Алексей Бартошевич: «Обаяние – сама суть русского искусства»

Екатерина Дмитриевская, Экран и сцена, 10.02.2025
11 февраля 1875 года родился Василий Иванович Качалов. Его судьба, по словам Инны Соловьевой, «в глазах всех была судьбой счастливца – окруженного любовью и признанием». К 150-летнему юбилею артиста, чья творческая жизнь с 1900 года оказалась связана с Художественным театром, посвящена выставка «Быть Качаловым» в Зеленом фойе МХТ. 
Василий Иванович сыграл более 55 ролей, и почти каждая становилась событием, будь то чеховские характеры – Тузенбах и Петя Трофимов, Вершинин и Гаев, образы Достоевского – Иван Карамазов и Николай Ставрогин. Трудно назвать классика, русского или зарубежного, произведения которого не вошли в длинный перечень если не сценических созданий, то чтецких программ артиста. Когда Качалов играл роль «от автора» в «Воскресении» Льва Толстого, то возникал, по выражению Вадима Гаевского, «экзистенциальный план, утверждалась сама жизнь, утверждалось творящее жизнь слово».
Василий Иванович Качалов был притягателен как умный, интеллигентный артист, и как личность со своим «кодексом чести». Его сын Вадим Васильевич Шверубович в своей книге «О людях, о театре и о себе» формулировал: «Мораль его особенная, собственная […] законы нравственности, правила поведения хорошего человека».
В разные годы наша газета публиковала материалы о жизни и творчестве Качалова, его эпистолярное наследие («ЭС» № 19, 2018, № 11, 2020, №№ 17–22, 2022).
В преддверии юбилея мы поговорили с нашим любимым собеседником Алексеем Вадимовичем Бартошевичем, внуком великого артиста.


– Существуют записи фрагментов спектаклей МХАТа, монолог Барона из «На дне», фильм Якова Протазанова «Белый орел», где Качалов сыграл роль губернатора, радиопостановки. Что из этого наследия кажется вам сегодня самым значительным и современным?

– Во многих записях Качалова есть некоторая театральная преувеличенность. Меняется время, меняются представления о границах правды в искусстве. Но, когда я слышу в его исполнении: «Но пусть мой внук […] Веселых и приятных мыслей полон, / Пройдет […] / И обо мне вспомянет», я чувствую, что он обращается ко мне, хотя не только ко мне, конечно. Так же как монолог Ивана Карамазова о клейких листочках, адресованный Алеше. Если же говорить о том, что звучит сегодня особенно современно, я бы, прежде всего, вспомнил пролог к «Воскресению» Толстого (далее Алексей Вадимович читает наизусть): «Как ни старались люди […] изуродовать ту землю […] как ни забивали камнями землю, чтобы ничего не росло на ней, как ни счищали всякую пробивающуюся травку, как ни дымили каменным углем и нефтью […] как ни выгоняли всех животных и птиц, – весна была весною, даже и в городе […] Но люди – большие, взрослые люди – не переставали обманывать и мучать себя и друг друга. Люди считали, что священно и важно не это весеннее утро, не эта красота Божия, данная для блага всех существ (эта фраза после революции убиралась из пролога), а то […] что они сами выдумали, чтобы властвовать друг над другом […] Так в конторе губернской тюрьмы считалось священным и важным, чтобы к девяти часам утра были доставлены […] 28 апреля, три содержащиеся в тюрьме подследственные арестанта – две женщины и один мужчина». Я не Качалов и повторить его интонацию не способен. Но для меня этот пролог, как и другой фрагмент «Воскресения» о том, как Катюша идет на станцию в дождливую ночь, чтобы увидеть Нехлюдова, – из самых сильных моментов качаловского искусства.

– У Ираклия Андроникова есть устный рассказ «Качалов в гостях у Толстого» (не Льва, разумеется, а Алексея Николаевича), в котором писатель просит Василия Ивановича прочесть этот фрагмент. Андроников воскрешает голос Качалова, его манеру читать.

