МХТ им. А. П. Чехова: Богов не меняют

Богов не меняют

Анна Хрусталева, Учительская газета, 6.04.2004

В этом году у Владлена Давыдова, народного артиста, мхатовца, кинозвезды, лауреата Государственной премии, — юбилей. В свои восемьдесят он все так же красив, а голос его по-прежнему глубок и звучен. С ним можно говорить часами: он столько видел и столько пережил. Вы только не перебивайте, и перед вами воскреснет довоенный МХАТ, где еще не стихли шаги самого Немировича-Данченко, оживут легендарные «старики» — Качалов, Москвин и Книппер-Чехова. Вы будто наяву увидите, как в страшные октябрьские дни 1941 года люди, кто пешком, кто на попутках, кто в переполненных вагонах, оставляли Москву, бежали, не зная, суждено ли им будет когда-нибудь вернуться.
Послевоенный «Мосфильм» и первое звуковое кино — и это есть в его рассказах. За шестьдесят лет на сцене и в кино Давыдов сыграл маршалов и царей, английских лордов и русских интеллигентов. Его можно увидеть и сегодня: во МХАТе — это «Амадей», в кино — «Зависть богов» и «Дворцовые перевороты». В кого он только не превращался, а остался человеком. Первым рыцарем, верным стражем, хранителем и очевидцем золотого века русской сцены.

- Владлен Семенович, несмотря на то, что юбилей уже позади, позвольте еще раз поздравить вас с днем рождения, пожелать здоровья и сил, чтобы оправиться после шумных торжеств. О каком своем дне рождения вы вспоминаете чаще всего?

— Спасибо за поздравления. И здоровье, и силы — все это мне действительно сейчас не помешает. В студеном 1942 году я праздновал свое восемнадцатилетие. И друзья подарили пачку махорки. Дороже подарка я, наверное, никогда больше не получал.

- А в этот раз вы сами себя как-нибудь побаловали?

— Самый главный подарок вышел из типографии в конце января. Книга «Театр моей мечты», которую я начал писать еще в юности. Тогда, конечно, я и думать не думал, что однажды мои скромные записки перерастут в мемуары. Просто вел дневник. Ходил в театр, весь репертуар довоенного МХАТа пересмотрел несколько раз. И тщательно записывал свои впечатления: кто из артистов мне понравился, кто — нет, какую роль я бы сам хотел сыграть.
Попал в дневник и наш школьный драмкружок. Все очень тщательно описано: как мы работали, что ставили, как прошла премьера «Без вины виноватых». Драмкружком, кстати, заведовал Саша Аронов, который потом стал знаменитым режиссером в Театре Станиславского.
В 1937 году в депутаты Верховного Совета от нашего Фрунзенского района баллотировался легендарный мхатовец Иван Михайлович Москвин. И в школе мне поручили сделать агитплакат, посвященный Москвину. Плакат этот, кстати, до сих пор у меня хранится. Так я стал страстным поклонником Ивана Михайловича, ходил за ним как тень, узнал, где он живет, когда выходит из дома на спектакль. Ждал его, провожал до театра, мы шли пешком и разговаривали. Все эти беседы я, конечно, тщательно записывал, стараясь ничего не упустить.
Я учился в Школе-студии МХАТ и продолжал вести дневник. Не бросил и став актером. Пятнадцать лет был директором Музея МХАТа — и продолжал писать. А три года назад решил все это оформить в книгу.

- МХАТ — это действительно театр вашей мечты или просто такая красивая аллегория?

— Мне было 11 лет, когда я написал письмо в Художественный театр. Сказал, что мне нравится, как играют артисты, и когда я вырасту, то обязательно буду служить именно в этом театре. Это в высшей степени самонадеянное мальчишеское письмо, конечно, не сохранилось бы, не получи я отпечатанного на машинке ответа: «Благодарим вас за хороший отзыв. Если вы действительно решите стать актером, заканчивайте успешно школу и приходите к нам экзаменоваться». И подпись: режиссер спектакля «Платон Кречет», заслуженный деятель искусств Судаков. Легендарная, надо сказать, личность. Человек, поставивший одни из лучших спектаклей МХАТа в советский период — «Дни Турбиных», «Бронепоезд 14-69».
Шел 1935 год. Мои родители много работали, я с ними почти не виделся. Театр был для меня всем, для чего только и стоило жить. Окном, да что там окном — воротами в рай, в мечту, в романтическую, красивую, поэтичную жизнь. Я собирал программки и даже билеты оставлял на память. Но мечта — она на то и мечта, чтобы идти к ней долго и очень трудно.

