Режиссеры

Детей не жалко

Дина Годер, Газета.Ru, 5.03.2004
Все дело в ожиданиях. В том, что имя Кирилла Серебренникова нынче первым приходит на ум, когда спрашивают: «А кто тут у вас самый модный?» В том, что ему не могут забыть, как он пару лет назад, только входя в моду, обещал, что классиков ни за что ставить не будет. В том, наконец, что еще до нынешней премьеры подробно рассказывал в интервью, что ставит горьковских «Мещан» в первую очередь как эстетическое столкновение двух миров: старики будут жить в психологическом театре, а молодым достанется авангард. Ну и плюс к этому, конечно, смущают воспоминания об отличном спектакле Товстоногова сорокалетней давности, где стариком Бессеменовым был гениальный Евгений Лебедев, а детьми — лучшие актеры БДТ эпохи расцвета.

Тех «Мещан» даже молодые наверняка видели по телевизору. Помню, Нила, которого в советской традиции было принято считать прогрессивным борцом с мещанством и революционером, Кирилл Лавров играл изумительной бессердечной гнидой.

Ожидания на этот раз не оправдались. Не потому, что все плохо, а потому, что непонятно зачем. Никакого особенного авангарда на сцене нет. То есть, конечно, забитых мебелью старинных павильонов с обоями, здесь тоже нет, так их давно никто не ждет. Есть современный задник — ярко подсвеченный экран, есть милый оркестрик Владимира Панкова — «Пан-квартет», постоянно сидящий на сцене, есть множество невнятных символических персонажей в черном, время от времени тусующихся среди героев, есть несколько второстепенных ролей, почему-то сыгранных гротескно, по-клоунски. Само по себе все это никакого авангарда не составляет, хотя очень идет к обычной манере Серебренникова.

На самом деле новые мхатовские «Мещане» — традиционный психологический спектакль по пьесе, тему которой никак нельзя считать ни экзотической, ни устаревшей. Горький дело знал. Вот пожилые родители, давшие детям такое образование, какого сами не имели. И никчемные взрослые дети — одного выгнали из университета и теперь он слоняется без дела, другая работает учительницей, но мается, не имея ни мужа, ни компании. Отец вечно попрекает, дети вяло отругиваются. Те, к кому их тянет, кажутся старшим совратителями, а сами младшие, может, и мечтают жить как-то иначе, да не знают, как, и не имеют для этого ни энергии, ни таланта. Знакомая история. 

Проблема только в том, что в большом количестве артистов, находящихся на сцене и произносящих громаду текста (спектакль идет почти четыре часа), почти нет людей, которые понимают, про что, собственно, эта история. 

То есть почти нет актеров, которые хорошо играют. Поэтому скажу только про четверых. Про Евгению Добровольскую — вдову Елену, прелестную и простодушную обольстительницу сына, настолько же наивно-безвкусную, насколько притягательную — просто эталон веселой женственности. Про Дмитрия Назарова, совсем недавно пришедшего в МХАТ (он играет приживала Тетерева — мрачного великана, алкоголического философа). Он невероятно обаятелен вначале: лукав, насмешлив, неуклюже влюблен в работницу Бессеменовых Полю и полон надежд. А как начинает философствовать — становится скучен. С Назаровым это часто бывает — он неотразим в легких и живых ролях, но как только начинается непонятная ему метафизика, без помощи режиссера теряется — бьется и ревет на одной ноте, пытаясь взять роль только голосом, весом и неукротимой энергией. Скажу еще про Андрея Мягкова, который играет старика Бессеменова. Со своей постоянной мрачной раздражительностью он кажется несколько однообразным (не буду и вспоминать, как изменчив и сложен в этой роли был Лебедев), но не фальшивым. Так что, возможно, новая глубина наметится у него в будущих спектаклях: точно задуманные роли, как правило, растут со временем.

Но вот главное. Если вы считаете, что настоящий психологический театр умер, что рассказы про «жизнь человеческого духа» остались только в анекдотах и бездарных рецензиях, вы должны сходить на спектакль Серебренникова и посмотреть, как приглашенная из «Современника» Алла Покровская играет старую мамашу Бессеменову.

Роль эта совсем не из главных, в ней очень мало текста: Акулина Ивановна, в сущности, только тихонько ходит вслед за мужем, пытаясь как-то смягчить бесконечные конфликты, но взгляд от нее оторвать невозможно. Нет ничего похожего на охающую, вечно унылую старуху — даже кажется, что в молодости Бессеменова была хохотушкой. Только и смотришь, как во время ссор она старается выглядеть беспечной и невзначай перевести разговор на что-нибудь приятное, вроде обеда. Как за спиной читающего нотации мужа тянется грубияна-сына погладить, как храбро покрикивает на детей, видно, только для того, чтобы от отца хуже не досталось. Как сморщивается и кривится она, но не решается заплакать от домашних несчастий, или поскорее отворачивается, будто за делом, и подает голос как можно веселее. Да и я, когда вижу все жалкие ухищрения пожилой матери, чтобы не рассорились те, кого и помирить нельзя, чтобы спасать семью, когда спасать-то нечего, когда вижу, как она бестолковых своих взрослых детей жалеет и чувствует, что давно не нужна им - тоже плачу. Хотя самих этих детей мне совсем не жалко.