| 9 вопросов для Максима Матвеева Пресс-служба МХТ, 15.04.2015 - К какому совету своих педагогов вы постоянно возвращаетесь?
— Я учился в Школе-студии МХАТ, а до этого в Саратове — и там, и здесь была насыщенная образовательная жизнь. Жизнь связывала с крупными личностями. Первым мастером была Ермакова Валентина Александровна, Народная артистка СССР, профессор. Она очень гордилась тем, что в ее учениках ходят Евгений Миронов, Галина Тюнина. Я за ней многое записывал в силу моей юношеской романтической влюбленности в профессию. Она любила повторять: «Актерская профессия — это 99% работы и 1 % таланта». Она воспитала во мне трудоголика. В Школе-студии Игорь Яковлевич Золотовицкий любил повторять: «Я научу вас этой профессией зарабатывать деньги». После этих двух взглядов на профессию вывод напрашивается только один: в актерстве надо работать, работать и еще раз работать… Это условия выживания. Когда я родителям сообщил, что я не пойду учиться в юридическую академию госслужбы и не буду принадлежать к представителям «денежных профессий», первым доводом отца было: «они же мало зарабатывают». Папа не был неправ.
- Тяжело ли провинциалу далась Москва?
— Такая проблема была. Провинциалы по большей части очень пугливые, а страх он зажимает, выбивает уверенность из-под ног. Хотя мне в силу совпадения темпоритмов было комфортно. У меня такого насыщенного ритма в учебе, как здесь, в Саратове не было. Мастерство, лекции, репетиции плановые до двенадцати, потом репетиции самостоятельных отрывков в общежитии до четырех ночи и опять с утра лекции, и они нравились, но борешься с желанием заснуть прямо перед лицом педагога. Только сейчас я начинаю по-настоящему пугаться Москвой, она начинает меня раздражать, иногда даже мешать.
Был случай, один парень, ведущий студент курса в Саратове, приехал показываться в Москву. Ему устроили показ, но в последний момент попросили прийти завтра. И он испугался, застеснялся, чего-то нафантазировал себе… и уехал назад. Этот страх перед Москвой — ужасная вещь. Для меня таким испытанием была роль в «Последней жертве» Юрия Еремина. Я был еще студентом Школы-студии. Недавно мы с Мариной Вячеславовной Зудиной вспоминали эти репетиции. Смеялись… Рассказали друг другу, что чувствовали в то время. Я оказался один среди больших артистов, включая собственного педагога, художественного руководителя и его жены. И я понимал, что мне надо выдавать результат, соответствовать своим партнерам. Марина Зудина теперь говорит, что буквально не понимала, как со мной играть любовь: «зеленый» пацан, которого еле слышно на сцене, а надо изображать взрослые чувства. Плюс мои проблемы с голосом, которые были в то время и о которых мне Олег Павлович постоянно напоминал. Боязнь быть неуслышанным, боязнь плохо сыграть, боязнь не понравиться… Тяжело было. Неуверенность меня чуть не погубила.
- Какое событие вас окончательно убедило в том, что выбрали профессию навсегда?
— Все случилось неожиданно и случайно, я никогда не рассматривал для себя актерство как жизненную перспективу. До поступления на театральный факультет я ходил в театр один раз. Причем именно тогда, когда старшеклассников «загоняли» в театр гуртом, «в обязаловку» — когда хихикаешь в темноте зала со своими одноклассниками во время спектакля, а на сцену даже не смотришь. Вот и весь мой театральный опыт. А потом, спустя месяца три после поступления я вдруг ясно осознал: мне все нравится, нравится репетировать, строить роль, говорить о театре и т.п. У меня было такое чувство, что все произошло помимо тебя. И понимание того, что это произошло неслучайно, добавляло уверенности.
- Самая странная зрительская реакция в вашей карьере?
— Однажды в костюме священника стою в зале на «Идеальном муже», жду когда «меня» на сцену позовет Лорд. И вдруг кто-то дергает за рясу. Вижу, женщина протягивает программку и шепчет: «Максим, подпишите!» Я растерялся. Вроде как спектакль идет, и стоишь весь такой в образе… Мне потом артисты говорят: «Ну, ты бы ее перекрестил что ли!»
- Самое экзотическое место, где вы побывали?
— Япония. Ездили с театром, когда Тадаши Сузуки ставил с нашими артистами «Короля Лира». Страна, которая бьется за каждый сантиметр суши. Все вместе потрясло: культура, способ обустройства, отношения к работе, к месту, где живут; странные отношения между полами, между подчиненным и начальником. Казалось бы, рядом высочайшие технологии и тут же совершенно архаичные взаимоотношения между людьми. Хороший был спектакль у нас, очень эстетский. Опыт симбиоза русской драматической школы и японской театральной культуры.