– Горький написал о том, что нашел замечательное определение качаловскому голосу – «как густой мед пролился». И дело не в красивом тембре. Это был голос благородной души. Мне не довелось видеть Василия Ивановича на сцене, я смотрел «Воскресение» без него. В послевоенные годы он много болел и очень редко играл роль «от автора». Кто этот «автор»? Толстой? Да, конечно, в каком-то смысле. Но это был и образ, если можно так сказать, старой русской культуры. Качалов спускался со сцены в партер, подходил к суфлерской будке и, опираясь на нее спиной, начинал читать этот монолог. «Пройдет поезд – под вагон и, кончено, – думала Катюша […] Но тут он, ребенок, его ребенок […] стал толкаться чем-то тонким, нежным и острым». Как много в этой гениальной качаловской интонации не просто комментирующего, разъясняющего, а того, что Станиславский считал созданием «нового жанра – голоса автора».

– Существует неоднократно публиковавшаяся фотография, на которой мы видим деда и внука.

– В голодные послевоенные годы, по инициативе Василия Ивановича и Нины Николаевны Литовцевой меня пригласили каждый день обедать. Так возникла возможность видеть живого Качалова. Это был не просто обед, это был обряд, ритуал. Помню серебряные кольца, в которые продевались накрахмаленные салфетки. За столом болтать не полагалось. Кормили по тогдашним, да и по теперешним временам, фантастически вкусно – не только потому, что это был богатый дом, но и потому, что готовила домработница замечательно. Как-то после обеда к Качалову пришел Лева Спасский, он был техническим сотрудником МХАТа, занимался радио. Он явился делать фотографии, и Василий Иванович позвал меня в свой кабинет вместе фотографироваться. На одних снимках Качалов в роскошной шелковой пижаме, на других – в элегантном костюме-тройке. Мне тогда недавно сшили костюмчик с короткими штанами. По тогдашнему обыкновению я носил чулки. Спасский рассказывал, что у меня на колене была преогромная дыра, которую потом фотографу пришлось заретушировать. На снимке запечатлена прелестная пушистая кошка. Между прочим, в кабинете можно было видеть шикарную фарфоровую кошку, стоявшую на рояле. Василий Иванович говорил, что она из Зимнего дворца (после революции устраивались распродажи дворцового имущества).

– Неоднократно любовалась фотографией, где Качалов снят с доберманом Джимом, анонс недавно открывшейся выставки «Быть Качаловым» в Зеленом фойе МХАТа украшает фотография Василия Ивановича с таксами на том же прекрасном диване с резными украшениями. Она снята тогда же?

– Думаю, да. Джима, воспетого Есениным, все знают. Позднее в доме жили эти потрясающие таксы, Василий Иванович их обожал – Чапа и Вальда – абсолютно разные по характеру и темпераменту. Чапа – такой важный, он был главным. А Вальда, девочка, слегка скандальная. Василий Иванович выходил с ними гулять. Потом отец, Вадим Васильевич Шверубович, привел своего прекрасного пуделя Люка. Животных, прежде всего собак, в качаловском доме любили и общались с ними как с равными, считая их существами добрее и лучше, чем мы.

– В этом кабинете вы читали деду стихи?

– Я был баловнем мхатовского закулисья. Мама постоянно была занята на репетициях. Она брала меня с собой, и я целыми днями торчал в репертуарной конторе у чудесной Нины Сергеевны Ануриной (нашей соседки по коммунальной квартире). Меня ставили на стул, и я читал актерам стихи. И не «наша Таня громко плачет», а Пушкина, Лермонтова. Вступление к «Медному всаднику», «Воздушный корабль». Это имело большой успех. Однажды Василий Иванович мне сказал в конце обеда: «Ты, говорят, стихи читаешь актерам за кулисами? А ну-ка, давай, почитай мне». И повел меня в свой кабинет. Я принял торжественную позу, простер руку и начал: «На берегу пустынных волн». Довольно быстро некоторая заинтересованность в глазах Василия Ивановича сменилась скукой. Я понял, что горько проваливаюсь. И примерно понимаю, почему. Я читал слишком возвышенно, велеречиво. Что, кстати, водилось и за Василием Ивановичем.

