Имена | Сергей Юрский: «Страшно, когда Москва на полувоенном положении»Веста Боровикова, Новые известия, 27.03.2007 Сатира Сергея Юрского — особое явление в литературе. Он выявляет абсурдность происходящего сегодня с нами, не пользуясь ни революционным пафосом, принятым Веллером, ни желчной откровенной язвительностью, любимой Ерофеевым. Он осторожно идет по минному полю классической английской сатиры, и читателю приходится самому искать места, где спрятана горькая ирония. Так получилось, что на интервью с Сергеем ЮРСКИМ пришлось пробираться через многочисленные кордоны ОМОНа — наша беседа состоялась аккурат в день разгона «Марша несогласных» в центре Москвы. И здесь уже горькую иронию искать не пришлось.— Сергей Юрьевич, не могу не задать вопрос: как вы относитесь к этой ситуации? — Я ехал в театр и слышал по радио, как старых людей побили палками на Рождественском бульваре. А завтра все это будет в Питере? И против них, двух тысяч человек, выставляется мощно организованная и профинансированная «Молодая гвардия», где 14 тысяч человек? И если они встретятся и попробуют друг друга убеждать маханием рук, может произойти что-то страшное. Значит, правы те, кто развел их на десяток километров. Они правы. Но город на полувоенном положении. Вот что страшно. Не зря мой герой в «Предбаннике» в финале предупреждает зрителя: «Будет баня. Будет кровавая баня, когда нас будут бить сначала легкими ветками, а потом солеными розгами». — А я ехала к вам разговаривать о вашем литературном творчестве…- Боюсь, что эта беседа будет интересна только нам с вами. Сегодняшняя жизнь обязывает человека к непрерывному передвижению в заботах о себе самом. Чтение для очень многих выпадает из процесса жизнедеятельности. Поэтому я не особо рассчитываю на читателей. Но мне приятно, что кто-то все-таки находит на это время. — Ваша книга «Практические облака» вырастает из лучших традиций сатиры. Вы же понимали, когда писали, что такая сатира дивидендов не даст? Вы взялись за совершенно неблагодарное дело? — Насчет дивидендов вы правы. Но почему дело неблагодарное? Я конечно, не могу сказать, как Хлестаков: «Я, признаться, литературой существую…» Я никогда литературой не существовал. Всегда был актером, и это было мое твердое существование, любимая служба и моя материальная основа жизни. Литература никогда не была баловством, но я никогда не рассчитывал на то, чтобы перейти на профессиональное занятие литературой. Но, как ни странно, именно потому, что, как актер, я человек демократический, я обращаюсь к залу по нескольку раз в неделю,и пока еще нахожу в нем некоторый отклик, а когда-то находил громадный отклик. Я невольно, когда писал, обращался к той же, моей аудитории. Полагал, что то, что мне кажется смешным, я не должен был как-то подхлестывать и предупреждать зрителя, что сейчас будет смешно. Как хороший любитель леса любит находить спрятавшийся гриб, а не мухомор, который блистает ненужной красотой за сто метров, так я люблю шутить с читателем с непроницаемым лицом. Найдется ли на это любитель? Сейчас я начинаю понимать, что люди хотят разжеванного. Людям некогда искать мои грибы. Обычно развитие шло от легкого к сложному. Сейчас идет развитие в обратную сторону. И потому мне кажется, что, несмотря на все внешние успехи, идет интеллектуальный и художественный регресс. Читатель и зритель, который раньше мог пережевывать взрослую пищу, сейчас этого делать не может. И не потому, что у него нет зубов. У него отросли зубы куда более острые, чем раньше. Ему некогда. Некогда. — Вы нашли красивый образ мухомора. Можно ли сказать, что сейчас вообще пришло время мухоморов? — Конечно. Потому что сегодня, если ты хочешь успеха, к цене таланта надо добавить такую же цену на рекламу. Если крик о содеянном равен содеянному, то это, конечно, мухоморное время. Это вытекает из целого ряда обстоятельств. Во-первых, нужно непрерывно расширяться, иначе тебя сдавят совсем. Это касается всего — от индивидуумов до общественных институтов. Я всегда полагал, что если все расширяются, то становится невероятно тесно и опасно. В моей повести «Чернов», которую я написал в 60-е, герой заболевает от этого: «Если все расширяются, то нам, входящим в жизнь, нет в ней места». Повесть моя, как оказалось, предвидела события сегодняшних дней. Это расширение, которое называется «свободный рынок и конкуренция», оно очень мухомористо. А кроме того, разбухают те центры, где люди кишат. Становится слишком тесно, и если хочешь войти, то надо сильно толкаться. — Больше хочешь выйти. — А куда выйти? Это тоже проблема, Если говорить о человеке, то у каждого из нас, как правило, есть обязанности перед семьей, перед родными, которым мы должны помогать. Некуда выйти. А с литературой все сложнее. Потому что вне общества литература не существует. Конечно, есть «кабинетная» литература, когда