Увеличивающее стекло?Ольга Кучкина, Московский Комсомолец, 9.06.1973 На сцене МХАТа — «Старый новый год», комедия Михаила Рощина, постановка и режиссура Олега Ефремова (режиссеры-стажеры О. Герасимов и В. Сергачев).Почему старый новый год? А признайтесь, есть в этом праздновании давно ушедшего, существующего фактически праздника, нечто грустно-загадочное. И одновременно томительно-сладостное. Нечто подобное воспоминанию о бывшем и не бывшем (что сродни явлению ложной, или «вторичной» памяти)? Просто, Петр Полуорлов, один из двух главных героев комедии, собирает друзей, чтобы отметить Новый год по старому стилю. Как возникает мода? На новые вещи: сапоги-«чулки», кофточки-«лапшу»? Или на старые: бабушкин комод, выщипанные брови, ярко накрашенные губы и ногти? На модерн: вперед, к кухонному комбайну, черному кафелю и автомобилю, или на опрощение: назад, к природе, к бревенчатой деревенской избе? Пожалуй, одна из закономерностей, улавливаемых достаточно уверенно, — отталкивание, род бунта. Бунт против прилизанной, гладкой, благополучной, отполированной красоты — это вчера или сегодня. Значит, завтра, будьте уверены, эта самая красота, чуть в ином обличье, может опять взять свое. Мода в кругу вещей — явление почти безобидное, во всяком случае, не такое опасное, как мода в кругу идей. А такая печальная связь, увы, тоже прослеживается: начинается с вещей, продолжается времяпрепровождением, заканчивается образом жизни и образом мышления. Итак, пренебрегли организованным весельем, чтобы заменить его домашним интимом. Кто пренебрег — в этом суть. Если Петр Полуорлов — то, пожалуйста, вот он сам, вот его дом, его друзья, его внутренний и внешний мир. Его гости расположились прямо на полу: в этом доме нет мебели, нет посуды, слава богу, хоть от одежды еще не отказались. А несколько ранее на той же лестничной клетке заставлял, забивал новой мебелью только что полученную квартиру другой Петр — Себейкин, полная противоположность Полуорлову. Тот выбрасывает вещи. Этот, напротив, с изумлением едва ли не пещерного человека осваивает «блага культуры»: ковер, люстру, телефон, холодильник, пианино. Каждая вносимая или включаемая вещь вызывает у него не только бурный приступ удовольствия, но и фонтан красноречия, в котором выливается, выплескивается целая философия жизни. «Мы рабочий народ, так? И как есть наша страна рабочих и крестьян, то пускай, значит, нам чтоб это… Чтобы все в ажуре». И далее: «Когда все есть, тогда ты - человек!». Как будто близко к правде, почти правда, только одно какое-нибудь звенышко нарушено в цепи рассуждений, однако это малое нарушение ведет к тому, что все потихонечку, полегонечку оказывается не просто неверным, ложным и даже вывернутым наизнанку. А ведь именно в этом заключается явление, именуемое демагогией. Могут возразить: для того чтобы быть демагогом, надо быть хоть сколько-нибудь образованным, подкованным, чтобы в нужном случае подобрать нужную аргументацию, а наш-то Себейкин — человек совсем простой. Но вся штука в том, что демагогические речи — суть речи человека, активно, иногда прямо-таки отчаянно преследующего свой личный интерес. «Интерес» есть главный движитель демагога. «Интерес» находит слова, подсказывает аргументы, выстраивает логику, которая в жизни иной раз кажется неотразимой. Чем заинтересованнее человек в том, что он проповедует (читай: чего добивается), тем он убедительнее. «Кто был ничем, тот станет всем» — эти исторически точные слова Себейкины переиначивают по-своему: у кого не было ничего, у того будет все. Имея в виду, разумеется, сугубо материальный аспект. Петр Себейкин думает, что он и есть рабочий класс, так же, как Петр Полуорлов думает, что он интеллигенция. Говорят, что полузнание хуже незнания, потому что незнание ни на что не претендует, а полузнание претендует, и еще как. Полуинтеллигент с претензиями, Петр Полуорлов обращен, кажется, к проблемам в