Наедине со всеми | Не хлебом единымНина Агишева, Правда, 22.02.1987 Некоторое время тому назад довелось беседовать с одним известным артистом. Он с горечью заметил, что в последние годы наша общественная жизнь напоминала грузинское застолье: все дружно славословили, соблюдая ритуал и не задумываясь о том, насколько торжественные восклицания соответствуют реальному положению дел. Тогда это высказывание не попало в интервью — сравнение кому-то показалось слишком сердитым. Вспомнила я о нем совсем недавно на премьере спектакля Художественного театра по пьесе А. Галина «Тамада».На сцене свадьба. Все, как полагается в наши дни: цветы, шампанское, вечер в банкетном зале ресторана, столы ломятся от закусок, поет певица, гости танцуют. У администратора в руках сценарий: тост, 3-4 минуты на еду и опять — музыка. Глядя на сцену, вы видите, что официанты воруют. Малознакомые друг с другом гости быстро хмелеют, и в воздухе пахнет дракой. Невеста не смотрит на жениха, а всех оглушающие песни столь же пошлы, сколько и необязательны. Наконец, появляется"штатный тамадам Гиви, он же Гена, неудавшийся актер, зарабатывающий на жизнь тем, что с неотразимой улыбкой произносит на чужих пирах заздравные речи. Вы видите все убожество этой свадьбы так ясно, что у вас сжимается сердце. Вам смертельно хочется, чтобы что-то наконец произошло, нарушило это мучительное косноязычие чувств и мыслей, слов и поступков. Ведь на свадьбе — люди! Отчего же, собранные вместе, они выглядят так жалко? Надо сказать, что вокруг свадеб сегодня вообще происходит много неожиданного. Вспоминается газетный очерк, в котором рассказывалось, как тщательно подготовленное богатое застолье не решились отменить даже по причине внезапной кончины отца невесты. Жених из «Тамады» продает самую ценную свою вещь — библиотеку фантастики, которую начал собирать еще в детском доме, чтобы оплатить присутствие на своем вечере знаменитого —«штатного тамады». …Меняются наши праздники. Уходят из них искренняя радость и раскрепощенное веселье, высокий настрой и окрыленность. Их все чаще заменяют «дефицит» на столах да «нужные люди», важно за этими столами восседающие. Долгие годы занятые решением проблем масштабных, глобальных (помните, даже в песнях наших яблони цвели не где-нибудь, а на Марсе!), мы гораздо меньше уделяли внимания другой стороне жизни — личной, интимной. Рассуждали едва ли не так: семья, культура чувств, культура общения, праздник, наконец? Да что тут мудрствовать — право же, дело нехитрое! Оказалось, что не так, что все со всем связано. Вот и подходит теперь к личным «Жигулям» сытый и одетый во все фирменное человек, нравственный и духовный уровень развития которого ниже, чем у его неграмотных и голодных предков. Или сидят перед всей страной па телевизионной «лестнице» рослые старшеклассники, на чьих юных красивых лицах написано такое презрение ко всем на свете памятникам истории и прочим «преданьям старины глубокой», что оторопь берет. И хочется немедленно создать еще один фонд культуры — по спасению и охране не соборов и рукописей, а душ человеческих, напрочь забывших, что не хлебом единым жив человек, что есть на свете Красота, которую ни за какие деньги не купишь, но которая просветляет нашу жизнь, придает ей высокий смысл. В новом мхатовском спектакле «Тамада» атмосфера фальши, пошлости происходящего воссоздана режиссером К. Гинкасом, художником Д. Боровским и актерами не просто тщательно, но - страстно, с болью. На этой свадьбе на подмостках все «играет»: от сложного контрапункта взаимоотношений двух ресторанных музыкантов до «цыганочки», исполняемой немолодыми гостями, от чуть слышных реплик за столом до наглой повадки официантов. Здесь присутствует то самое подлинное сценическое действие, о котором Станиславский писал: «В то время как внешнее действие на сцене забавляет, развлекает или волнует нервы, внутреннее заражает, захватывает нашу душу и владеет ею». Трудно и несправедливо выделять кого-либо из более чем пятидесяти актеров, занятых в спектакле, — работа каждого одинаково важна для достижения творческих целей постановки, напоминает о дорогом мхатовском