человек пишет в стол и ничего не ждет. И она бывает талантлива. Но мы ведь говорим о другой литературе. Можно, конечно, сказать: «Да мне и 500 экземпляров хватит». Но 500 экземпляров не позволят серьезному писателю жить. А против них стоят миллионные тиражи «мухоморной» литературы. И тогда начинается гонка внешних рекламных обеспечений. Конечно, она стоит в противоречии с самим творчеством. Разумеется. Автора представляют даже не криком, а воплем: «Самая лучшая книга этого года! Вы узнаете о таких гадостях, о которых еще не слышали!» Такая реклама тоже годится. И лес наполняется не только естественно растущими мухоморами, а еще и подставными мухоморами, изготовленными искусственно и раскрашенными особым образом. — Нельзя не вспомнить сейчас фразу героя из вашего спектакля «Провокация»: «Есть такие места, где культуры не будет, как ни насаждай». — Мой герой, конечно, заражен цинизмом и желанием эпатировать собеседника, но в его словах есть доля правды. Если я все-таки полагаю, что наше искусство — живое, приносящее новое, нарушающее привычное, — если это искусство есть только оформление жизни, то оно теряет свою сущность. И прелесть заниматься им, и прелесть его воспринимать проходит. Мы, может быть, преувеличивали воспитательное значение и магнетическое влияние искусства. И мы искренне верили в просвещение через искусство. Это, наверное, гордыня неоправданная. И для скепсиса есть основания, и есть основания моему герою утверждать, что «повысить уровень культуры нельзя, как нельзя повысить уровень водки в плоской посуде. Будет выливаться через край». — Упомянутого вами Хлестакова из гоголевского «Ревизора» мы регулярно слышим по радио «Культура». Вашим голосом там говорит не только Хлестаков, но и все мужские персонажи — тот самый раскрашенный, поддельный мухомор. Почему ваш выбор остановился именно на этом произведении Николая Васильевича? И чья была идея сделать этот радиоспектакль — ваша или «Культуры»? — Идея была моя. «Культура» откликнулась. Что касается формы, то должен вам сказать, что сам Гоголь многократно исполнял свою «Женитьбу». Так что сольные исполнения «за всех» — это в традициях самого Николая Васильевича. Что касается содержания, то «Ревизор» современен, поскольку всегда актуальна его психология. В письмах Гоголь писал, что он вынимал из себя собственные грехи, работая над «Ревизором». Это поразительно здоровое произведение, которое я считаю наиболее актуальным сегодняшнему дню. Потому что, как ни крути, а «Невский проспект» устарел, «Мертвые души» не закончены, «Нос» по меньшей мере странен? А «Ревизор» написан Николаем Васильевичем «в сегодня». И спектакль — еще и попытка задать вопрос, не наш ли он современник? А ведь Гоголю через год 200 лет исполнится. — Наверняка найдутся такие наши читатели, кто не успел послушать начало спектакля… — Они смогут прослушать его целиком по радио «Культура» 28 апреля. — Вы, продолжая традиции Николая Васильевича, тоже подвергали сатире наше новоиспеченное дворянское сословие. Многие «дворяне», наверное, увидев себя, не на шутку обижаются? — Не видят! И даже часто вообще не замечают, что это сатира, а читают это как познавательную литературу, как очерк: вот что было в дворянском собрании Кировского района? И даже абсурдность лозунга «Мы - дворяне-кировцы» не видят. Читают и делают выводы о том, что нельзя доверять деньги непроверенному человеку. А то, что все это дворянское собрание по сути — бред и ахинея, все это, как в гоголевских «Игроках» — маскарад, где каждый притворяется тем, чем не является и являться не может, это пропускается. Но я не жду, чтобы мир расхохотался. Это бы тоже было гордыней. — Вы написали теплые слова о моем любимом драматурге Александре Володине. По воспоминаниям о нем, он был таким прекрасным, чистым, тургеневским юношей? — Александр Моисеевич был не юношей, когда мы познакомились. Он был старше меня. И последние встречи с ним были встречами с совсем старым человеком. Но особенным, оживленным, не медлящим ни на слово, ни на движение. Человеком сердечным в буквальном смысле слова, с мгновенным откликом на любую чужую боль. Мне нравится слово «тургеневский», но представляется не юноша, а такой соседский помещик, чудак? Потому что к жизни самого дома он не приспособлен. Но он непременный человек в этом доме и в какой-то степени сердце этого дома. Он был необыкновенно-беззащитно активный член общества. И от него шла волна, которая не шла ни от кого другого. Его убрать — и будет организм, скорее похожий на механизм. Так и случилось. Таких чудаков поубавилось, а потом они совсем исчезли. — Сегодняшний литературный дом без таких людей способен создать такую драматургию? — Нет, конечно. У Володина учеников, подражателей быть не может. По той причине, что сейчас это было бы не очень востребовано, не очень выгодно, и по той