| 8 вопросов для Ростислава Лаврентьева Пресс-служба МХТ, 18.02.2016 - Вы вышли из Школы-студии МХАТ, долго скитались по разным театрам и снова вернулись в МХТ. Почему вы вернулись? И как это расставание пережили?
— В 2002 году я окончил курс Олега Павловича Табакова и Михаила Андреевича Лобанова. Это был набор для рижского Театра русской драмы. Олег Павлович набирал в Риге группу студентов из двенадцати человек, которые после четырёх лет обучения в Москве были обязаны вернуться в Ригу и отработать там три года. Мы вернулись, и я даже там задержался. Театра академического мне показалось мало. Вдруг появилось много свободного времени. Заниматься совсем ненужными вещами не хотелось. Приятель сказал, что в Риге есть группа молодых ребят и помещение на чердаке – все очень хотят заниматься «лихим актерством». Там студенчество немного продолжилось. На одном из концертов познакомились с Михаилом Задорновым, мы пригласили его к нам, показали спектакль по Довлатову. Ему спектакль понравился, он нас соединил с ректором Ярославского института, и в результате мы организовали в Риге филиал. Я стал преподавать, а у ребята появилась возможность получить дипломы. Мастером курса стал Семен Михайлович Лосев – ученик Товстоногова. Учеба стала перерастать в профессиональный театр. Тут-то я и понял, что заигрался во все это. Олег Павлович никогда не выпускал меня из виду. Был случай, когда он приезжал в Ригу с гастролями. И я уговорил его прийти к нам на спектакль. Олег Павлович поднялся пешком на шестой этаж неотапливаемого помещения, посмотрел спектакль, обошёл сцену, гримерки, поговорил с ребятами…
- Есть еще что-то, что до сих пор связывает вас с Латвией?
— Тоскую по родственникам. Почти все родные там. И с каждым годом, увы, их становится все меньше и меньше. Жизнь такая, что если ты полгода человека не видел, можешь считать, что ты его не знаешь. Это нам только так кажется, что когда уезжаешь откуда-то, там жизнь останавливается. А ведь у людей много всего в это время происходит. Люди постоянно меняются. Хотя есть и такие друзья, к которым я всегда могу заскочить, хотя бы и на несколько часов, чтобы парой слов перекинуться.
- Рига – город особенный. Что она оставила в вас?
— Рига всегда, даже в советское время, была «заграницей». Люди до сих пор восхищаются, что у нас в 1970-80е уже джинсы были. Какое-то осталось легкое ощущение внутреннего порядка. Но и неторопливость рижской жизни накладывает отпечатки. Сейчас, приезжая, очень чувствую, как в Латвии все неспешно. Это Москва – город одного дела, два запланировать можно, а вот выполнить вряд ли получится.
- Какие советы педагогов сформировали вас, остались вашим заветом? Школа-студия ведь учит строгой дисциплине.
— Главное, чему научился у мастеров, — это работа с партнером. Важно всегда находиться в абсолютно живом состоянии на сцене. И это, конечно, не всегда получается: постоянно видеть малейшие изменения своего партнера по сцене и тут же на них реагировать, а не работать машинально, схематично. Даже монолог – это ведь всегда диалог с кем-то. Секунды абсолютной внутренней тишины, секунды покоя редко случаются. Олег Павлович нам еще на втором туре при поступлении сказал: «Ребята, если вы в эту профессию идете за деньгами, идите сразу в другую. Здесь вы не заработаете, а пахать будете с утра до ночи».
- Какое событие в жизни вас подтолкнуло к профессии?
