Кому пролог, а кому и эпилог

Публика не поймет, если сказать ей, будто задачей или целью новой работы было вывести на сцену новое поколение актеров Художественного театра. Да и какое же оно новое, засомневается информированный зритель, если почти каждый его представитель успел прославиться ролями, сыгранными в других театрах и в телесериалах. Тем не менее: для Константина Хабенского, Михаила Пореченкова, Анатолия Белого и студента Школы-студии МХАТ Ивана Жидкова «Белая гвардия» — дебют на большой сцене МХАТа имени Чехова. На сентябрьском сборе труппы они были представлены как новое пополнение. И для художественного руководителя, занятого комплектованием труппы, конечно, важно было обеспечить новых актеров работой. «Дни Турбиных» — это серьезно: тут не просто роль, тут — высказывание. 

Зрелище пока затмевает то, что в Художественном театре принято называть жизнью человеческого духа. Выразительный наклонный помост, стрельба, артиллерийские взрывы, снег, юнкера из личного состава батальона Почетного караула 154-го отдельного комендантского полка московской военной комендатуры, маленький еврейский погром, чинимый петлюровцами, елка с огоньками. Все это, конечно, производит впечатление. 

Но ансамбля пока нет. Хабенский с Пореченковым играют сами по себе, не успевая освободиться от каких-то внесценических, но, вполне возможно, художественных забот, другие — сами по себе, отдельно — военные, отдельно — «мирные». Может быть, что-то не так в самой пьесе, и прежде не казавшейся идеальной?

Почему в Малом театре к Сергею Женовачу успех пришел с первой попытки, почему во МХАТе имени Чехова той же слаженности добиться не удалось?

Может быть, потому что Малый — это Малый, а МХАТ — это МХАТ, потому что Женовач умеет собрать и укрупнить достоинства сыгранной труппы, но его манера — точно так же - высвечивает и то, что противостоит сыгранности и ансамблю?

Стоит, наверное, напомнить, что ансамбль — это не когда все играют одинаково (например, одинаково хорошо), это — сочетание неравных, не похожих друг на друга величин. В «Днях Турбиных» сочетаемости почти нет, дуэт — большее, на что пока хватает ансамблевых усилий актеров. То, что не удается выразить словами, доигрывают напряжением мускулов и жил. 

Помост, который по воле сценографа Александра Боровского (художник по свету — Дамир Исмагилов) поднят дыбом, конечно, уже не вернется в горизонтальное положение (а жаль, от него тоже ждешь каких-то перемен), а вот все остальное, хочется думать, со временем станет на свои места. А пока, следовательно, — находится в процессе становления. 

Декорация младшего Боровского — в которой накренившаяся улица с останками разбитых фонарей «скатывается» к единственному в спектакле обжитому углу, краю сцены, в котором и спальня, и гостиная Турбиных, — одновременно и проясняет режиссерский замысел, и диктует манеру и порядок игры. Жизнь на сквозняке (в начале спектакля между кроватью и роялем в доме Турбиных удается рассадить целый взвод напевающих что-то юнкеров). Никаких кремовых штор, которые, вероятно, прибредились здешнему Лариосику (Александр Семчев).

Ясная сценография позволяет рассчитывать на такую же ясность в актерской игре. Но ее-то и нет. Спектакль вроде бы не о революции. И не о гибели благородных идей и людей. И не о гибели мещанского уюта, что, пожалуй, более всего угнетало и мучило Михаила Булгакова. И гвардии, имя которой вынесено в заглавие, тоже нет. Ни белой, ни какой другой.

Видя, как актеры выходят на какой-то эмоциональный предел, начинаешь сомневаться в том, что верно само назначение, что Хабенский может сыграть старшего Турбина, полковника-артиллериста, а Пореченков — Мышлаевского (заключительный монолог о великой России никак не вяжется с образом пристрастившегося к бутылочке офицера, скорее советской, нежели царской армии), что Владимир Тальберг — Валерий Трошин — не просто трусливый предатель, но еще и полковник генштаба и вообще, прошу прощения, не мальчик, но муж.

Между тем рядом — несколько удач, среди которых одна — несомненная: наверное, Булгаков не подозревал, что Шервинский (Анатолий Белый) может быть не просто жуиром и бонвиваном, но совершенно лишенным какого бы то ни было штабного и любого иного цинизма героем, любовь которого к Елене (Наталья Рогожкина) искренна и глубока, а обманы и фантазии — кажутся милыми и обаятельными. В роли Николки удачно дебютировал Иван Жидков, а Александру Семчеву удалась вроде бы не предназначенная ему роль Лариосика. Старание пересилить, выйти за рамки уже ограниченного, определенного ему амплуа дает свои плоды, так что нелепость его Лариосика в конце концов вызывает сочувствие. 

Традиционный, естественный интерес Женовача не к историческим потокам, а к человеческим токам, к трепету жизни не в толпах, а в одинокой человеческой душе — здесь, в «Днях Турбиных», оборачивается особенным вниманием к «случайным» героям, их бытовым «вкраплениям», — к тем, которые не на полях сражений, а напротив, всеми силами желает обособиться от этих сражений и полей. Запоминается, например, колоритный Владимир Кашпур, играющий Федора, камер-лакея, или Виктор Сергачев — в роли строгого гимназического сторожа.

Жаль, что режиссер не стал искать какого-то специального решения утешительным монологам оптимистического — советского — финала «Турбиных». Их смысл за прошедшие 80 лет не стал веселее. Скорее наоборот: нетрудно вообразить, как сложится советская биография патриотически настроенных офицеров. А наша новая Россия — разве новее старых всех?..

Конечно, стол есть стол, хоть так его поставь, хоть — ножками кверху. Придет время, все вернется в нормальное свое состояние, успокаивают нас со сцены. Хочется верить.