земфире, а это лишь один из сюжетов.

 — Вы хотя бы не уподобляйтесь! Тема закрыта. Тут и рассказывать нечего. Таблоиды приносят большие деньги, превращаются в самостоятельный бизнес. Началось на Западе, теперь и у нас научились зарабатывать на приватных подробностях. Мне это не нравится, но у людей такая работа.

 — Александр Абдулов подписи собирал, президенту писал, требуя принять закон, карающий за клевету на знаменитостей.

 — Мне, кстати, письмо не давали… Не думаю, будто законы что-то изменят. Повторяю, это бизнес. Некоторые не выдерживают, когда за ними шпионят, следят. Начинают нервничать, опровергать… Человек слаб: если покажет, что зацепило, могут заклевать, затоптать ногами. Есть в этом некий садизм. Мне прямо жалко иногда таких несчастных. И ведь не защититься. Только перестать быть публичным. Палка о многих концах…

 — Вам часто бывает больно?

 — Это же хорошо! Творческий человек по-другому жить не может. Если ничего не чувствуешь, ты все, конченый, труп. Но я на физические боли не жалуюсь, мне лишь спать часто хочется, постоянный недосып. Хотя и это в позитив. Значит, много работаю и… И есть личная жизнь.

 — А сплину вы подвержены?

 — Посмотрите, у нас же совсем нет солнца! Если кто-то склонен к самоликвидации, он запросто может наложить на себя руки. Земля словно специально сгущает тучи, подталкивает слабых, хочет избавиться от них, бедных, портя погоду.

 — Но вы на провокацию не поддаетесь?

 — В молодости все романтизируют смерть. Кажется, что-то докажешь другим своим уходом. Я даже писала монологи, что смерть мне как сестра. Подойдет и обнимет. Есть старые приметы: если во сне навещает женщина в белом, значит, смерть к тебе хорошо относится, уважает, и через три дня ты спокойно и мирно умрешь. Будет время подготовиться.

 — А может, лучше сразу, без предупреждений?

 — Не знаю. Я пока уходить не спешу… Зря, наверное, это рассказываю, не все надо произносить вслух. Хотя иногда с незнакомым человеком говоришь, и у него внутри вдруг какой-то винтик поворачивается. Боже! Вспомнила сейчас женщину, которую встретила в Мурманске, когда привозила туда «Богиню». Она жаловалась, что работает на комбинате, где убивают животных, делают из них колбасу, и это страшно отравляет ей жизнь. Женщина была такая мрачная, что я сказала: «Завтра же увольняйтесь». Она сперва восприняла меня как эту… ну, не вполне адекватную, а потом пошла и написала заявление по собственному желанию. Сама не додумалась, и вот в Мурманск приехала такая я, и она решилась… Господи, а к чему я это рассказала? Видите, не могу блеснуть умными мыслями…

 — Мы о смерти говорили. К грехам подошли, за которые ждет расплата.

 — Что я могу посоветовать? Надо хотя бы пытаться раскаяться. Иногда внутри что-то сжимается, и думаешь: Боже, Боже! Я стараюсь исправиться, честно. Правда, бываю подвержена унынию. Чуть-чуть. Порой отыскиваю и пострашнее упреки в свой адрес, но зачем поворачиваться к людям плохой стороной? Не стремлюсь к публичности.

 — И это говорит человек, постоянно снимающийся в кино?

 — Не ощущаю себя артисткой, всегда говорю, что лишь совпадаю с текстом роли. Актерство — другая профессия. Читала интервью Киры о Ступке. Сначала он снялся в одной картине, потом вручил кому-то приз, на третий день открыл выставку, на четвертый — сыграл спектакль, затем еще где-то появился на экране и, наконец, вернулся к нам. Приехал замотанный… Кира спрашивает: «Зачем вы так?» — а он молчит. .. Такая жадность — часть профессии, наверное. Особенно если ты женщина и годы летят. Приходится размножаться, тиражировать образ. Хотя, наверное, это неправильно. Но я не могу осуждать.

 — Чужое кино смотрите, Рената?

 — Даже мультики. Считаю, за последние годы ни одна женская роль не переплюнула Саблезубую Белку.

 — Кто это?

 — Не видели «Ледниковый период»? Боже! Срочно посмотрите! Замечательный мультфильм и потрясающие образы. Я хохотала как безумная. Белка все время охотится за орешком. Наконец попадает в рай, а там ореховые ворота. Распахиваются — и за ними огромный золотой орешище. Так и мы: каждый ищет свой орех, а потом прижимает его к груди и держит крепко-крепко.

 — Вы нашли, что искали?

 — Да, но «на воздух» не буду об этом говорить. Лучше о кино. Например, жду, что Звягинцев снимет.

 — Думаете, не спекся после «Возвращения»?

 — Хочется верить, у Андрея все получится. Хотя второй фильм делать трудно. Нужно быть готовым к провалу. Или к якобы провалу. Публика в любом случае не примет картину, что бы ты ни снял. Сложно… Посмотрите, какие рецензии идут на Хамдамова, Муратову. Пишут черт-те что. Мне и за свой фильм не стыдно. Если бы могла вернуться туда, поменяла бы пару актеров, а больше ничего не трогала. Все проверяется временем. Абсолютно убеждена.

 — Кино не книга, могут и забыть на полке.

 — У писателей тоже разная судьба. Мне вот Алексей Иванов нравится. Он долго пробивался. Купила его «Общагу-на-Крови». До этого читала «Географ глобус пропил». Еще женщина есть… Славина? Славкина?

 — Ольга Славникова. Получила «Русский Букер» за прошлый год.

 — Да что вы? Правильно наградили. Не знаете, она сама пишет? Очень мужская проза. Обожаю триллеры. Влюблена в Айрис Мердок. Даже хотела экранизировать ее произведение, но, оказалось, права на «Честный проигрыш» выкупил Пол Ньюмен. Теперь думаю ему написать. Зачем Ньюмену эта книга? Полу же скоро девяносто лет. Неужели сниматься будет? Отдал бы мне.

 — Полагаете, ответит?

 — Чудеса бывают. Нам разрешили за тысячу долларов взять в «Богиню» песню Ника Кейва. Разве это деньги? Смешно. Может, и Ньюмен уступит, ведь та повесть вовсе не коммерческий бестселлер.

 — А вы когда печататься начнете, Рената?

 — Какое-то время не писала. Была пауза.

 — Длинная?

 — В масштабе жизни — один вздох. Если следовать теории «вторник — пятница»…

 — Но почему не опубликовать уже написанное?

 — Наверное, это какая-то следующая моя жизнь. Пока не готова к ней. Переквалифицируюсь в писателя, когда одряхлею, устану выходить на улицу, сражаться с дорогами, водителями, пешеходами, магазинами. Ведь и с бутербродом иногда битвы случаются. Один как-то взлетел и прилип к моей спине. Подумала: «Господи! Даже хлеб с маслом против меня! Как тут жить?»

 — Наверное, у вас в квартире шторы задернуты, Рената?

 — Всегда. А в доме напротив люди живут вообще без занавесок. Не понимаю, как они могут? Ходят там чего-то, ходят… Иногда даже без всего.

 — Совсем-совсем голые?

 — Не рассматривала, мне неинтересно. Но я точно так не сумела бы. Без штор и нагая…