- Когда же все-таки состоялось ваше первое личное знакомство с МХАТом?

— В 1941 году умерла мама, а отчим, врач-невропатолог, ушел на фронт. Я остался один. И в начале октября пошел экзаменоваться в театр. Слушала меня довольно серьезная комиссия, что ни человек — то мэтр, живая легенда. Это только в то время Художественный театр с его верой и интеллигентными традициями мог позволить себе на полном серьезе слушать мальчика с улицы.
Я читал Есенина: «Вы помните, вы все, конечно, помните». Делал это, как мне казалось, очень глубоко, с надрывом и трагичностью в голосе. На полпути меня прервали: «Вам сколько лет? Семнадцать? Вы читаете то, в чем ничего не смыслите. Давайте что-нибудь другое». Против монолога Чацкого комиссия, слава Богу, ничего не имела. Посовещавшись, «зрители» постановили, что данные у меня, безусловно, есть — голос, внешность, но надо учиться. А студии при театре нет, болтаться за кулисами — не лучшее начало творческой жизни. Профессор ГИТИСа Орлов дал мне свой телефон и попросил связаться с ним через неделю — за это время он что-нибудь для меня придумает. А через неделю, 15 октября 1941 года, МХАТ эвакуировался в Саратов. Эти страшные дни я помню до сих пор, будто и не было прошедших с тех пор шестидесяти с лишним лет. Я очень хорошо помню эти дни. Темные, неосвещенные улицы, дома, весь город в маскировке. Идет мокрый снег, по сырому асфальту скользят редкие машины. Фары закрыты, оставлены лишь узкие прорези, сквозь которые сочится плоский, какой-то потусторонний свет. И тишина, будто предсмертное оцепенение. ..
Через несколько дней отправился в тыл, в Куйбышев, и наркомат Военно-Морского Флота, где я в тот момент работал телефонным монтером. А вскоре меня призвали в армию, оставив при наркомате начальником телефонной станции. Это был крах, мои надежды рухнули, забрезживший, казалось, свет померк.

- Но в конце концов все оказалось не так ужасно. Если верить вашей биографии, в 1943 году вы уже были студентом Школы-студии МХАТ. ..

— Судьба будто испытывала меня, проверяла, действительно ли так сильны мои желания. Но в то же время вела, постоянно сталкивая с хорошими людьми. В апреле 1943 года не стало Немировича-Данченко. И на следующий день вышло постановление об увековечении его памяти. Одним из пунктов было создание Школы-студии имени Немировича-Данченко при Московском Художественном театре. Узнав об этом, я снова будто ожил. Связался с Орловым, он меня сразу вспомнил. Приехал в отпуск в Москву, был представлен директору (на моей памяти во МХАТе сменились десять директоров), и руководство театра обратилось к главнокомандующему Военно-Морского Флота адмиралу Кузнецову с просьбой демобилизовать меня, дать возможность учиться. И меня отпустили. Приказ гласил: демобилизовать и направить в распоряжение дирекции Художественного театра. В 1947 году я окончил студию и в числе 16 человек был принят во МХАТ, где служу до сих пор вот уже 57 лет…

- А с кино все было так же непросто?

