Искусство постижения красотыВ. Бернадский, Вечерняя Алма-Ата, 22.09.1982 Что скажешь нового о Мольере, Чехове, а по иному творческому ряду, о таком театре, как МХАТ? Ведь они беспредельны. Этот ответ мне подсказали, вернее, доказали, два мхатовских спектакля — «Иванов» А. П. Чехова и «Тартюф» Мольера.Я увидел то, что, кажется, хорошо знал, но пьесы двух великих реформаторов сцены, прозвучавшие на языке спектаклей, воспринял как нечто для меня совершенно незнакомое, точнее — неожиданное. Подлинное искусство может смещать время «в пространстве» наших представлений о том, чем мы духовно живы именно в этот конкретный исторический момент. Так вот, спектакль «Иванов» — постановка и режиссура народного артиста СССР Олега Ефремова, как бы трансформировал меня и посадил за «круглый стол» той судьбы, которая выпала на долю его героев. Но не в свой ущербный день, а пожаловав в наше сегодня. Контраст прямо-таки ошеломляющий! Или, как говорил К. С. Станиславский: «Контрапункт» — там, где черное — ищите белое. Будет страшнее, а может… смешнее. Играют роли с блеском (в идеале так и должно). Применительно к нашим знаменитым гостям это подразумевается само собой. Но не менее важно и другое. Что играть? И во имя чего? Чем любопытен нам, скажем, граф Шабельский Е. Евстигнеева, чей талант в своем роде сравним разве что с «фигурой века»? Или либералист Лебедев А. Попова? А кто такой Косых В. Сергачева? Акцизный. И слово-то из замшелой архаики. Ах да, он еще и фанатик карточной игры, что нам немножечко понятней. Из этой же сбродной, по нашим представлениям, компании и Мишель Мишелич Боркин В. Невинного — типик циничной моральности, отталкивающий всем укладом своего приживальческого бытия. Индивидуй, по чеховскому выражению, совершенно незнакомой нам породы. Спектакль исподволь пишет их портреты так, что вроде бы у тебя самого начинают ныть зубы, покалывать сердце. Мол, задумайтесь, они тоже были людьми. В пьесе «Иванов» в списке действующих лиц даже среди безымянных гостей специально не обозначены никакие старушки. Откуда явились два этих реликтовых существа? Зачем? Они сидят паралитически неподвижно, без слов — тени загробного мира. Но это уже подсказано спектаклем. И пусть старухи-мумии внесены в программку и благодаря режиссерской фантазии появились на сцене, они сыграли свою роль — да еще как! — с трагической убедительностью. «Мы - это правда вида и содержания своего времени». И они были замечены и поняты как должно. А вот еще деталь. О том, что Иванов опустился, стал неряшлив, замечает Лебедев. Попов в этой роли через обреченную интонацию голоса, то ли через пластическую аморфность движения с виду, в общем-то дородной персоны, через жест ли какой делает это так, что мы улавливаем смысл сказанного им куда как шире и глубже: «Катимся по наклонной и набрали уже такую инерцию, что остановиться и черт не поможет». А рядом с ним его дочь Саша И. Акуловой рвется куда-то… Но куда? Ей неведомо. У одной «птицы» надежда совершить побег из «царства призраков» — Анны Петровны, урожденной Сарры Абрамсои обломились крылья и падение оказалось смертельным. Лунной сонатой проплыла она перед нами. Светлый образ, созданный заслуженной артисткой И. Мирошниченко, как возник, так и иссяк в холодном тумане погибшей любви, оставив чувство щемящей боли и… ожидания. Поэзия Чехова. В полный голос. Не так, но столь же трагически погибает и любовь Саши Лебедевой. Однако вернемся к Иванову И. Смоктуновского. К той «детали», которая опять же неожиданно сработала на психологический ход и предрешенный, то есть неизбежный финал драмы. Ни сам драматург, ни его герой не могли придумать иной развязки. Вот на чем спектакль, видимо, по осознанной воле постановщика, поставил убедительнейшую точку. У А. П. Чехова четко указано в ремарке: «…он во фраке и перчатках». Иванов Смоктуновского явился в неопрятном, в каком-то расхристанном виде. Не то что под венец — в приличный кабак не пустят. Это был не жених — приговоренный к казни. Даже для выбора места, где осуществить ее, время не достало. И мы ощутили стремительное приближение бури. Ведь все это происходило в конце прошлого века, в начале, у истока революционной деятельности В. И. Ленина. Контраст невероятной силы. Глубочайшее постижение правды и духа времени. Диалектику жизни — вот, что развернул перед нами спектакль «Иванов», тяжелую, но исполненную надежд… «Мы отдохнем». Тартюф или обманщик для Жана Батиста Мольера — многострадальная комедия. Прихлопнутая цензурой (читай теми, кто узнал себя в образе заглавного героя), она потребовала от великого созерцателя взрывного воодушевления для самозащиты, в пылу которой он произнес вдохновенно: «Самые блестящие трактаты на темы морали часто оказывают куда меньше влияния, чем сатира, ибо ничто так не берет людей за живое, как изображение их недостатков». И воскликнул при этом: «Подвергая пороки всеобщему осмеянию, мы наносим им сокрушительный удар». И вот, все переживший «Тартюф», преодолев расстояние длиной более чем в триста лет, явился к нам. На этот раз его представил