– Как вы ощущали признание, славу Качалова?

– После очередного обеда Василий Иванович спросил: Алеша, ты не хочешь меня проводить до театра? Мне тогда было лет шесть или семь. Мы двинулись по Брюсовскому переулку, перешли Тверскую. Мы шли по тротуару вдвоем – огромный, величественный Качалов в серой роскошной фетровой шляпе, опиравшийся на палку с замечательным набалдашником. И рядом я, маленький мальчик. Я точно помню, нам встречалось множество людей по дороге, тех, кто шел в противоположном направлении. Естественно, что все узнавали Качалова. Реакция была очень сдержанной, деликатной. Но ощущалось, что эта встреча – важное событие, безумное везенье, счастье сознавать, что русская культура в лице Качалова все еще жива, не растоптана. Москвичи (и не только москвичи) боготворили Качалова. Сколько бы ни хотел Бунин в «Чистом понедельнике» принизить Василия Ивановича.

– Устами безымянных героев рассказа, написанного в эмиграции, Бунин уверял, что нет ничего пошлее этих московских причуд, капустников. И «бледный от хмеля» Качалов, (как и Станиславский, и Москвин) обрисованы Буниным карикатурно.

– В книге Вадима Васильевича Шверубовича «О людях, о театре и о себе» есть чудная фраза, что мхатовцы не любили того, над чем нельзя было смеяться. Капустники во все времена – свидетельство, что театр живой (мертвый театр может рождать только партийные собрания). Василий Иванович в них непременно участвовал. Сохранились, к счастью, документальные кадры шутливых комических сцен. А Бунин был человеком совсем другого душевного склада. Театральная культура была ему глубоко чужда. Возможно, неприязнь Бунина связана как раз с поклонением Качалову, о котором мы говорили.

– В нашей семье (как и во многих интеллигентных домах) бережно хранили большие альбомы, посвященные спектаклям Художественного театра, с фотографиями (издание Ю. Лепковского), и открытки, на них Качалов в жизни и в ролях.

– Поздравляя Качалова с юбилеем в 1935 году, Станиславский написал ему: «высший дар природы для артиста – сценическое обаяние, которое вам отпущено без меры». Обаяние – сама суть русского искусства. Я допускаю, что Мейерхольд играл Тузенбаха точнее, уж очень красив и обаятелен был Тузенбах у Качалова.

– Чехов в письме Сулержицкому писал: «Отсутствие Мейерхольда незаметно; в “Трех сестрах” он заменен Качаловым, который играет чудесно».

– Публика боготворила Василия Ивановича в ролях Пети Трофимова и других чеховских героев. Он, казалось, был рожден для Чацкого, играл его в разных интерпретациях. Качалов не был в восторге от Крэга, как и Крэг не был ни в малейшем упоении от Качалова и других артистов Художественного театра. Но сыграть диалог Гамлета со смертью, с огромным, чудовищным, но вместе с тем и прекрасным миром – замечательная для актера задача. Много позже (во время странствий Качаловской группы) он играл Гамлета гораздо более трезвым, более земным, чем представал крэговский мистик. 
Василий Иванович – человек театра со всеми вытекающими отсюда последствиями. Вряд ли он был равнодушен к славе, но демонстрировал иронию по отношению к своей известности. Василия Ивановича постоянно преследовала мысль о провале, о том, что наступит момент, когда на него укажут пальцем и произнесут: «король голый». Он относился к себе без восторга, и чем дальше, тем больше.
Как-то раз я оказался свидетелем спора между Павлом Александровичем Марковым и Виталием Яковлевичем Виленкиным о том, понимали ли современники, какому режиму они служат. Марков сказал: «мы верили в то, что вокруг нас капиталистическое окружение». Виленкин на это возражал: «все мы знали, все понимали». Мне говорил Вадим Васильевич, что перед самой смертью Василий Иванович сказал: «какие мы все были сволочи». Это как раз относилось к готовности принимать почести и награды от советской власти, подписывать письма, исполненные благодарности к вождю народов. Но ведь советская слава Качалова, как и слава Книппер, Москвина, Хмелева, была настоящей.

