Что сказал покойник
Олег Зинцов,
МХАТ им. Чехова выпустил безоговорочно интеллигентный спектакль «Копенгаген». Сидеть на нем надо тихо, слушать внимательно, не чихать, не хихикать: серьезная вещь.
Олег Табаков в роли нобелевского лауреата Нильса Бора задумчиво курит трубку и сообщает много интересных подробностей о камере Вильсона, уране-235, уране-238, «принципе дополнительности» и прочих важных законах и явлениях квантовой физики. Борис Плотников в роли нобелевского лауреата Вернера Гейзенберга увлеченно добавляет важнейшие для пьесы сведения о «принципе неопределенности». Ольга Барнет в роли жены Бора Маргрет произносит текст, больше всего похожий на ремарки. Действие если можно так назвать вязнущий в тоннах многозначительных диалогов сюжет происходит на том свете.
Вероятно, «Копенгаген» Майкла Фрейна очень важная европейская драма. В 1998 г. она была названа лучшей британской пьесой года, в 1999 г. получила Мольеровскую премию в Париже, в 2000 г. премию Tony в Нью-Йорке. Сюжет: два нобелевских лауреата Нильс Бор и Вернер Гейзенберг обсуждают подробности своей встречи в 1941 г. Встреча длилась минут пять, что сказал Гейзенберг Бору и что ответил Бор Гейзенбергу, в точности неизвестно, но, по версии Фрейна, это одно из центральных событий ХХ в. Дело в том, что Гейзенберг, бывший ученик Бора, возглавлял группу ученых, работавших в Германии над созданием атомного оружия, а Бор в конце войны консультировал «Манхэттенский проект», результатом которого стала бомба, сброшенная в 1945 г. на Нагасаки.
Нетрудно догадаться, какой немалый груз этических проблем поднимает эта почти детективная интрига и насколько кстати в ней «принцип неопределенности», который считается главным открытием Гейзенберга, а пьесе Фрейна придает философский оттенок; применить его к истории ох как заманчиво, к человеческим отношениям великих тоже любопытно.
Английский драматург трижды конструирует разные версии встречи. То ли Гейзенберг приезжал, потому что ему по старой дружбе был нужен совет учителя (хотя Бор, живший в оккупированной немцами Дании, никак не мог сочувствовать научным проектам Третьего рейха). А может, Гейзенберг пытался узнать у Бора, как далеко зашли в своих изысканиях американцы? Возможно также, что речь шла о моральном аспекте проблемы или даже о том, чтобы заключить нечто вроде пакта: вы тормозите свою работу, мы - свою и никаких бомб.
Но Фрейну больше всего нравится вариант, согласно которому Гейзенберг сам не знал, зачем приехал к учителю, а разговор, быть может, не состоялся вообще: если невозможно точно определить траекторию движения электрона, как мы можем утверждать что-то определенное о поступках других людей и даже своих собственных? Увлекательная тема? Пожалуй что да.
Увы, сочинение Фрейна больше похоже не на пьесу, а на лекцию слушая ее, невольно представляешь актеров, заучивающих этот текст со слезами на глазах: труд Олега Табакова, Бориса Плотникова и Ольги Барнет заслуживает глубокого уважения. Кажется, «Копенгаген» вообще требует от актера какой-то невероятной самоотдачи: играть в нем практически нечего, зато ума палата, по крайней мере на первый взгляд. По-моему, все эти рассуждения без ущерба для смысла можно сократить раза в два, а то и больше, но Майкл Фрейн, говорят, дорожит каждой буквой и делать купюры не дает. Жаль.
Предполагалось, что спектакль во МХАТе будет ставить Темур Чхеидзе, но что-то не сложилось, и Олег Табаков предложил постановку ученику Петра Фоменко Миндаугасу Карбаускису, который уже выпустил в Театре-студии п/р Табакова «Долгий рождественский обед» Уайлдера и «Лицедея» Бернхарда, а на малой сцене МХАТа «Старосветских помещиков» Гоголя; по общему мнению, удачно.
Режиссура «Копенгагена» предельно аккуратна и спокойна: ничего лишнего, никаких вольностей, физика безо всякой лирики неброско, но добротно, хочется сказать, по-европейски. Над пустой сценой висит несколько черных электронных табло, на которых высвечиваются то имена знаменитых физиков-ядерщиков, то названия мест, о которых идет речь (Копенгаген, сад такой-то и т. д.), то отдельные реплики или ремарки (художник спектакля Александр Боровский).
Почти так же лаконична актерская игра. Если учесть, что первым делом персонажи сообщают публике о том, что давно умерли, эта сдержанность эмоций оправдана: чего уж, в самом деле, суетиться, когда вечность впереди. Впрочем, проблему изображения вечности на сцене везде решают по-разному и, например, в одном немецком театре целый акт «Копенгагена» актеры играли голыми. Но, разумеется, во МХАТе покойные нобелевские лауреаты ведут себя значительно скромнее.
