Режиссеры | Обрыв любовный и социальныйЕлена Ямпольская, Известия, 27.04.2010 В день 140-летия вождя мирового пролетариата МХТ показал спектакль по роману другого уроженца Симбирска — Ивана Гончарова. «Обрыв» в постановке Адольфа Шапиро носит ярко выраженный антиреволюционный характер, что вполне соответствует авторскому замыслу.С первого взгляда «Обрыв» — это Сергей Бархин. Сценография. Белый фасад с привольной широкой лестницей и оборотная сторона, неприглядная изнанка дома и жизни, путь под откос — лестница узкая, темная, кривая. Исходя из этого, всякое движение на сцене возможно либо вверх, либо вниз. Просто по горизонтали, то бишь «секулярно», дороги нет. Для актеров такая декорация создает дополнительные трудности, и восхищения достойно, с какой легкостью Ольга Яковлева пересчитывает ступени туда-обратно. Для спектакля в целом зримая вертикаль, про которую не забудешь (ноги напомнят), — практически готовое постановочное решение. Форма, организующая содержание. Красивая в строгости своей мысль: человек не может жить только по горизонтали. Это заблуждение — будто от колыбели до могилы, из точки «Р» в точку «С» мы перемещаемся линейно. Каждый шаг либо приподнимает душу, либо подталкивает ее к обрыву. Не возьмусь утверждать, что спектакль Адольфа Шапиро целиком и полностью отвечает этой духовной максиме. Весь первый акт пришлось сделать вводным, что по-человечески понятно: роман велик, а режиссер Шапиро добросовестен. Получилась крайне затянутая экспозиция. Вот, из дальних странствий возвратясь, прибыл в родовое гнездо — усадьбу Малиновка — молодой человек Борис Райский (Анатолий Белый). А тут его поджидает бабушка Татьяна Марковна Бережкова (как раз таки Ольга Яковлева) с выстраданной годами мудростью: «Всегда будь доволен или хотя бы делай вид, что доволен». А это что за девочки в полотняных платьях? Ага, дальние родственницы. Дальше: встретить блудного внука пирогами-самоварами надо? Надо. Друга Райского по университету — Леонтия и жену его — лярву и курву публике предъявить следует? Не лишнее. А понагнетать интригу перед явлением нигилиста Марка Волохова? Ну, аск! В итоге первый акт вышел гладким, ровным, хрестоматийным. По определению из одного фильма: «Как лицо актера Щепкина — ни усов, ни бороды, уцепиться не за что». Возможно ли исправить положение, не знаю. Но если бы мхатовский «Обрыв» сократили и простую, внятную правду второго акта подтащили поближе к началу, радость прогрессивной публики не подлежала бы описанию даже пером Ивана Александровича Гончарова. Роман, над которым Гончаров мучительно трудился без малого двадцать лет, из-за которого навсегда поссорился с Тургеневым, при зачатии носил имя «Художник». Однако не милый дилетант возглавил готовое произведение. Да, присутствием Райского действие скрепляется, цементируется, и все-таки роль Борису отведена межумочная, почти комическая — так посторонний, вмешавшись в уличную драку, принимает на себя тумаки с обеих сторон. Выехал инфантил на пленэр с целью сочинения романа, а настоящие, не придуманные страсти кипят поблизости и затягивают самого Райского в пугающую отвесную темноту. Обаятельный (у Белого — вдвойне обаятельный) балабол, крупный «теоретик» вдруг понимает, что пожар на бумаге и в собственном доме — это разные вещи. Выбор между целостью теорий и целостью жизни — вот тема Райского. Не более того. Райский слаб, а в «Обрыве» борются две силы. Безбожник, соблазнитель, дешевый позер и циничный провокатор Волохов — антагонист. Бабушка, Вера и преданный им обеим «медведь» Тушин — протагонисты. Шапиро не скрывает, на чьей стороне его симпатии. Как не скрывал когда-то и автор романа. Волохов явился читающей России парой лет раньше Ставрогина и Верховенского. Обрыв — это место, где водятся бесы, это муть, кошмар и морок. Гончаров высказался крайне определенно, и волоховы отомстили ему в полной мере. Роман был оплеван критикой — как, скажем, сегодня «Утомленные солнцем 2: Предстояние». Алексей К. Толстой по этому поводу (не по поводу «Предстояния») удивлялся: «Отчего люди начинают кричать: пожар! — как скоро выводится на сцену какой-нибудь мерзавец? Ведь это называется на воре шапка горит!» Сам же Гончаров (словно создатель «Предстояния») в письме к знакомой заметил: «О неверующих здесь нет речи. Что мне и Вам до них за дело?.. Я знаю, что они давно надо мной смеются. Один из новых людей в лицо обозвал меня и Веру (героиню „Обрыва“) неразвитыми. Пусть! Ведь не веровать — легче всего. Неверие ни к чему не обязывает, ничего не налагает, никакого долга, никакой работы над собою… Таково большинство шалопаев, лентяев, недоучек». Прав председатель палаты (в спектакле МХТ — Николай Чиндяйкин), когда характеризует прелюдию распада: «Начинается не с мужиков. Сначала к обедне перестают ходить…» Хотя председатель — лицо в романе и в спектакле отрицательное. Груб, бестактен, молодящуюся нимфоманку Крицкую обидел (а как ее обидели Шапиро и Дарья Юрская, выставив патентованной идиоткой и лишив надежды на сочувствие. ..). Но что поделаешь, так и было: старого тупого служаку гнали из дома брезгливо. «Новых людей» волоховых, напротив, поили жженкой, развлекались ночной с ними дискуссией; бабушки, жалеючи, предлагали им перины, девицы натурально падали в овраг… Марк яблоки таскает, ему говорят: на здоровье! Деньги занимает без отдачи — говорят: возьмите еще! А потом стихия, подзуженная волоховыми, сметет все эти райские усадьбы, разлюли-Малиновки с лица земли. «Обрыв» можно трактовать как роман любовный, можно — как социальный. Шапиро удается второе. Любовная линия возникает в спектакле ниоткуда, у этой реки нет истока. Вдобавок причины безумной страсти Райского не очень понятны. Наталья Кудряшова, приглашенная на роль Веры из «Школы драматического искусства», в полном соответствии с заветами Анатолия Васильева играет пасмурно, смутно, замкнуто. Полюбить такую девушку при ближайшем рассмотрении и подробном знакомстве, разумеется, можно. Вспыхнуть в одночасье, сгореть от мужского хотения синим пламенем — вряд ли… Чем ближе к финалу, тем менее интересны гормональные потасовки Райского с Верой. Гораздо сильнее волнуют крайние точки вертикали. Впадает в ничтожество волосатик Марк (Артем Быстров, схожий внешне с художником Крамским). Поднимается до трагических высот старшая Бережкова. Моменты буффонадного шутовства, как и интонации Медеи у Ольги Яковлевой, ни глаз, ни ухо не режут: крах и взлет заданы вертикалью. К тому же Татьяна Марковна для Гончарова — образ России. Сама покаялась, других простила, умирала от горя, однако выжила и радоваться не разучилась. Снова пакует чемоданы безобидное перекати-поле Борис. Дальше по свету несет свою заразу Волохов. Остаются бабушка, Вера, Тушин (здесь — Михаил Хомяков). Крепкие корни, не утраченная вера, беззаветная любовь — именно они наследуют землю на волжском берегу. Эх, была бы это для нас типичная, то есть обыкновенная история. .. | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
