Удовольствие для души?В. Дубков, Молодой дальневосточник (Хабаровск), 23.06.1981 Финал — почти как в фантастической литературе. Вспомним: герой попадает на необитаемый остров, встречает там живых мамонтов, вымерших, как известно, миллионы лет назад, наблюдает воочию многие другие загадочные чудеса природы. И не только наблюдает, но и фиксирует все это в записной книжке и на фотопленке. Обогащенный тайнами, он уже предвкушает, какой фурор произведут его сообщения на Большой земле, как вдруг свершается еще одно явление природы — землетрясение, наводнение, извержение (нужное — подчеркнуть), в результате которого все вышеозначенные мамонты гибнут, между прочим, вместе с письменными и фотографическими свидетельствами о них. Случайно уцелевший в катастрофе герой возвращается в мир людей без всяких доказательств, лишь с тайной памятью об увиденном.Но если в фантастической литературе подобный финал вызывает лишь щемящее чувство романтической грусти, слегка приправленной перчиком досады, то финальная сцена спектакля «Мы, нижеподписавшиеся…» производит впечатление мощного глубинного взрыва, кинетическая энергия которого направлена внутрь всех построений спектакля. Никаких осколков и рикошетов, никаких подранков и частичных разрушений. Мощным испытательным взрывом потрясено все здание спектакля, и стало вдруг видно, насколько прочен его фундамент, как точны расчеты архитекторов, для каких серьезных целей возводили его строители. А случилось, если коротко, следующее. Леонид Шиндин, главный диспетчер строительно-монтажного управления, защищая начальника СМУ Егорова, заведомо хорошего человека и талантливого архитектора, раскрывает целую сеть ведомственных интриг, служебных альянсов и тандемов, субъективно направленных против Егорова, а объективно — против интересов дела. То унижаясь и гримасничая, то вступая в жаркую публицистическую схватку, Шиндин почти достигает победы: акт о приемке хлебозавода (от которого зависит судьба Егорова, а значит, в вообще сельского строительства) подписан главными членами комиссии. Остается пустяк — получить уже обещанную подпись некоего Семенова. Но именно тут дело упирается неожиданно в непреодолимое препятствие, ибо именно Семенову высокое начальство в неофициальном порядке приказало акт не подписывать ни при каких обстоятельствах. Взбешенный Шиндин идет на крайние меры, он запирает Семенова в купе (все действие происходит в вагоне поезда) и вызывает милицию, чтобы там во всем разобраться. И вот тут-то автор пьесы придумывает прямо-таки детективный, но прекрасно укладывающийся в ситуацию ход: подоспевшая милиция не обнаруживает в купе Семенова, ибо он по всем правилам детективного жанра, смылся через окно и растворился, как говорится, в вокзальной сутолоке. Исчез последний «мамонт» (продолжим нашу аналогию), а с ним и все доказательства служебной «мафии», которые с таким трудом добыл Шиндин. И вот сейчас-то и произойдет эта сильнейшая по эмоциональному воздействию финальная сцена. Шиндина-Калягина вдруг оставят силы, которые с такой целеустремленностью бросали его на самые горячие участки спектакля. Пошатываясь, как после изнурительной рукопашной, в которой не победил, но почему-то остался жить, он, давясь подступающими нервными сухими рыданиями, будет шептать, кричать, орать свое то детски беспомощное, то изумленно-протестующее, то яростно негодующее «нет! нет!! нет!!!» Как раз в то время, когда хабаровчане впервые знакомились со спектаклем «Мы, нижеподписавшиеся…», по телевидению шел вечер народного артиста СССР Михаила Ульянова. Называя и характеризуя имена известных советских актеров, Михаил Александрович о заслуженном артисте РСФСР Александре Калягине выразился как об актере с неограниченными возможностями. Именно такое ощущение возникает от работы артиста и в роли Шиндина. Шиндин Калягина — это человек, который, начиная с энергичной полусмешной потасовки с проводником нагона, кончая этим поразительным объемным «нет!», держит зал каким-то почти материально осязаемым полем внутренней одухотворенности. Ощущение просто фантастическое, ибо порой кажется, что в обычный актерский инструментарий (жест, слово, мимика) здесь включаются и одежда, и окружающие предметы, и сам воздух вокруг артиста! Не случайно поэтому так сильно «срабатывает» финальная сцена. Но кому адресовано это шиндинско-калягинское «нет!»? Мелким прохвостам типа Семенова и Малисова, которые ради подачек от начальства готовы на любого рода беспринципность? Крупным «деятелям» типа начальника треста Грижилюка и зам. председателя облисполкома, которые ради карьеры и соответствующих благ окружили себя хорошо отлаженной системой личных связей, круговых порук, подкупов? А может быть, жене Шиндина или одному из членов комиссии Виолетте Матвеевне — людям обыкновенным, не борцам, желающим просто нормальной человеческой жизни? А если взять покрупнее, обобщить, то, возможно, «нет!» Шиндина направлено против порочных служебных союзов, главная цель которых — удержаться возле уютной «кормушки», используя самые современные демагогические формы прикрытия? Все это, может быть, и так, но тогда ничего принципиально нового не было бы ни в образе Шиндина, созданном драматургом А. Гельманом, ни в человеке