МХТ им. А. П. Чехова: Смех и слезы Мольера

Смех и слезы Мольера

Николай Путинцев, Московская правда, 13.12.1981

Новый театральный сезон обещает много интересного. На афишах все чаще появляются названия спектаклей, отмеченных яркими актерскими удачами, смелыми творческими поисками режиссеров. В их числе — премьера Художественного театра «Тартюф» Ж. -Б. Мольера в постановке А. Эфроса.
В памяти старых театралов еще живет прежний легендарный спектакль — творческое завещание К. С. Станиславского. его последняя работа, завершенная учениками.
Новый «Тартюф» в чем-то перекликается с заветами великого режиссера, обогащая наши представления о комедии, увлекая стремительными ритмами, подлинной театральностью. Здесь все весело, озорно, непринужденно.
На сцене нет быта. На фоне золотистых тканей нависает неправдоподобно огромная люстра со множеством светильников как воплощение величия и богатства дома. Люстра, играя роль суперзанавеса, поднимается в начале каждого акта и опускается по его окончании. Оформление Д. Крымова, так же, как и костюмы, удивительно созвучно мольеровской комедии и сразу же настраивает зал на мажорное восприятие происходящего.
И, действительно, с первых минут комедийные перипетии закручиваются в вихревом ритме, монологи произносятся на едином дыхании (перевод М. Донского), реплики сверкают, словно скрещивающиеся клинки.
Безмерно ослеплен Оргон А. Калягина мнимыми достоинствами Тартюфа, решительно отвергая все доводы, все подозрения домочадцев. Переполненный собственным великодушием, он отдает Тартюфу все — дочь, имущество, деньги. А став очевидцем его лицемерия и предательства, впадает в столь неистовый приступ бешенства, что готов сокрушить, уничтожить все вокруг.
К. С. Станиславский говорил на репетициях «Тартюфа»: «Ритм должен ощущаться в глазах… жить в актере и когда он говорит, и когда молчит». Это в полной мере относится к Оргону Калягина, к его темпераменту, необычайной выразительности.
Оргон — главный в этом спектакле, от него исходят, пульсируют нервные точки, которые передаются другим — прежде всего Дорине Н. Гуляевой.
Она живет всеми событиями в доме, первой распознает в Тартюфе его истинную сущность, оказываясь умней, активней хозяев, и, не боясь, открыто высказывает свое возмущение. Монологи Дорины сложны — в страстном порыве обличения надо передать все оттенки стихотворной речи. И надо отдать должное актрисе — она делает это мастерски.
Олицетворением благородной сдержанности, изящества, изысканных манер предстает Эльмира — А. Вертинская. Ее волнение, беспокойство не проявляются так открыто, как у других.
Все, что говорит и делает Эльмира, исполнено тонкой иронии, грации. И только, когда в увлечении игрой, специально задуманной ею для изобличения Тартюфа, она оказывается в объятиях обманщика, нежный голосок начинает звенеть горестной мольбой о помощи, нервно стучит кулачок в перекладину стола, вызывая мужа. В дорогом, редком и совершенно новом для себя качестве явилась актриса в этой роли.
Ну, а Тартюф — воплощение всех пороков, классический образ лицемера, ханжи, труса и закоренелого негодяя — каким он предстает в спектакле? С. Любшин из всей палитры красок. характеризующих его героя, выбрал, пожалуй, лишь одну — сластолюбие.
В спектакле единый актерский ансамбль, для характеристики каждого персонажа найдены точные, выразительные краски. Госпожа Пернель — А. Степанова высокомерна, строга и упряма, до последней минуты убеждена в святости, непогрешимости Тартюфа, его разоблачение воспринимает как крах всей жизни, ее привычных устоев. Клеант (Ю. Богатырев) — этот всегдашний скучный резонер, изливающий свой здравый смысл в длиннющих монологах. неожиданно обрел ироничную, пародийную окраску. В приливе красноречия он говорит взахлеб, не в силах остановиться, уже не слыша самого себя. И эффект получился ошеломляющий: буквально каждую тираду Клеанта Богатырева зал награждает громом аплодисментов,
Непривычно выглядят и молодые влюбленные — Мариана (Е. Королева) и Валер (Б. Дьяченко). Не слышно их резкого, звонкого протеста, впрочем, сами они не так наивны и бесхитростны, давно искушены в житейских делах, знают цену отцовскому наследству.
Можно спорить, не притупилось ли сатирическое жало Мольера от столь яростного напора яркой зрелищности, театральности, буффонной искрометности спектакля? Можно спорить… Но эти мысли появляются уже потом, при трезвом раздумье над увиденным. А на спектакле трудно противостоять, не поддаваться обаянию безудержной остроумной режиссерской фантазии. Здесь все в движении, здесь царит дух радостной мольеровской импровизации.
И зал, благодарный за подаренный ему истинный праздник театра, отзывается на каждую режиссерскую находку, актерскую удачу дружным взрывом смеха, взрывом аплодисментов. На этом спектакле как-то особенно ощущаешь, насколько истосковался зритель по настоящей комедии, яркой зрелищности, подлинной театральности.

1999

Юность — это возмездие, Нина Агишева, Московские новости, 30.11.1999

Ангелина Степанова — это уже история, Виталий Вульф, Независимая газета, 24.11.1999

Музейный Ибсен, Павел Руднев, Независимая газета, 24.11.1999

Наедине с большой сценой, Нина Агишева, Московские новости, 16.11.1999

Не наше все, Алена Карась, Независимая газета, 19.10.1999

Театр не для нас, Марина Давыдова, Время MN, 18.10.1999

Евреинов прощен, Роман Должанский, Коммерсант, 15.10.1999

Романс о влюбленном, Елена Светлова, Совершенно секретно, 1.04.1999

1998

Не стало Сергея Шкаликова, Григорий Заславский, 9.12.1998

С. Т. Морозов и постройка театра, Московская перспектива, 27.10.1998