— Еще как! В кино я попал в 1944 году. Меня пригласили на пробы в картину «Без вины виноватые». Утвердили на роль Незнамова, я уже даже начал репетировать с Тарасовой. Но в студии мне строго-настрого запретили сниматься, сказав, что демобилизовали из армии не для кино. Боялись, что экран меня испортит, я зазнаюсь. Я, конечно, расстроился и пошел за подмогой к своему кумиру, Василию Ивановичу Качалову. И он сказал замечательную фразу, которую я до сих пор не могу вспоминать без улыбки: «Владлен, все понимаю, это очень заманчиво, но вот вам мой совет — никогда не портите отношений с дирекцией». И кто это сказал? Гениальный актер, актер мирового класса. Святой человек, которого за его добрейшую душу иногда называли Христос Иванович. И если сам Качалов такое говорит, как тут можно спорить.
В 1948 году, уже будучи актером МХАТа, я попал на пробы в картину «Встреча на Эльбе». Метили меня на роль американского офицера или немецкого учителя. Но Александров, снимавший «Встречу», сказал, мол, извините, Владик, вы на немца не похожи. На американца, впрочем, тоже. И предложил пробоваться на главную роль советского полковника Кузьмина. Но мне 24 года, какой из меня полковник? И тогда Александров, человек удивительного чувства юмора, недаром до этого он снимал исключительно музыкальные комедии, нашел выход из положения: «Владик, вы слишком молоды для полковника, мы с Орловой решили „разжаловать“ вас до майора». С тех пор прошло 55 лет. Этот фильм обзывают конъюнктурным, лакировочным. На это я могу возразить лишь одно: я искренне, как и все мы тогда, верил в каждое слово, произнесенное в этом фильме. Верю и сегодня.
Потом были «Кубанские казаки», «Застава в горах», «Человек-амфибия», любимый мною «Табачный капитан», «Сестры». С этим фильмом, кстати, тоже забавная история связана. Когда он вышел на экран, я получил письмо от девочек-школьниц: «Дорогой товарищ Давыдов. Мы видели фильм „Сестры“, где вы играете Бессонова. Нам понравился этот фильм и то, как вы играете эту роль. Только мы не поняли — ваш образ положительный или отрицательный?» Я написал ответ: «Спросите об этом у своего педагога по литературе». И вновь приходит письмо: «Мы спросили у нашей учительницы, а она сказала: „Давыдов играл эту роль, пусть он вам за нее и отвечает“.

- Почти шестьдесят лет в одном театре. Неужели у вас никогда не было соблазна попробовать себя на другой сцене? Ведь о том, чего не было, всегда жалеешь больше, чем о том, что действительно случилось.

— МХАТ — это мой храм, в котором я не работаю, а служу. А богов не меняют. Да, здесь были разные времена. Когда после оглушительного успеха во „Встрече на Эльбе“ я продолжал играть в массовке — было обидно. Я не мог спокойно ходить по улицам, меня все время узнавали, а в программке спектакля „Воскресенье“ было написано: лакей графини Чарской — лауреат Сталинской премии В. Давыдов. Мне советовали — напиши Сталину, как это так, унижают не только тебя, но и его имя. Я ничего не стал писать, я слишком любил МХАТ и готов был для него на все. Я вытерпел это тяжелое начало, и театр с лихвой отплатил мне: я стал играть очень много интересных главных ролей. Не знаю, что я сделал для театра, но театр дал мне все. Даже семью. Моя однокурсница и жена Маргарита Анастасьева, очаровательная красавица Марго, с которой мы уже 53 года вместе, тоже всю жизнь проработала во МХАТе. Здесь же служит и наш сын Андрей.
Марго много играла. Со спектаклем „Дядя Ваня“, где в роли Елены Андреевны она сменила Тарасову, ездила на гастроли в Лондон и в Париж. Занимали ее и во всех советских пьесах, которые она, смеясь, называет „моя Лениниана“: в „Кремлевских курантах“, в „Третьей патетической“. На мой взгляд, она своей чистотой и искренностью украшала и оправдывала все эти политизированные агитационные пьесы.
Когда я готовил свою книгу, то попросил ее написать отдельную главу. Там она рассказывает, как пережила поток обрушившейся на меня славы и толпы поклонниц. Знаете, она очень любит повторять, что красивый мужчина — это золото в чужом кармане. Хотя что-то мне подсказывает, что в ее карман тоже кое-что попадало…

2004

Триста смертей Моцарта, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 31.12.2004

Девушка Mороз, Лариса Резникова, Московский Комсомолец, 25.12.2004

У Табакова обнаружили «Сердце ангела», Артур Соломонов, Известия, 22.12.2004

«Чайка» приземлилась в МХТ, Глеб Ситковский, Газета, 22.12.2004

Король Лир, Александр Смольяков, Где, 17.12.2004

Ход к зрительному залу… Вячеслав Невинный, телеканал «Культура», 30.11.2004

«Невинный при всей своей массе человек очень тонкий», Ольга Романцова, Газета, 29.11.2004

Верный, страстный, Невинный, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 29.11.2004

Сирота армянская, Роман Должанский, Коммерсант, 24.11.2004

Невинность победила, Артур Соломонов, Известия, 23.11.2004

«Я никогда не был важным человеком, VIP», Сергей Капков, Газета, 21.11.2004