Хореография, пластика | Ударники музыкального воспроизводстваЕкатерина Бирюкова, Коммерсант, 16.10.2007 Второй фестиваль «Территория» завершился проектом, который одновременно стал российской премьерой «Комедии о конце времен» (“De temporum fine comoedia”) Карла Орфа и первой совместной работой режиссера Кирилла Серебренникова и дирижера Теодора Курентзиса. Среди грешников побывала ЕКАТЕРИНА Ъ-БИРЮКОВА.Карла Орфа мы знаем в основном по кантате “Carmina Burana”, написанной в 1937 году, еще немного по предмету «ритмика» из системы детского музыкального воспитания, к появлению которого композитор в свое время имел отношение. Но, по большому счету, этот композитор, официально входящий в число классиков ХХ века, у нас практически неизвестен. Орф прожил долгую жизнь (родился в 1895 году в Мюнхене, там же умер в 1982-м), сохранив верность одному жанру, которому, правда, нет точного определения в музыковедении. Сам он называл его «мировым театром». Это некий синтез простейших форм музицирования, пения, танца, декламации, имитирующих праязык искусства. Его музыкальная стилистика, в которой не обошлось без влияния язычества и неоклассицизма Стравинского, намеренно груба, лишена какого бы то ни было изящества. Недаром столь важную роль в его партитурах играют ударные. В «Комедии о конце времен» (которую на «Территории» назвали «Мистерией о конце времени», а для краткости «Мистерионом»), например, задействовано порядка тридцати ударников. Это последнее музыкально-театральное сочинение Орфа, который под конец жизни переключился на сакральные темы. В нем используются тексты на греческом, латыни и немецком, взятые из «Прорицания сивилл», собрания орфических гимнов и средневекового сборника “Carmina Burana”. Мировая премьера его состоялась в 1973 году на Зальцбургском фестивале под управлением Герберта фон Караяна и с режиссурой Августа Эвердинга, после чего сочинение исполнялось считанные разы. Это можно понять. Помимо несогласия с авангардным мейнстримом того времени, вроде бы не такая сложная партитура отличается большими трудностями для исполнения. Потому что это не музыка и не театр в обычном понимании, а ритуал, приводящий к катарсису. Поставив перед собой именно такую цель, фестиваль «Территория» не пожалел сил и средств для ее осуществления. Среди исполнителей сольных партий, которые предполагают наличие певцов, чтецов и даже кричальщиков, мелькали хорошо узнаваемые лица: певицы Татьяна Куинджи, Наталья Загоринская, Вероника Джиоева, актриса Елена Морозова, актер Сергей Медведев, супермодель Данила Поляков и даже сам Евгений Миронов. Действо претендовало на максимальную включенность пространства зала и доверху забивших его посетителей. Немалую их часть, кстати, составляли учащиеся театральных заведений из разных концов России, которых привезли на «Территорию» поучиться новому искусству, а заодно рассадили по залу в качестве грешников и научили вовремя кричать, создавая весьма действенный surround-эффект. Зал Чайковского, в последнее время переживший немало разных опытов, на этот раз был преображен, пожалуй, наиболее масштабно (художник Николай Симонов). Партер сняли, сцену выложили в виде креста, возле которого разместились сборные музыкальные силы. Их костяк составляли Ансамбль ударных инструментов Марка Пекарского и хор Льва Конторовича. Серьезную роль в действе играли свет (Андрей Романов) и видеоарт (Кирилл Преображенский), для которого использовали стены, два монитора и огромный круглый экран, подвешенный под потолком. Там можно было увидеть и героев эпохи развитого социализма, и набор культовых символов, включая свастику и божий глаз, в котором некоторые узнавали глаз режиссера этого действа. А в божьем микрофонном голосе, временами разносящемся непонятно откуда, узнавали голос дирижера. Собственно, это и были два главных имени суперпроекта Кирилл Серебренников и Теодор Курентзис. Их тандем сам по себе вызывал интерес два харизматичных персонажа нового поколения, у которых вроде много общего, но которые еще ни разу не работали вместе. Хотя отличий тоже немало. Серебренников мастер беспросветности, социальных язв и, в самых тонких своих работах, сострадания. Он виртуозно сделал максимально тягостным действо, посвященное ожиданию Страшного суда, заполнив его бомжеватыми сивиллами, тоталитарными гимнастами, автоматчиками, расстреливающими зал, и другими неприятностями. Курентзис же, которому партитура давала отличные возможности блеснуть экстатическими кульминациями, скорее стремится к эдакой надчеловечности откуда легче увидеть свет и сообщить о нем остальным. «Мистерион», длившийся час с небольшим, завершился тихим, просветленным квартетом старинных виол, под который одинокий человек с завязанными глазами пытался пройти по узкой тропке над грудами человеческих тел. С музыкальной точке зрения все кончилось скорее неплохо, с театральной скорее нет, а с точки зрения катарсиса трудно сказать. |