МХТ им. А. П. Чехова: В театре надо быть смиренным…

В театре надо быть смиренным…

Александр Строганов, Век, 18.10.2002

Строчка всплыла в памяти откуда-то из глубин автобиографической, неоконченной, ни на какие другие актерские мемуары не похожей книги Виктора Гвоздицкого, которая и названа необыкновенно — «Читатель своей жизни». Нужно признаться, читатель невероятно внимательный, пристальный, однако на самом себе не сосредоточенный; черными, южными, печальными глазами смотрящий «не вовнутрь», а «вовне»; все запомнивший, не стирающий пыль с потускневших зеркал прошлого, любящий его и в счастливые, и в трудные для себя времена.

Книга написана некоторое время назад, а сегодня мы в ожидании празднования юбилея Гвоздицкого. Ему пятьдесят, но он все так же изящен, хрупок, подвижен. Как тогда, когда у любимого своего режиссера и друга Николая Шейко, художника большой театральной культуры и несравненной начитанности, в легендарном Рижском ТЮЗе 60—80-х годов, погубленном новыми порядками, упоенно лицедействовал в венецианских опусах Карло Гоцци; мальчик из краснодарской провинции, выпускник традиционнейшего Ярославского училища при Театре им. Федора Волкова, пробовал себя, покорял и побеждал в русских опытах итальянской комедии дель арте. И тогда, когда у великого Николая Павловича Акимова в Ленинградском театре комедии являлся шварцевской Тенью — весь черный, узкий, зловещий, из углов, колен и локтей, на мгновение показывался среди занавесей балкона и, напугав резким птичьим профилем, синим гримом лица, исчезал, обещая скорое возвращение.

Сегодня он такой или почти такой же, когда работал с Петром Фоменко в системе его театра «игры и преображений», и тогда, когда работал у режиссера Михаила Левитина — фаната, знатока, продолжателя формального советского театра 20—30-х годов; в «коллективе не для всех» — «Эрмитаже» (бывшем поляковском «Театре миниатюр») входил в полузабытые миры Бабеля, Олейникова, Хармса, обэриутов… Встреча в Ленинграде в пустые, безнадежные времена «звонкой тишины» с безработным Камой Гинкасом стала судьбоносной для обоих. С моноспектакля «Пушкин и Натали» (который они ставили для себя, без денег, площадки, перспектив, на квартире у режиссера) — о Болдинской осени Поэта, по его письмам к Невесте — Мадонне — начался новый отсчет жизни Гинкаса и Гвоздицкого, на долгие годы самых близких друзей-единомышленников в искусстве.

Озоруя, старательно «примеривая» сходство с Пушкиным «на себя», Гвоздицкий вешал кудрявую бакенбарду за ухо, ставил ступни внутрь носками, по точной рекомендации современников, с комической трогательностью жаловался, спрашивал совета у зрителей и, поначалу ужасно не похожий, становился до наваждения похожим на Поэта.

Пушкинская божественная легкость, возникнув в спектакле, в будущем уже не оставляла артиста, так же как пушкинская веселость, растворенная в печали.

Ничего не оставив в прошлом, он взял с собой всех — не только прославленных и знаменитых, самых близких себе людей искусства, как Шейко или Левитин, как незабвенная и несравненная Елена Владимировна Юнгер, но и далеких, чужих — вроде ярославской «громады» Фирса Шишигина, традиционалиста, народника, почвенника, в молодости и зрелости полновластного хозяина «дела», в старости — одинокого и ненужного; или талантливого режиссера несчастливой судьбы Вадима Голикова, которому Гвоздицкий обязан перемещением в северную нашу театральную столицу.