– В телепрограмме Натальи Крымовой, посвященной 100-летию со дня рождения Качалова, о нем вспоминают Ангелина Степанова и Павел Масальский. Москвина и Леонидова молодежь боялась, а вот Качалов был старшим другом, любимым учителем.

– Василий Иванович любил и понимал молодежь, причем его отношение к ней не было покровительственным. Среди молодых актеров, постоянно бывавших в доме, назову Юрия Кольцова. Когда Юрия посадили (из-за немецкого происхождения), Качалов посылал ему в лагерь посылки. Кстати, есть целый список зэков, которым он помогал. Далеко не каждый в те времена решился бы на это.

– Последнее в своей жизни лето Качалов провел на Николиной горе. На даче гостила Ольга Леонардовна. Она вспоминала, как Василий Иванович пробовал звучание своего голоса: «И полным звуком, с большим темпераментом прочел из “Воскресения” весь огромный кусок о Катюше […] казалось, никогда он так не читал». Он знал, что болен неизлечимо. В одном из писем родным из больницы Качалов сравнивал себя с Фирсом, который в починку не годится.

– Мы шли с мамой из театра домой, и уже подходили к подъезду, когда кто-то сказал нам: Качалов умер. Это было 30 сентября 1948 года. Панихида была во МХАТе. На сцене стоял гроб, а над ним – знаменитый портрет Павла Корина. Рихтер играл на рояле за занавеской. Я стою в партере, около сцены, с левой стороны. И со мной все преувеличенно вежливо здороваются. Кругом все плачут, а я не плачу. И думаю, что это неудобно, неловко, неприлично. И тут мне говорят: Алеша, пойдем. И подводят к этому величественному, неподвижному человеку, лежащему в гробу. Я понимаю, что участвую в каком-то печальном, но важном ритуале. Вдруг вижу, как по старческой, но прекрасной руке ползет муха. И вот тут я зарыдал. Я внезапно почувствовал, что такое смерть, что такое остановленность жизни. И меня, рыдающего, уволокли.

– Вы поддерживали отношения с бабушкой, Ниной Николаевной?

– Году в 1952-м моя мама попала в больницу, и меня поселили в кабинете, хозяина которого уже четыре года не было на свете. Там меня ждала неожиданная мука. В кабинете находились старинные часы. Их было несколько. Голландские часы, то ли XVII, то ли XVIII века, сперва хрипели, а потом били каждый час. Другие, отечественные, середины XIX века, от них отставая, играли какую-то романтическую, шубертовскую мелодию и потом били: бам, бам! Я жил среди качаловских вещей. Читал книги из качаловской библиотеки, старые издания Вальтер Скотта. Помню секретер красного дерева с откидной доской, на которой лежали бювары, за ним Нина Николаевна писала отчеты в больницу моей маме, как я себя веду. Я очень боялся что-нибудь уронить, разбить. Слава Богу, обошлось. Но с другой стороны, я понимал, что дом, его атмосфера, это что-то, чем можно гордиться. И сегодня, если бы я сказал, что не горжусь тем, что я внук Василия Ивановича, и что это родство мне никогда не помогало, я бы подло соврал.