— Вся жизнь так складывалась, с самого детства. Я жил в Риге, а каждое лето в Белоруссии – там родные бабушки с дедушкой жили. Какой-то был у нас дальний родственник, который ругал свою жену за то, что она «куру мочила». Что это значит, не знаю, как она ее мочила — непонятно, но все это он сопровождал густым матом. И вот я, бегая по двору, в точности воспроизводил всю эту тираду со всеми соответствующими словами. И вся семья со смеху лежала: «Вот, артист будет!» Дедушка покойный очень многому меня в жизни научил, самые сильные воспоминания с ним связаны. В два года я уже наизусть на всех утренниках читал: «Погиб поэт, невольник чести, пал, оклеветанный молвой». Черные шортики, белые гольфики, чешки, седьмое ноября, сзади Ленин, и я читаю: «Я на вишенке сижу, не могу накушаться, дядя Ленин говорит:"Надо маму слушаться!» Позже в Риге я учился в Пушкинском лицее. В то время это было одно из самых элитарных заведений. Мой классный руководитель Галина Борисовна – интеллигентнейшая питерская женщина – она собрала вокруг себя университетских профессоров. Я учился на историко-философском отделении, мощная была школа, перед выпускными экзаменами все время проводил в Латвийской национальной библиотеке, конспекты писал. После этого вступительный по истории в Школе-студии сдал вообще без проблем. Меня даже спросили, не перепутал ли я ВУЗ. Но, честно говоря, не вижу себя в другой профессии, вот если серьезно об этом сейчас задуматься. Без сцены, без общения со зрителем, без возможности выразить со сцены свою боль, без возможности сказать о том, что тебя сейчас действительно тревожит, я не смогу.
- Что самое сложное для молодого артиста?
— Учиться ждать и не опускать руки. Бывают такие периоды, когда ролей нет. Этот момент — тяжелый и страшный. Ломаются не только молодые. У молодых еще есть шанс, есть энергия куда-то двинуться, даже сменить профессию. Научиться ждать – самое важное для любого артиста. Важно понять, что даже если ты не нужен сейчас, это еще не значит, что на тебе крест стоит. Нужно продолжать работать.
- С какими необычными зрительскими реакциями приходилось сталкиваться?
— Самые странные спектакли – целевые. Однажды мы играли спектакль «19.14» на полный зал эндокринологов. Две барышни на этот спектакль с винцом зашли. Ну, а чего, спектакль — кабаре же, нормально! Иногда на спектакли попадают люди, которые пришли в театр случайно, не понимая, какой именно жанр и какого режиссера сейчас смотрят. Они пришли «отдохнуть», а там спектакль Марата Гацалова «Сказка о том, чего мы можем…», их сажают в отдельную комнату, закрывают. Этот спектакль все-таки для определенной публики, не каждый способен это воспринять. Хорошо бы заранее узнавать, на что вы идете. Вот и бывает, что прямо во время действия люди уходят обозленные с криками: «Это позор». Люди-то прочли в названии слово «Сказка», вот и случается когнитивный диссонанс. Такой открытый контакт со зрителями иногда пугает.
- Что вас раздражает?
— Безответственность. Каждое утро, идя к метро у себя в Бутово, вижу парк. Так здорово все сделали, красота. Урны через каждые два метра, а вокруг них все равно все забросано окурками. Останавливаюсь, докуриваю сигарету и думаю: вот что должно быть в мозгу человека, чтобы стоя у урны, кинуть окурок мимо? Булгаков – гениальный человек – не просто так вложил в уста профессора Преображенского фразу, что «разруха она не в сортирах, а в головах». Это на века. Когда люди живут по принципу «После нас хоть потоп», меня это поражает. В государстве ничего не будет получаться, пока каждый человек не станет нести собственную ответственность за свои деяния. Мы же не только личности, но еще и социум. Если каждый в спектакле будет личностью, спектакля не будет. Но все станут личностями, когда объединятся друг с другом, в результате этого и вырастают роли. Мы так и существуем в спектакле «19.14», там — один за всех и все за одного.Мечтоносец, Елена Жихарева, Русский пионер, 12.05.2016 Ещё нет, Александр Журов, блог журнала «Новый мир», 13.02.2016 Бунтари, Наталья Витвицкая, Ваш досуг, 9.02.2016 Фокус удался, Лариса Каневская, Театральный мир, № 1, 28.01.2016 | |