понятии — ансамбле. Но есть и солисты. Явные — как Е. Васильева и А. Калягин, плетущие тончайшую психологическую вязь любви-ненависти, что соединяет двух не слишком молодых и удачливых людей — ресторанную певицу и ее аккомпаниатора. И менее заметные внешне, но столь же значительные внутренне, как, скажем, В. Фокин и О. Барнет, жених и мать жениха. Смысловой пик постановки приходится на тот момент, когда в невольное соревнование вступают два тамады — ничего не подозревающий Реваз (И. Смоктуновский), друг отца невесты, приехавший из Грузии на торжество с открытым сердцем, и уже знакомый нам Гиви (В. Симонов). Выясняется, что искренние слова Реваза об уважении к родителям, о памяти человеческой никому не нужны. Все хотят слушать одного лишь победительного Гиви, выпаливающего пошлейшие четверостишия «по случаю». Вот он, стереотип-лидер в глазах не такой уж малой части молодежи: элегантен, обаятелен, самоуверен и без комплексов. Врать для него так же легко, как дышать. Совестливость, прямота здесь не в почете — и только ли их, молодых, тут вина? Важный элемент оформления спектакля — огромное зеркало, в котором отражаются и бокалы, и закуски, и актеры — свадебные гости, и зрители. Прием не новый, но на этот раз бьющий без промаха. Кто, из нас не сидел на подобных дежурных торжествах, в душе кляня себя за даром потраченное время, а въявь любезно улыбаясь и даже выдавливая из себя приличествующие моменту фразы, похожие на круглые голые камешки с морского пляжа. Кто не говорил или не думал: пусть и у моих детей все будет не хуже, чем у других. Все, как полагается, как принято. Впрочем, стоп! Задумаемся: кем и когда приняты эти вот образцы поведения, мышления за единственно «приличные»? Увы, не так уж давно стали привычны в нашей печати статьи, защищающие честь и достоинство несправедливо обиженных людей, правдолюбцев, отказывавшихся идти на компромиссы и за это пострадавших. Это сегодня их - да и то пока не всех — восстанавливают на работе, им пишут благодарные письма. А вчера, бывало, над ними открыто торжествовали те, кто искал не правду, а выгоду. И находил. Все это происходило на глазах наших детей. Появились люди, для которых честность и доброта стали уже не престижны. Идеалы для них потеснила «фирма». Какой там праздник, когда прямо на свадьбе в «Тамаде» юная гостья носится как угорелая, одалживая у гостей по десятке, — уборщица ресторана продает фирменные босоножки! И одними призывами доверие к высоким понятиям не вернешь. Понятия эти — честь, совесть, интеллигентность, культура — должны в действительности занять подобающее им место, сегодня еще нередко занятое другими «ценностями». Для этого нужно многое, в том числе и привычка называть вещи своими именами. На эту тему Ион Друцэ написал интересную пьесу-притчу «Рыжая кобыла с колокольчиком». Там в село приезжает комиссия и ведет расследование, называя изображенную на рисунках старую клячу ланью редкой породы. Кто-то с этим охотно соглашается (начальству виднее!), кто-то нет. Но, наконец, раздается громкий человеческий голос: да какая же это лань — просто рыжая кобыла! Лишь после этого людям становится легче дышать. …А в «Тамаде» все еще отплясывает свое свадьба. Появляются новые гости — молодые люди, танцующие в популярном сегодня стиле «брейк». Движения их откровенно механистичны, они демонстрируют завидное умение — некоторых прямо-таки не отличишь от кукол на шарнирах. Принужденность и неискренность, царящие в банкетном зале ресторана, достигли, кажется, своего апогея. И всплывают в памяти слова поэта: «Что там в груди колотится пойманной партизанкою? Сердце, нам безработица. В мире — роботизация». И его же отчаянное, метафорическое «небом единым жив человек». Похоже, сейчас самое время об этом вспомнить. Пресса Не хлебом единым, Нина Агишева, Правда, 22.02.1987 Колоратурный контрабас, Мария Седых, Литературная газета, 28.01.1987 Групповой портрет с тамадой, Сергей Николаевич, «Неделя», № 4 (1400), 1987 «Горько!», Юлий Смелков, Московский Комсомолец, 28.12.1986 Премьеры будущей недели, Вечерняя Москва, 25.10.1986 | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
