Свое именьицеОлег Зинцов, Ведомости, 10.10.2005 Чем дольше тянется новый, с нетерпением ожидавшийся публикой мхатовский спектакль «Господа Головлевы», тем чаще ловишь себя на двух параллельных мыслях. Первая понятна: какой же все-таки чертовски хороший актер Евгений Миронов, играющий на этот раз Иудушку Головлева! Вторая мысль чуть менее очевидна и состоит в подозрении, что Кирилл Серебренников потихоньку посмеялся над всеми, кто объявлял его флагманом новой режиссуры.Если отшелушить от «Головлевых» необязательные виньетки, придется признать, что самого востребованного постановщика последних московских сезонов все больше тянет притушить фитилек эпатажности, сделать серьезное лицо и потолковать о душе — короче, заняться всем тем, от чего в ужасе бегут граждане, жаждущие решительного обновления местной сцены и увидевшие в Кирилле Серебренникове человека, на которого можно смело в этом деле положиться. Между тем его «Господа Головлевы» — история, в сущности, о том, как модный режиссер обнаружил, что в традиционном театре ему тоже вполне комфортно. Нет, в «Головлевых», разумеется, без труда можно увидеть любовно сложенную, довольно компактную горку стройматериалов, обычно проходящих в театральном реестре под названием «фирменные приемы»: от горстки юродивых — неизменной группы поддержки, по которой опознается тяга режиссера к метафизике в ее национальном варианте, до элегантных черных пиджаков со шнуровкой вместо пуговиц — в таком дизайнерском наряде, скроенном самим Кириллом Серебренниковым, семейство Головлевых в порядке неживой очереди отходит в мир иной. Приметой современности можно считать также показательное, но, впрочем, уместное цитирование похабника Баркова — любимого поэта Владимира Михайловича Головлева (Сергей Сосновский), который петушится в самом начале спектакля, задавая тон всей дальнейшей сценической суете, очевидно требующей редактуры, усушки и утряски, — правильнее всего приходить на «Господ Головлевых» будет, наверное, месяца через полтора-два, когда опрометчивых постановочных решений останется меньше. Тогда, скорее всего, станет еще заметнее, что новый спектакль — пример того театрального мышления, которое составляет капитал режиссеров-традиционалистов и обычно требует разговора не о том, как сделана работа, а о том, какие масштабные и в высшей степени нравственные задачи владели умом постановщика. В этом смысле занятно сравнить «Господ Головлевых» с другим мхатовским спектаклем Кирилла Серебренникова — «Мещанами», которые очевидно рифмуются с премьерой: в обоих случаях внешним сюжетом становится разрушение семьи. Но в «Мещанах» режиссера интересовали формальные задачи: конфликт поколений решался там через столкновение двух типов театра — «старого» реалистически-психологического и «нового», более условного, подвижного и всеядного. В «Головлевых» режиссеру уже, видимо, совсем не до формальностей. Поначалу еще кажется, что он пытается разыграть жуткий сюжет Салтыкова-Щедрина как динамичный и доходчивый триллер, но чем дальше, тем больше понимаешь, что все это ерунда, — можно приделать мерзкому Иудушке крылья, как у мухи, но это совершенно не мешает заметить, что, как всякий художник, осознавший принадлежность к традиции, Кирилл Серебренников занялся-таки анатомированием русской души со всеми ее потемками — причем не теперешними, а, понятное дело, всегдашними. И если первый акт «Господ Головлевых» еще выдает какое-то режиссерское смущение по данному поводу, то второй устроен по принципам тех богоугодных театральных заведений, где всякую грубо сыгранную сцену предлагается понимать как крик души. Все это заставляет ломать голову еще и над вопросом о том, сколько же все-таки режиссерского труда вложено в лучшие роли — Иудушки в исполнении Евгения Миронова и его «милого друга маменьки» Арины Петровны, которую Алла Покровская играет, по ходу действия почти физически съеживаясь из властной хозяйки в жалкую обтрепанную приживалку, чтобы под конец произнести свое проклятие Иудушке так, что и он с этого момента начинает усыхать, истончаться, превращаясь из человека в фантом. Не вполне понятно, уделил ли постановщик больше всего внимания этим ролям (поскольку остальные персонажи сыграны в основном приблизительно), или важнее самостоятельная душевная работа, заниматься которой Алле Покровской и Евгению Миронову было интереснее, чем их партнерам по сцене. Второе предположение, возможно, вернее, потому что в роли Иудушки Миронов, похоже, решает какие-то собственные задачи, далеко не всегда совпадающие с режиссерскими. Новый Иудушка — не урод, не карикатурный мерзавец, а скорее какое-то общее место, нечто настолько неприметное и обыденное, что, кажется, у него даже смазаны черты лица, и лишь характерная привычка креститься торопливым жестом сверху вниз, пропуская горизонтальное движение, выдает в герое Миронова что-то специально богомерзкое. В целом же щедринский кровопивушка, методично сживающий родных со света, не лишен житейской логики и не превращен в символ: самое тонкое в работе Евгения Миронова — неброскость. Его Иудушка не мерзок и не жалок, он нормален. И это, пожалуй, реальная жуть — почище всей той бутафории, которой обставлено именьице Головлевых в новом спектакле МХТ. Пресса 5 спектаклей Кирилла Серебренникова о России, Алексей Киселев , teatrall.ru, 16.09.2015 СУМЕРКИ, или МЕРЗЛАЯ ЗЕМЛЯ, Наталья Пивоварова, Экран и сцена, 11.2005 Блуждание по вертикали, Марина Давыдова, Эксперт, 17.10.2005 Цепная воспроизводимость безнравственности, Лидия Соколова, 15.10.2005 Тирания суффиксов, Елена Ямпольская, Время новостей, 12.10.2005 Земля пухом, Глеб Ситковский, Газета, 10.10.2005 Пришел упырь, Артур Соломонов, Известия, 10.10.2005 Свое именьице, Олег Зинцов, Ведомости, 10.10.2005 Смертельный номер, Ольга Егошина, Новые Известия, 10.10.2005 Совершенство тени, Алена Карась, Российская газета, 10.10.2005 Идиотушка, Роман Должанский, Коммерсантъ, 8.10.2005 На деревню Иудушке, Екатерина Васенина, Независимая Газета, 7.10.2005 «Репетиция напоминает секс», Татьяна Рассказова, Ведомости, 25.08.2005 | ||
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