заслуженный деятель искусств РСФСР Анатолий Эфрос — режиссер, чей дар способен преображать невероятное в вероятное и наоборот. Художник молодости даже там, где речь заходит о вещах «седой малоподвижной мудрости». Его кисть динамична, палитра красочна, а сам он энтузиаст парадоксальных умозаключений. С каким же «Тартюфом» он нас познакомил? Начну с репортажа о финале спектакля. Публика встала. Артисты под бурный аккомпанемент оваций, в стиле комедии — «всерьез и в шутку» выходили, уходили и вновь вызывались на поклон, весело делая свой комплимент благодарному зрителю. А рукоплескания нарастали. Так длилось… восемь минут. Ход минутной стрелки зафиксирован с целью. И тут, в который раз, мне приятно повторить: Алма-Ата — пород театральный. Но такой восторженный прием превзошел все. Полное единодушие трех с половиной тысяч человек говорит о многом, но прежде всего о единстве, о родстве эстетических запросов и взглядов. «Тартюф» с Мольером, МХАТ своим спектаклем праздновали, иначе не скажешь, триумф своей победы. А теперь сначала. (К сожалению, приходится называть имена одного состава, как и в «Иванове», а многие роли дублированы). Прозвучала музыка божественного Моцарта. И в ее духе, в ее чарующем духе пошло действие. Это хочется подчеркнуть особо. Сколько красоты, заразительного темперамента, клокочущих страстей, всепокоряющего жизнелюбия, и все на одном уверенное дыхании мастерства. Того самого, мхатовского — «игры — без игры». Г-жа Пернель заслуженной артистки РСФСР Л. Сухолинской с ее язвительно-напористым сарказмом в эффектных монологах скорее всего для самоутешения. Лукавая простота «мы себе на уме» горничной Дорины Н. Назаровой. Клеант Ю. Богатырева. Неподражаемо! В одном образе и трагик, и фат, простак и резонер-рыцарь возвышенной морали и благородства. И весь свод этих «воскресших» амплуа в одном буквально ошеломляющем эмоциональном выражении. Смешно и увлекательно, изящно и грациозно. Блеск совершенно неуловимого исполнительского мастерства. А. Вертинская в роли Эльмиры — эфирное создание, утонченная — до смешинки — прелесть и строгий портрет эпохи жеманниц, чуть-чуть манерных, про себя благочестивых, внешне в меру распущенных и, конечно же, женственных. Зрелище, как бы возносящее в иные, желаемые и непостижимые сферы прекрасного. То же, по-своему, Мариана Е. Королевой, только с поправкой на юную неуклюжесть, неопытность и наивность. Несколько трудней получилось общение с «Тартюфом» С. Любшина. Персонаж колоритный, но вроде бы осовремененный что ли. Изощренный лицемер во времена Мольера вряд ли столь неприкрыто ставил на всеядность человеческого невежества, а то и прямо на глупость. Тартюф Любшина нагл, но и как бес осторожен. Подлость — не плод большого ума, однако в лисьей хитрости ей не откажешь. Тартюф же перед нами, зрителями, вроде бы заданно саморазоблачался… Зачем? С какой целью? Теперь из того, что довелось услышать в порядке обмена мнением: «Спектакль Калягина». С вызовом было сказано: «Мол, не спорьте». — И с восхищением. И в самом деле, не будь Оргона А. Калягина, его артистического «чуда», на кого бы тогда столь ярко, безудержно, буквально разрываясь, «работали» остальные? Но ансамбль действующих лиц и исполнителей оставался академически сыгранным от и до. Дирижировал-то все-таки А. Эфрос. Калягин своим Оргоном камертонил, — можно так сказать? — настрою феерического действия. И еще он был энергией эстетического, виртуозного порыва. Только одного «секрета» артист не захотел нам открыть — фокуса обитания его Оргона под столом. Так мы заново узнали бессмертную суть одной из коронных комедий в мировом репертуаре. Стали счастливейшими свидетелями высшего художественного достижения театрального искусства. Соприкоснулись с очищающей от всех бытовых наносов эстетикой, духовным кладом, жаждой открытия которого одержим всякий здравомыслящий человек. Классика — в классическом ее прочтении, вот что обнаружилось общего в двух вроде бы разнополярных произведениях. Спектакли: «Иванов» и «Тартюф» на мхатовской сцене — триумф искусства советского театра, его гуманистических, мировоззренческих устремлений. Это искусство постижения красоты — высшей духовной ценности. Пресса Оборотни в сутанах, Ольга Фукс, Вечерняя Москва, 12.11.2004 Матроскин, Олег Зинцов, Ведомости, 12.11.2004 Беспредел в полоску, Глеб Ситковский, Газета, 12.11.2004 Карнавал ожившей мебели, Роман Должанский, Коммерсант, 12.11.2004 Классик в неглиже, Ольга Егошина, Новые известия, 12.11.2004 Хитрости дурацкого дела, Александр Соколянский, Время новостей, 12.11.2004 Веселись — не хочу, Марина Давыдова, Известия, 12.11.2004 Сестра Тартюфа, Елена Левинская, Московские новости, 12.11.2004 Тартюфом меньше, Дина Годер, Газета.Ru, 11.11.2004 Тартюф в полосочку, Алена Карась, Российская газета, 11.11.2004 Дело было в зоне, Московский Комсомолец, 1.11.2004 Искусство постижения красоты, В. Бернадский, Вечерняя Алма-Ата, 22.09.1982 «Мышеловка» для Тартюфа, В. Фролов, Вечерняя Москва, 27.10.1981 | ||
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