Оригинал статьи
2025
Уникальный спектакль «Жил. Был. Дом», видеосюжет телеканала «Россия 1», 1.04.2025
Времена года, Антонина Шевченко, «Экран и сцена», 1.04.2025
Константин Хабенский: «Мы должны пройти испытание питерским зрителем», Мария Мельникова, Петербургский дневник, 31.03.2025
МХТ покажет Петербургу свои премьеры, видеосюжет телеканала НТВ, 31.03.2025
«Маскарад с закрытыми глазами» продолжил гастроли МХТ в Петербурге, видеосюжет телеканала «Санкт-Петербург», 31.03.2025
Константин Хабенский: «Мы легких путей не ищем», Вечерний Санкт-Петербург, 31.03.2025
Энергия молодых: лауреаты Премии Художественного театра, видеосюжет телеканала «Культура», 29.03.2025
В МХТ в третий раз вручили премию Художественного театра, Инга Бугулова, Российская газета, 29.03.2025
Начались съемки киноверсии спектакля «Жил. Был. Дом.», видеосюжет телеканала «Культура», 26.03.2025
Артисты МХТ имени А. П. Чехова рассказали о гастролях в Петербурге, Марина Алексеева, Петербургский дневник, 24.03.2025
Ольга Литвинова и Артем Быстров сыграли сцены из супружеской жизни, Светлана Хохрякова, Московский комсомолец, 20.03.2025
Презентация книги Анатолия Смелянского об Инне Соловьёвой, Анастасия Казьмина, Медиацентр МХТ, 18.03.2025
В МХТ показали премьеру «Осень», фоторепортаж Анатолия Морковкина, Театрал, 18.03.2025
К юбилею Сергея Беляева, Александра Машукова, Медиацентр МХТ, 17.03.2025
«И стены помогают…» Дома Художественного театра, Александра Машукова, Медиацентр МХТ, 12.03.2025
«Восемь разгневанных женщин» вышли на сцену МХТ, видеосюжет телеканала «Культура», 8.03.2025
«За горами, за лесами….». Счастливый полёт «Конька-Горбунка», Анастасия Казьмина, Медиацентр МХТ, 6.03.2025
Это мой город: актриса Софья Шидловская, Тоня Голубева, Москвич Mag, 5.03.2025
«8 разгневанных женщин» выйдут на сцену МХТ, Татьяна Власова, Театрал, 21.02.2025
Проект Хабенского «Жил. Был. Дом» покажут в ста кинотеатрах, Татьяна Власова, Софья Щудрина, Театрал, 19.02.2025
5 увлекательных дневников мхатовцев, Александра Машукова, Медиацентр МХТ, 16.02.2025
Музей МХАТ представил выставку о Василии Качалове, видеосюжет телеканала «Культура», 12.02.2025
«Вы – наш!» К 150-летию со дня рождения Василия Качалова, Дарья Федосова, Медиацентр МХТ, 11.02.2025
Алексей Бартошевич: «Обаяние – сама суть русского искусства», Екатерина Дмитриевская, Экран и сцена, 10.02.2025
Встреча с Романом Костомаровым в МХТ, фоторепортаж Екатерины Цветковой, Театрал, 9.02.2025
«Это Москва. Инфраструктура»: как устроен МХТ имени Чехова, видеосюжет телеканала «Москва 24», 5.02.2025
Отцы как дети, Наталья Шаинян, Экран и сцена, 20.01.2025
В доме Станиславского вспомнили Софью Пилявскую, Марина Чечушкова, Московский комсомолец, 17.01.2025
Все Чацкие Художественного театра, Александра Машукова, Медиацентр МХТ, 15.01.2025
Кристина Бабушкина в программе «Главная роль», Юлиан Макаров, телеканал «Культура», 15.01.2025
«Она была нервом поколения», Полина Ячменникова, Коммерсантъ, 14.01.2025
«Все признавали её большой талант», Валерия Новокрещенова, Театрал, 14.01.2025
Москва простилась с Евгенией Добровольской: три точки на карте памяти, Иван Волосюк, Марина Райкина, Марина Чечушкова, Московский комсомолец, 14.01.2025
Первая актриса нашего периода, Сергей Николаевич, Сноб, 14.01.2025
«Откройте, Давид»: Николай Чиндяйкин, телеканал «Москва 24», 11.01.2025
Памяти Евгении Добровольской, видеосюжет телеканала «Культура», 10.01.2025
Народная королева России, Михаил Трофименков, Коммерсантъ, 10.01.2025
Королева драмы: умерла актриса Евгения Добровольская, Екатерина Милицкая, Зоя Игумнова, Известия, 10.01.2025
Режиссер Николай Скорик рассказал о Евгении Добровольской, Марина Райкина, Московский комсомолец, 10.01.2025
Умерла актриса Евгения Добровольская, видеосюжет программы «Вести» («Россия 1»), 10.01.2025
Он мог сыграть всё. К 70-летию со дня рождения Сергея Сосновского, Александра Машукова, Медиацентр МХТ, 1.01.2025