Олег Табаков в роли нобелевского лауреата Нильса Бора задумчиво курит трубку и сообщает много интересных подробностей о камере Вильсона, уране-235, уране-238, «принципе дополнительности» и прочих важных законах и явлениях квантовой физики. Борис Плотников в роли нобелевского лауреата Вернера Гейзенберга увлеченно добавляет важнейшие для пьесы сведения о «принципе неопределенности». Ольга Барнет в роли жены Бора Маргрет произносит текст, больше всего похожий на ремарки. Действие если можно так назвать вязнущий в тоннах многозначительных диалогов сюжет происходит на том свете.
Вероятно, «Копенгаген» Майкла Фрейна очень важная европейская драма. В 1998 г. она была названа лучшей британской пьесой года, в 1999 г. получила Мольеровскую премию в Париже, в 2000 г. премию Tony в Нью-Йорке. Сюжет: два нобелевских лауреата Нильс Бор и Вернер Гейзенберг обсуждают подробности своей встречи в 1941 г. Встреча длилась минут пять, что сказал Гейзенберг Бору и что ответил Бор Гейзенбергу, в точности неизвестно, но, по версии Фрейна, это одно из центральных событий ХХ в. Дело в том, что Гейзенберг, бывший ученик Бора, возглавлял группу ученых, работавших в Германии над созданием атомного оружия, а Бор в конце войны консультировал «Манхэттенский проект», результатом которого стала бомба, сброшенная в 1945 г. на Нагасаки.
Нетрудно догадаться, какой немалый груз этических проблем поднимает эта почти детективная интрига и насколько кстати в ней «принцип неопределенности», который считается главным открытием Гейзенберга, а пьесе Фрейна придает философский оттенок; применить его к истории ох как заманчиво, к человеческим отношениям великих тоже любопытно.
Английский драматург трижды конструирует разные версии встречи. То ли Гейзенберг приезжал, потому что ему по старой дружбе был нужен совет учителя (хотя Бор, живший в оккупированной немцами Дании, никак не мог сочувствовать научным проектам Третьего рейха). А может, Гейзенберг пытался узнать у Бора, как далеко зашли в своих изысканиях американцы? Возможно также, что речь шла о моральном аспекте проблемы или даже о том, чтобы заключить нечто вроде пакта: вы тормозите свою работу, мы - свою и никаких бомб.
Но Фрейну больше всего нравится вариант, согласно которому Гейзенберг сам не знал, зачем приехал к учителю, а разговор, быть может, не состоялся вообще: если невозможно точно определить траекторию движения электрона, как мы можем утверждать что-то определенное о поступках других людей и даже своих собственных? Увлекательная тема? Пожалуй что да.
Увы, сочинение Фрейна больше похоже не на пьесу, а на лекцию слушая ее, невольно представляешь актеров, заучивающих этот текст со слезами на глазах: труд Олега Табакова, Бориса Плотникова и Ольги Барнет заслуживает глубокого уважения. Кажется, «Копенгаген» вообще требует от актера какой-то невероятной самоотдачи: играть в нем практически нечего, зато ума палата, по крайней мере на первый взгляд. По-моему, все эти рассуждения без ущерба для смысла можно сократить раза в два, а то и больше, но Майкл Фрейн, говорят, дорожит каждой буквой и делать купюры не дает. Жаль.
Предполагалось, что спектакль во МХАТе будет ставить Темур Чхеидзе, но что-то не сложилось, и Олег Табаков предложил постановку ученику Петра Фоменко Миндаугасу Карбаускису, который уже выпустил в Театре-студии п/р Табакова «Долгий рождественский обед» Уайлдера и «Лицедея» Бернхарда, а на малой сцене МХАТа «Старосветских помещиков» Гоголя; по общему мнению, удачно.
Режиссура «Копенгагена» предельно аккуратна и спокойна: ничего лишнего, никаких вольностей, физика безо всякой лирики неброско, но добротно, хочется сказать, по-европейски. Над пустой сценой висит несколько черных электронных табло, на которых высвечиваются то имена знаменитых физиков-ядерщиков, то названия мест, о которых идет речь (Копенгаген, сад такой-то и т. д.), то отдельные реплики или ремарки (художник спектакля Александр Боровский).
Почти так же лаконична актерская игра. Если учесть, что первым делом персонажи сообщают публике о том, что давно умерли, эта сдержанность эмоций оправдана: чего уж, в самом деле, суетиться, когда вечность впереди. Впрочем, проблему изображения вечности на сцене везде решают по-разному и, например, в одном немецком театре целый акт «Копенгагена» актеры играли голыми. Но, разумеется, во МХАТе покойные нобелевские лауреаты ведут себя значительно скромнее.