| Леонид Леонидов. Человек трагического взлетаАлександра Машукова, Медиацентр МХТ, 3.06.2023 Сегодня 150 лет со дня рождения народного артиста СССР Леонида Мироновича Леонидова (1873 – 1941). Обычно в начале юбилейной статьи мы даем портрет героя «в жизни», но здесь захотелось изменить традиции и начать с фотографии Леонидова в роли Кассия в спектакле МХТ «Юлий Цезарь» по трагедии Шекспира.
Потому что с «жизненных» портретов Леонидова 1930-х годов на нас иронически смотрит пожилой и сдержанный, будто застегнутый на все пуговицы господин, в котором решительно невозможно разглядеть великого трагика, чья игра потрясала зрителей. «Леонидов прямо подавляет своим талантом. Больше ничего и сказать нельзя», – так писал о его Лопахине в «Вишневом саде» в своем дневнике мхатовский милиционер Алексей Гаврилов. «Леонидовым нельзя было не увлекаться», – так начинает свою статью о нем завлит МХАТа, критик Павел Марков.
Юность его была беспечной и шалопайской – юность отпрыска состоятельных родителей. Родился Леонидов (это псевдоним, настоящая фамилия артиста была Вольфензон) в Одессе, в семье маклера. Родители были родственниками – его отец женился на своей племяннице. Видимо, поэтому двое из их четверых сыновей появились на свет инвалидами. Леонид же всю жизнь страдал агорафобией, боязнью открытого пространства. Была у него и боязнь публики, из-за чего в некоторые периоды он просто не мог играть.
Лучшую в Одессе Ришельевскую гимназию он не закончил. Это была гимназия для детей из богатых семей, со своими строгими правилами. Например, гимназистам дозволялось ходить в театр только по выходным, да и то имея особое разрешение. Галерка исключалась – необходимо было находиться в ложах или в партере, облачившись в парадную форму. Леонид же увлекся театром и готов был пропадать в нем всю неделю. На гастрольном спектакле трагика Барная он был застигнут школьным надзирателем в будний день на галерке – и наутро посажен в карцер. Нравы гимназии подростку не нравились, учился он ужасно и в результате ушел из Ришельевской гимназии.
Играл в любительских спектаклях, смотрел работы всех приезжих театральных звезд, свел знакомство с профессиональными актерами, увлекался танцами. В общем, болтался без дела. Юноше светила военная служба. Сократить ее срок можно было, если пойти вольноопределяющимся в полк. Что Леонид и сделал. Служба была, как говорится, непыльной: зимой жил дома, летом – в лагере под Одессой. Единственным важным событием стал момент, когда его с однополчанами по какой-то служебной надобности отправили на спектакль знаменитой французской актрисы Сары Бернар.
В 22 года Леонидов уехал в Москву, поступил учиться в Императорское театральное училище – сегодня это Институт имени Щепкина. Но и оттуда ушел после года занятий и вернулся в Одессу. Удивительно непоседливая натура!
Дома он вошел в труппу Николая Соловцова, которая давала спектакли в Одессе и Киеве, потом играл в Москве в Театре Корша. Интересно, что уже тогда он часто выходил в чеховских ролях – был Соленым в «Трех сестрах», Медведенко и Треплевым в «Чайке». Позже, поступив в Художественный театр, Леонидов познакомился с самим Антоном Павловичем, который высоко ценил его игру. Чехов несколько обескураживал артиста своей сдержанностью и тем, что комментарии его обычно касались деталей. Например, на вопрос Леонидова, как надо играть Лопахина, Антон Павлович ответил: «В желтых ботинках».
Дебютом Леонидова на сцене МХТ стала роль Васьки Пепла в «На дне». Масштаб его дарования, умение играть крупно, тяга к философским обобщениям и сильным страстям стали понятны сразу. Он был премьером по своей сути. Это входило в известное противоречие с эстетикой МХТ.