Они не остались только памяти милыми именами, но каждый по-своему претворился, воплотился в его работах. Так возник Гвоздицкий — уникально разносторонний актер, виртуоз внешней и внутренней техники, в возможностях которого изысканность и утонченность модерна (интересно, хоть и спорно играет он Сирано де Бержерака во МХАТе); и театр притворщиков-лицедеев (смотри его бродячего комедианта Основу в «Как вам это понравится» у Николая Шейко во МХАТе); и изощренной сегодняшней формалистики он вовсе не чужд, и литературному театру Марины Цветаевой в свое время отдал дань.

Мастер ритма и движения, он кружил и кружил своего Порфирия на небольшой сцене Московского ТЮЗа в известном спектакле Камы Гинкаса"Играем «Преступление», в нарядных белых одеждах, не дотошный следователь-крючкотвор, а элегантный, пластичный, легкий человек-танец. Дурачил и заговаривал несчастного убийцу Раскольникова, упивался собственными хитростями, смеялся и ликовал во всевластии, всеоружии профессии. Но вдруг опускался нарядной бабочкой в сером, грязном углу, опадал, отрешался от иллюзий, жалел Раскольникова и презирал себя, зная, что он - человек конченый.

В лермонтовском «Маскараде» (постановка друга — Николая Шейко, МХАТ) осмысленно, чеканно и тихо звучали речи-исповеди Арбенина. Но еще более впечатляли паузы, замирания одинокого человека, чужого и чуждого всем, обреченного так же, как и посланная им в смерть Нина. Внешне — горбоносый, бледный, курчавый — он был снова похож на Пушкина, но еще больше на пушкинский — «светский» век, жестокий и пустой, когда легко подымались дула пистолетов, с бездумной яростью вскидывался смертоносный дуэльный клинок и жизнь человека не стоила ничего.

Переход Гвоздицкого в Художественный театр был и объясним и странен. Актер большой культуры, глубокой начитанности и знания, теперь еще с открывшимися границами и европейский человек, под сводами первого из наших российских театров он культуры и искал. А оставлял свою режиссуру. Не только Левитина, но и бесконечно близкого, необходимого Гинкаса. Быть может, надеялся, что во времена нынешних перемещений и совмещений встреча с ними состоится на территории его нового Дома. Он искал и Дом-Театр, о котором влюбленно пишет в своей книге, структуру Театра-Дома считая самой совершенной.

Он много преуспел на новом месте. Стал народным артистом. К его прочной (не звездной, а истинной) репутации великолепного актера теперь прибавились еще и внешние отличия. Он с успехом заменил Смоктуновского в булгаковской роли Короля-Солнца. Радостным, смешливым, молодым — и обреченным сыграл-проскользил, протанцевал по жизни, проострил Тузенбаха в закатных ефремовских «Трех сестрах». В искусстве ни в чем нельзя быть уверенным до конца. Ожидание будущего вместе с надеждой несет тревогу. Как-то сложится все у Виктора Гвоздицкого в предстоящие годы… Пока же, накануне юбилейного торжества, — счастья, здоровья, удачи замечательному актеру и человеку!

2002

Олег Табаков: «Каждый должен носить свой чемодан», Спорт-экспресс, 27.12.2002

Ты с этим шел ко мне и мог остановиться у сортира?, Наталия Каминская, Культура, 26.12.2002

Суета вокруг сортира, Алексей Филиппов, Известия, 25.12.2002

Кабачок «13 писсуаров», Елена Ямпольская, Новые известия, 25.12.2002

Без палочек, Марина Давыдова, Время Новостей, 24.12.2002

Краткий отчет, Ольга Фукс, Ваш досуг, 24.12.2002

Дело было в туалете, Артур Соломонов, Газета, 23.12.2002

МХАТ нашел отхожее место, Роман Должанский, Коммерсантъ, 23.12.2002

Оптимист с коммунистическим прошлым, Григорий Заславский, Независимая газета, 20.12.2002

МХАТ промахнулся и попал в коммунистов, Евгения Поливанова, Газета.Ru, 20.12.2002

Друг мой, Толька!.. (Анатолию Смелянскому — 60), Михаил Швыдкой, Московские Новости, 19.12.2002