причине, что дотянуться до этого очень трудно. Исповедальность принята, это одна из форм общения с читателем. Но я бы назвал ее корыстной исповедальностью. Человек открывает все гадостное в себе, все то, что, вообще говоря, положено прятать. А он открывает, и не с целью покаяться в скверном, а с целью заслужить похвалу за искренность. А в похвале имеется в виду и число читателей, и большой тираж. Перебить предыдущего автора еще большей искренностью и даже добавить себе гадостности за счет того, чтобы сказали: «Вот это вся правда, вся подноготная». — Скажите, при таких обрисованных вами чертах сегодняшнего дня, как мухоморная культура, игра краплеными картами и тотальное отсутствие самоиронии у всех, чем все это может обернуться завтра? — Самоирония и ирония сейчас подменены смехом. Модно смеяться. Над чем? — вот вопрос. Смех профессионализировался, он оброс громадными зубами, которые не кусают. Хорошие анекдоты, заметьте, как-то подысчезли. Культура анекдота в России была такой бритвой, которая, выбрив лицо, могла разрезать и горло. Их теперь нет. А грубые анекдоты или анекдоты разжеванные, приближенные к солдатскому юмору, где, может быть, и смешно, но нет объема, нет того, что хотелось бы пересказывать, они в изобилии. А ведь ирония необходима, чтобы не залететь в небеса. Потому что летать в небеса можно только в космическом аппарате, а в космический аппарат все-таки влезает очень немного народу. Всем не надо туда соваться. Отсутствие иронии по отношению к самому себе — это один из грехов и тупиков. Жуткая банальность серьезности — один из предметов костюма сегодняшнего дня, где человек якобы прост. Вторая черта сегодняшнего дня — происходит медленное превращение одного в другое. Все, что вокруг, становится мутантом. Из куколки вроде бы должна появиться бабочка? Вроде бы? Но вырастает кругом совсем не то. Чудовищность вырастающего делает мир туманным. Для человека, который привык видеть ясно. И хотя бы отдавать себе отчет в происходящем, если уж он не может ничего изменить. Полное нарушение системы координат. СПРАВКА Актер Сергей ЮРСКИЙ родился 16 марта 1935 года в Ленинграде. В 1952-1955 годах учился на юридическом факультете Ленинградского университета. В 1959 году окончил Ленинградский театральный институт имени Островского. С 1957 года — актер БДТ имени Горького в Ленинграде, на сцене которого сыграл в знаменитых спектаклях Георгия Товстоногова, а также поставил спектакль «Мольер» по пьесе Михаила Булгакова, причем главную роль сыграл сам. С 1979 года — в Театре имени Моссовета в Москве. В кино актер дебютировал в 1959 году в фильме «Повесть о молодоженах». Знаменитым его сделала первая же крупная роль Чудака в эксцентрической комедии Эльдара Рязанова «Человек ниоткуда» (1961). Затем были главные роли в картинах Михаила Швейцера «Время, вперед!» (1965) и «Золотой теленок» (1968). Кроме того, сыграл в фильмах «Республика ШКИД» (1966), «Интервенция» (1968), «Место встречи изменить нельзя» (1979), «Ищите женщину» (1982), «Любовь и голуби» (1984). Создал уникальный театр одного актера: чтец 15 программ классических и современных авторов. Народный артист России (1987). Лауреат Государственной премии России (2002). Пресса Телеверсия вечера к 70-летию Иосифа Бродского «Потому что искусство поэзии требует слов…» (27 июня 2010 г.), 31.05.2020 В Доме актёра прошёл вечер памяти Сергея Юрского, видеосюжет телеканала «Культура», 17.03.2020 Сергей Юрский – неистовый в искусстве и в жизни, Павел Подкладов, Ревизор.ру, 16.03.2020 Дарья Юрская: Как умереть, папа репетировал всю жизнь, Олег Перанов, Собеседник, 12.09.2019 Вспоминая Сергея Юрского. Часть 2. Программа «Сегодня вечером», Первый канал, 16.02.2019 Вспоминая Сергея Юрского. Часть 1. Программа «Сегодня вечером», Первый канал, 16.02.2019 В Москве простились с всенародно любимым артистом театра и кино Сергеем Юрским, видеосюжет Первого канала, 11.02.2019 Телеверсия вечера современной поэзии «Все поколения» (часть II), телеканал «Театр», 8.05.2013 Маэстро играет на волне, Алла Алешина, Новая газета, 26.04.2007 Праздник театральности, Юрий Крохин, Известия, 24.04.2007 Как фантом всех одурачил, Юрий Крохин, Российская газета, 21.04.2007 Сергей Юрский: «Страшно, когда Москва на полувоенном положении», Веста Боровикова, Новые известия, 27.03.2007 Место встречи, Павел Руднев, Ваш Досуг, 21.01.2003 Нули, Елена Ковальская, Афиша, 19.01.2003 Ты с этим шел ко мне и мог остановиться у сортира?, Наталия Каминская, Культура, 26.12.2002 Кабачок «13 писсуаров», Елена Ямпольская, Новые известия, 25.12.2002 Краткий отчет, Ольга Фукс, Ваш досуг, 24.12.2002 Дело было в туалете, Артур Соломонов, Газета, 23.12.2002 МХАТ нашел отхожее место, Роман Должанский, Коммерсантъ, 23.12.2002 | |
ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ РУКОВОДИТЕЛЬ — КОНСТАНТИН ХАБЕНСКИЙ
