МХТ им. А. П. Чехова: Как народный артист рыдал навзрыд или кое-что из жизни гения

Как народный артист рыдал навзрыд или кое-что из жизни гения

Павел Подкладов, Национальная Информационная Группа, 4.07.2004

Рядовой театральный зритель не всегда обращает внимание на фамилии тех, кто значится в программке спектакля помимо любимых актеров. Ну, в крайнем случае, знает режиссера, который поставил спектакль. Фамилия художника редко остается в его памяти. «Да и впрямь, так ли он важен для спектакля? — скажет не очень сведущий индивидуум. — Вот игра актеров — это да!» Иной раз, действительно, художника приглашают только для того, чтобы чем-то украсить сцену, развлечь скучающего зрителя яркой декорацией и смешными деталями. И, в основном художники, что называется, пляшут под дудку постановщиков. Настоящий же художник всегда создает свой неповторимый театр. Таких в нашем отечестве: раз-два и обчелся. Но и среди них есть тот, кто вот уже долгие годы царствует на театральном Олимпе, подобно Зевсу. Зовут этого человека Давид Боровский. Ему в конце прошедшей недели исполнилось 70 лет. Правда, на Зевса он не похож ни внешне, ни по своим повадкам. Вот и с юбилея своего сбежал, чтобы не слышать славословий?

Думаю, что ни среди специалистов, ни среди простых зрителей не найдется такого, кто оспорил бы название этой заметки применительно к Боровскому. Потому что он неповторим. Он уникален. Он - один из немногих, кто способен создать зримый образ спектакля и наравне с режиссером быть его автором. Так было всегда: и в Киеве, где он начал свою работу в театрах в 15 лет, так было в легендарном Театре на Таганке, так происходит и сейчас. В театроведческих статьях и книгах написано, что творчество Давида Боровского во многом повернуло развитие российской сценографии второй половины XX века, обновило ее язык, помогло возвращению на сцену открытий Мейерхольда.

Когда-то Юрий Любимов увидел эскизы Боровского к спектаклю и тотчас же пригласил его к себе на Таганку. С тех пор более 30 лет Боровский проработал главным художником этого театра. Здесь художник поставил с Ю. П. Любимовым свыше 20 спектаклей. По существу он стал соавтором таких известных постановок Таганки, как «Обмен», «Товарищ, верь…», «Живой», «Мать», «Зори здесь тихие. ..», «Гамлет», «Дом на набережной», «Высоцкий» и др. Последняя по времени работа — спектакль «Шарашка» (по роману А. Солженицына «В круге первом»). Вместе с Любимовым Боровский ставил спектакли и на многих драматических и оперных сценах Европы.

Наш читатель спросит, чем же так примечателен художник Давид Боровский? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, понадобились бы сотни страниц. Но если быть кратким, то главным в творчестве этого художника является уникальное соединение острейшей условности с пронзительной жизненной правдой. У Боровского условность и правда всегда были соединены в одно целое. Как правило, он сочиняет спектакль из очень немногих и очень простых элементов. Любит вводить реальные бытовые вещи из реальной жизни, знакомые каждому зрителю и вызывающие глубоко личные воспоминания. Так было и в «Зорях», так было и в «Гамлете», так было и в недавнем «Вишневом саде» во МХАТе?

Автор этих строк мог бы долго говорить о Давиде Боровском. Но после недолгих колебаний решил, что говорить о великом художнике должен человек, равный ему по таланту. Таким является замечательный ученый-театровед Алексей Бартошевич, который любезно согласился сказать несколько слов о юбиляре.