- Что вас лично заставляет заниматься благотворительной деятельностью? Имеется в виду вашу работу в проекте «Доктор Клоун».
— Работой в «Докторе Клоуне» меня заставляет заниматься вера в то, что эта деятельность оказывает прямой терапевтический эффект на наших маленьких пациентов. Опыт зарубежных коллег и наш показывает, что эмоциональная составляющая лечения ребенка важна так же, как и медикаментозная. Дети должны хотеть выздоравливать. Вот это желание мы и стараемся у них поддерживать. Решение заниматься этим пришло спонтанно, а уже потом наша деятельность выросла в благотворительный фонд. Такое время было в стране, когда общество начало само организовываться. Первый раз мы пришли к девочке, которая лежит со страшным диагнозом, девочка в депрессии: отсутствует желание принимать пищу, общаться. Через час эта девочка встала и водила уже нас по палатам и помогала посвящать в клоуны остальных детей. Потом мы стали узнавать, что есть такая наука: арт-терапия, и что доктора-клоуны должны обладать какими-то знаниями, знать специфику болезней. Например, если идет кислородная терапия, нельзя надувать шары — они лопаются. Или как лучше всего отвлечь ребенка от той или иной болезненной процедуры… Если актерство производит такой эффект, им надо заниматься и развивать эти навыки в себе.
- Вы верите в то, что театр может изменить жизнь?
— Да, наверное. Хотя, нет… не изменить, но направить. Вспоминаю свои самые сильные впечатления от театра, когда выходишь из зрительного зала и домой идти не хочется. Когда благодаря увиденному на сцене хочется заново обдумать свои жизненные перипетии, переосмыслить их, еще раз прожить…
- Можно ли сблизить сознание театрального человека и человека религиозного?
— На сцене человек, не обремененный какими-то ограничениями, выглядит смелее и интереснее в театральном плане. Я не могу себя назвать религиозным человеком. Последние три месяца моя настольная книга, в которую я вложил очень много закладок, — «Бог как иллюзия» Ричарда Докинза. Очень интересная книга, которая позволяет взглянуть на религию под другим, непривычным для нас углом зрения, сдирает стереотипы и дает более объективный взгляд на отношения религии и жизни. Докинз говорит, что нравственность в нас заложена не религией, а самим фактом нашего существования, на биологическом уровне. И приводит ряд доказательств. Очень интересное чтение.
- Вы производите впечатление очень позитивного человека. От чего все же вам бывает грустно и как справляетесь?
— Мой позитив — это иллюзия! Позитивность — это слишком не далекая, не глубокая характеристика. Я не позитивный, я - открытый. В тоску, в прострацию вводит неконтролируемая людская жестокость, которой сейчас очень много, глупость и нежелание быть объективным. «И раньше было много!», — можно сказать… Но мы-то живем сейчас! Кажется, уже столько было примеров и уроков людской злобы по отношению друг к другу, что пора бы извлекать из истории уроки, становиться мудрее, толерантнее, цивилизованнее, добрее, в конце концов… Ан нет. От этого очень больно, так как не можешь понять природу этого явления. Как избавляться?! Я недавно ходил на мастер-класс к Иванне Чаббак, это голливудский коуч по актерской технике, — она интересно сформулировала, что актерская профессия для самого актера это как поход к психоаналитику. Возможность поговорить о комплексах и болячках, страхах. И надо в каждой роли искать то, что болит лично у вас. И когда выговоритесь, вам будет легче. Вот так и справляюсь… Избавление от депрессии надо искать в работе. Мне после третьего акта в «Карамазовых» становится легче — что-то там заложено мое, личное. Еще я очень люблю музыку — от группы «АукцЫон» и Леонида Федорова, до Прокофьева и Чайковского. А сейчас у меня в плеере Merilyn Manson. Иногда хочется злой, агрессивной музыки, и она помогает — начинаешь злиться на зло вокруг и на свою грусть-печаль. Это дает силу.Хамелеон?, Анастасия Вильчи, ИА Index-art, 27.09.2015 Век Табакова, Григорий Заславский, Независимая газета, 17.08.2015 «Мефисто», Анна Балуева, Комсомольская правда, 21.05.2015 Вечная память, Эмилия Деменцова, Комсомольская правда, 27.04.2015 | |