масштабе страны, а то и всего человечества. Себейкин — о себе. Полуорлов — о мире. Себейкин вроде бы делает дело, но его общая культура ниже всякого уровня. Культурный уровень Полуорлова, кажется, достаточно высок, но сколько пустопорожнего в его делах! Смотрите, какие они разные буквально во всем… Только отчего так похожи голоса актеров, играющих эти роли? Их интонации? И, наконец, сами реплики? Да нет, они просто заговорили одними словами! Зачем? После всеобщего веселья наступает момент трезвости — момент истины, он рано или поздно всегда наступает. И тогда и Себейкин, и Полуорлов с ужасающей ясностью видят итог, к какому пришли. Дети, которых они родили, — их будущее, их надежда — впитали в себя все, чем была насыщена атмосфера обоих домов, и теперь выдают это родителям в концентрированном виде. «Мое!» — истошно кричит дочь Себейкина слово, которое она знает лучше всех прочих. «Надо делать то, что хочешь, а чего не хочешь — не надо делать, — размышляет вслух сын Полуорлова и добавляет: — Я и в школу завтра не пойду». Но слаба человеческая натура. Даже в наступивший момент истины почему не переложить вину, скажем, на подругу жизни? До сих пор наши герои существовали раздельно, каждый по себе. Теперь драматург сводит их вместе — в бане, где всякий предстает, так сказать, натурально, в своем естестве. Они встретились, они нашли друг друга, и сколько радости в их взаимопонимании! Оба Петра с упоением пересказывают один другому обиды на своих Клав, не замечая, что вкладывают в уста жен свои речи. Самое смешное, что говорят они каждый свое: Себейкин — о приобретении вещей, Полуорлов — об освобождении от вещец, а при этом отлично ладят. И тут, наконец, решительно выявляется та самая общность, о которой мы уже подозревали, к которой драматург и театр подводили нас исподволь: низкий нравственно-социальный уровень обоих героев: и лжеинтеллигента, и лжерабочего. Отлично играют актеры В. Невинный (Себейкин) и А. Калягин (Полуорлов). В спектакле много и других удач, среди них Вася — В. Петров. Мучительная работа мысли Васи, дружка Петра Себейкина, завершается всякий раз одной и той же фразой; «Отдыхай, Петя!», а между тем в ней читается целая гамма чувств, которые Вася тщится и не может выразить. Е. Евстигнеев играет Адамыча, этакого лукавого старичка. Он много терся по жизни и пообтерся. Нынче умеет поговорить с простым человеком и, так сказать, с интеллектуалом. Самое любопытное, что говорит он обоим Петрам одинаковые житейские истины, примерно того же толка, что и их собственные, а они раскрывают рты. Себейкин — потому что в общем неумен, и хитрость Адамыча кажется ему еще хитрее. Полуорлов — потому что слышит «народную мудрость», к которой, по моде, надо прислушиваться. И это, и многое другое замечено и показано драматургом и театром остро и смешно. Комедия, как известно, дело трудное. Трудно держать зрителя постоянно на одном комическом градусе. Время от времени авторам и актерам кажется, что комическая ткань провисает, и тогда они изо всех сил стараются снова натянуть ее, эксплуатируя раз найденный прием, пережимая (увы, этим грешит и такой блистательный актер, как Е. Евстигнеев). Театр пережимает, а зритель пережидает подобные моменты, надеясь, что острая комедия снова вернется в свое русло. Она и возвращается, и возвращается ощущение умного и талантливого театрального праздника. Пресса Александр Калягин о спектакле «Старый новый год», Александр Калягин, Из книги «Александр Калягин», 2002 Театральный разъезд, Виктор Комиссаржевский, Известия, 29.06.1973 «Старый новый год», М. Строева, Вечерняя Москва, 28.06.1973 Найди силу в себе, А. Бочаров, Комсомольская правда, 15.06.1973 Увеличивающее стекло?, Ольга Кучкина, Московский Комсомолец, 9.06.1973 «Старый новый год», Труд, 6.06.1973 Многоуважаемый зеркальный шкаф?, Галина Кожухова, Правда, 25.05.1973 | ||
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