— Когда приходишь на выставки сценографии, то любуешься эскизами и макетами художников. Но потом на сцене они очень много теряют. Потому что художники пытаются создать красивую, живописную театральную картину. У Боровского не так. Он - сценограф с режиссерским мышлением. Боровский мыслит категориями динамики и пространства. Он создает трехмерный театральный мир. Мир, полный движения и динамики. Он работал во многих театрах и со многими режиссерами и в России, и за рубежом. И все-таки, вершина его искусства — это великие спектакли, созданные им в 60-е и 70-е годы с Юрием Любимовым. Я не могу забыть «Зори здесь тихие» — спектакль, который был поставлен к 30-летию начала войны. В нем с огромной силой открылось драматическое и человеческое содержание войны. И в очень большой степени это — Боровский. Он часто строит свои декорации из самых простых материалов. И здесь тоже нашел очень простую вещь: деревянные борта старого военного грузовика. И эти доски из «Зорей» до сих пор забыть невозможно. Они превращались то в болотную гать, по которой шли солдаты, то в деревья, то в баньку, в которой мылись эти несчастные, обреченные на смерть девчонки. И в конце спектакля эти самые обычные, крашенные защитным цветом доски превращались в деревья и вдруг начинали «танцевать» по тихую музыку? Я помню, как один старый мхатовец никак не хотел идти на Таганку, дескать, они там занимаются формалистическим трюками, отреклись от русского психологического театра. Но однажды его затащили на «Зори». И когда эти деревья-доски начали танцевать, он вдруг громко заревел, заплакал навзрыд вместе со всем залом. Это были сладкие театральные слезы, слезы счастья, которые мы редко льем в театре. И Боровский много раз дарил нам такие минуты. Я уж не говорю о «Гамлете», в котором именно он придумал тот великий занавес. Эта вязаная ткань стала образом трагических сил бытия, образом смерти, образ страшного чудовища, которому были доступны все углы сцены. Этот странно устроенный занавес двигался по сцене во всех направлениях и сметал и правых и виноватых. Подсвеченный, он казался то гигантской паутиной, то каким-то неведомым зверем, то стеной из земли. Это и было воплощением гамлетовских непреодолимых сил судьбы. Этот плетеный занавес оживал и он, вместе с Высоцким, разумеется, символизировал самый смысл великой пьесы. И это было одно из самых сильных, самых могущественных театральных впечатлений. Вот эта театральность Боровского, его режиссерское мышление, способность его видеть сценографическое полотно не как прекрасную картинку, но как суть и нерв спектакля, делают его выдающимся, великим художником, который в сущности возродил традиции мейерхольдовской сценографии и динамики. Боровский — одна из самых крупных фигур в мировом театре ХХ века и дай Бог ему здоровья и удачи.

Принято считать, что в 70 лет человек уже не может достичь прежних вершин в творчестве. Но Боровский продолжает успешно работать и в питерском Малом драматическом театре, и во МХАТе. Как вы считаете, равны ли последние его работы тем, легендарным спектаклям на Таганке?

С точки зрения сценографии — равны. Эти спектакли не все равновелики по режиссерскому качеству (я не говорю, конечно, о великих спектаклях Додина). Но Боровский в этих спектаклях делает все возможное, как замечательный художник.

Вы сами сказали, что Боровский определял концепцию спектакля. Не было ли у того же Юрия Любимова ревности к нему?

Уверен, что не было. У них был настоящий союз. Я говорил, что образ «Гамлета» создал Боровский, но концепцию спектакля придумали они вместе. Так же было и в «Доме на набережной», где лифтовые клетки имели также образ тюрьмы. Мы - восторженные зрители Таганки — воспринимали Боровского и Любимова, как единое целое. Как союз единомышленников театральных людей и просто личностей.

2004

Триста смертей Моцарта, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 31.12.2004

Девушка Mороз, Лариса Резникова, Московский Комсомолец, 25.12.2004

У Табакова обнаружили «Сердце ангела», Артур Соломонов, Известия, 22.12.2004

«Чайка» приземлилась в МХТ, Глеб Ситковский, Газета, 22.12.2004

Король Лир, Александр Смольяков, Где, 17.12.2004

Ход к зрительному залу… Вячеслав Невинный, телеканал «Культура», 30.11.2004

«Невинный при всей своей массе человек очень тонкий», Ольга Романцова, Газета, 29.11.2004

Верный, страстный, Невинный, Марина Райкина, Московский Комсомолец, 29.11.2004

Сирота армянская, Роман Должанский, Коммерсант, 24.11.2004

Невинность победила, Артур Соломонов, Известия, 23.11.2004

«Я никогда не был важным человеком, VIP», Сергей Капков, Газета, 21.11.2004