Шиндине, каким его воссоздает на сцене Александр Калягин. Что же тогда? Попробуем разобраться в этом. Еще совсем недавно образ Шиндина не то что был невозможен для восприятия в искусстве, а попросту… не нужен. Ибо трактовался бы он (как мы и предположили выше), как образ борца за справедливость и побеждал бы, конечно, в финале каких-нибудь крутолобых ретроградов. Сейчас в искусстве более важны не борцы за справедливость (ибо мы убедились уже, что они были, есть, и, надо полагать, всегда будут), а сама идея существования справедливости и условия ее существования, условия ее выживания в нашем рациональном мире. Справедливость, честность, порядочность… Что это такое? — исследуют драматург Александр Гельман, постановщик спектакля Олег Ефремов, создатель образа Шиндина Александр Калягин. — Так ли уж необходимы эти качества? Экономичны ли они, наконец? Так пугающе неожиданно, так странно подобные вопросы, кажется, еще не ставились. Но пусть не пугаются люди, привыкшие мыслить раз и навсегда застывшими категориями, ибо искусство за все время своего существования никогда не придумывало ничего более странного и неожиданного, чем сама живая жизнь. И Гельман, разумеется, не исключение из этого правила. Сама жизнь ставит такие вопросы, и уж дело чести художника услышать их - или притвориться, что они не существуют. Можно и так. Только Семенов-то все равно будет существовать, ибо ему удобно и выгодно быть непринципиальным. И умный, все понимающий Малнсов будет существовать, так как ему удобно и выгодно обменивать служебную нечестность на реальные земные блага. И прекрасная, добрая, все говорящая «жутко правильно» Виолетта Матвеевна тоже будет существовать, ибо за свое прочное материальное и моральное благополучие она лишь изредка платит небольшие проценты в виде мелочных услуг: помочь нужному человеку, помочь устранить ненужного и т. д. Уж такая малость, что за кучей добрых дел это можно и не замечать. Настолько не замечать, что жить в свято уверенности, что ты честный и порядочный человек. И даже Девятов со своей «офицерской» честностью и пунктуальностью будет неплохо существовать, не подозревая, что его дистиллированную принципиальность давно уже взяли на вооружение «рукастые» люди. Но вот будет ли существовать Шиндин? Да, он, конечно, глубоко порядочный человек, такие люди, как говорится, нам нужны. Но вот он едет в командировку в дождевике и сапогах (прямо с работы сорвался!), а не очень честный Малисов — в приличном костюме. Шиндин — голодный, взвинченный, грубый, а Малисов — лоснящийся от спокойствия к корректный. Шиндин вьется мелким бесом, унижается до неприличия, а Малисов ведет себя прилично и достойно. У Малисова, наконец, трехкомнатная квартира, и если вдруг простудятся ребенок, то тут же будет определен в лучшую больницу. А у Шиндина — однокомнатная квартира и сын «двоечник» (не до него!) В спектакле ее нет — но просто нельзя не предположить, что у Малисова прекрасная, хорошо ухоженная, не без золота на пальцах жена, а у Шиндика — изнервленная, издерганная, истеричная от множества бытовых и общественных «мелочей жизни», которыми широко обставлена семья Малисова и которых совершенно лишена семья Шиндина. Так экономичны ли порядочность, честность, принципиальность? Оправданны ли столь многие жертвы, если, разрушая нормальную биологическую жизнь семьи и человека, они к тому же и видимых общественных побед не приносят? Ведь не смог Шиндин в конце концов помочь Егорову, не пробил головой стенку из людей, спаянных реальными материальными интересами! Так может быть, прав умный Малисов, утверждающий, что борьба за справедливость Шиндина — это донкихотство и дорогостоящее удовольствие для души, не имеющее ничего общего с реальной жизнью? Может быть, прав циник Семенов, прозрачно намекающий на бесплодность этой борьбы: «Хорошего человека все равно снимут»? На все эти острые — вопросы и отвечает с такой поразительной силой и глубиной финальное «нет!» Шиндина. «Нет!» Шиндина — это не розовая уверенность: мол, победа будет за нами. «Нет!» Шиндина — это отчаянный призыв к самому себе не разорваться на куски, не рассыпаться на атомы от горечи и бессилия, выстоять в пограничной ситуации, не дать заглохнуть в себе росткам добра и справедливости. «Нет!» Шиндина — это генетический приказ здоровым клеткам не поддаваться мутации. «Нет!» Шиндина — это, наконец, сохранение самой идеи справедливости, без которой невозможно м сохранение человека, как личности, и наше общее движение вперед. Идет нормальная реальная жизнь. Не плохая и не хорошая, не добрая и не злая. Просто жизнь. Вкус, цвет и направление ей задают люди. Можно огородить свою жизнь заборами, коврами, мебелью, связями, книгами — и наслаждаться. Можно и «нет!» кричать, и пытаться стенки разбивать, тяжело ранясь, и по-донкихотски воевать за незримые человеческие ценности. Выбирайте. Пресса Страстное слово театра, Г. Островская, Красное знамя (Владивосток), 8.07.1981 Удовольствие для души?, В. Дубков, Молодой дальневосточник (Хабаровск), 23.06.1981 Две премьеры, Инна Вишневская, Вечерняя Москва, 23.04.1979 Всего четыре часа?, Екатерина Кеслер, Социалистическая индустрия, 27.03.1979 | ||
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