Формулу артиста дал в своей статье о нем Павел Александрович Марков:
«Немирович-Данченко считал Леонидова “самым простым актером МХАТ”. Он был действительно очень прост, и его раздражали театральная мишура, аляповатость костюма и фальшь кулис. Леонидов говорил про себя: “Я трагический актер в пиджаке”, как будто намеренно указывая на свое органическое отвращение к “костюмности”, ко всему, что уводит от врожденной простоты, к малейшему намеку на внешнюю легковесную театральность. А сам он был театрален, но театрален прекрасной правдой простого театра. Театрален и прост был весь его немного тяжеловесный облик; выразительны и сильны были интонации его богатого и обширного голоса; заражающе страстны были его переживания. Резко, остро и предельно иронично было его истолкование характерных ролей… Человек огненного темперамента и трагического взлета, он показывал зрителю явления “жизни человеческого духа”, как формулировал актерское искусство Станиславский, сурово и несентиментально.
Леонидов был актером трагедии. Когда в верхнем фойе Леонидов сыграл без грима, “в пиджаке” последние три акта “Отелло”, заплаканный и потрясенный Станиславский сказал: “Леонидов в Отелло не ниже Сальвини”. Задолго до “Отелло” Немирович-Данченко угадал в Леонидове неповторимого Митю Карамазова».
Роль Мити Карамазова стала одной из его актерских вершин. В своих мемуарах Леонидов рассказывал, как однажды в антракте спектакля «Братья Карамазовы» к нему за кулисы пришла пожилая женщина со следами былой красоты. Это была Анна Григорьевна, вдова Достоевского. Торопливо, болезненно и будто находясь в бреду она начала шептать: «Вот, вот, замечательно, это именно то, что думал Федор Михайлович! Ах, если бы он был жив, если бы был жив!» По словам Леонидова, эта встреча дала ему больше, чем сто книг о Достоевском, он точно ощутил дыхание писателя рядом с собой.
Конечно, его манили шекспировские роли. Леонидов мечтал о Гамлете, но Принца Датского в МХТ сыграл Качалов. Через много лет ему дали роль Отелло. На репетиции, глядя на его игру, Станиславский плакал, но когда артисты вышли на сцену, Леонидов облачился в роскошные одежды по эскизам Александра Головина и ему сделали «мавританский» грим – что-то ушло из спектакля. Одновременно резко обострилась давняя болезнь Леонида Мироновича – агорафобия. В итоге в спектакле «Отелло» главным героем оказался вовсе не мавр – а Яго Владимира Синицына. Когда через полтора месяца после премьеры Синицын внезапно трагически погиб, постановку сняли с репертуара.
Вероятно, ему было тесно в упрощенных рамках советской драматургии. Однако он производил впечатление и в ней. В 1931 году Леонидов сыграл профессора Бородина в пьесе Александра Афиногенова «Страх». Постановка имела большой успех, во многом за счет своей актуальности. Публика буквально замирала, когда герой Леонидова произносил со сцены такие слова:
«Мы живем в эпоху великого страха. Страх заставляет талантливых интеллигентов отрекаться от матерей, подделывать социальное происхождение, пролезать на высокие посты. Да-да, на высоком месте не так страшна опасность разоблачения. Страх ходит за человеком. Человек становится недоверчивым, замкнутым, недобросовестным, неряшливым и беспринципным…Кролик, который увидит удава, не в состоянии двинуться с места, его мускулы оцепенели, он покорно ждет, пока удавные кольца сожмут и раздавят его. Мы все кролики! Можно ли после этого работать творчески? Разумеется, нет!»
В 1934-м он вышел в роли Егора Булычова в пьесе Максима Горького «Егор Булычов и другие»; играл человека, которого мучает вопрос: за что же ему дана смертельная болезнь?
У Леонида Мироновича были явные административные и педагогические способности: он занимал должности заведующего труппой и репертуаром во МХАТе, одно время служил в театре заместителем директора, преподавал в ГИТИСе, а с 1939 года возглавил этот институт. Умер в 1941 году, в 68 лет, – по нынешним меркам, совсем не старым человеком.
Оригинал статьиТри Герды, Екатерина Ченчикова, Проект «Молодые критики о Художественном театре», 3.11.2023 Два по 125, Эсфирь Штейнбок, Коммерсантъ, 21.10.2023 Мы — пыль…, Ирина Виноградова, Театральный смотритель, 11.10.2023 Начните с воды, Полина Куревлева, проект «Молодые критики о Художественном театре», 10.08.2023 Живут миражами, Елена Жатько, Проект «Молодые критики о Художественном театре», 2.06.2023 Входит и выходит, Наталия Каминская, Петербургский театральный журнал, 9.01.2023 | |
