Ледяной дом
Ирина Алпатова, Культура,
В фойе перед началом спектакля кто-то сказал, что эта постановка опоздала родиться на несколько месяцев ей бы выйти в мае, в разгар торжеств в честь юбилея Победы. Однако все увиденное на Малой сцене чеховского МХТ эти вопросы решительно снимало. «Живи и помни» спектакль совсем не о войне, он вообще получился достаточно вневременным, а потому и не требует никаких «информационных поводов».
Московский Художественный театр, как видно из его репертуара последних сезонов, не боится рисковать, то и дело выдавая премьерные спектакли, в основу которых ложится литературное произведение отнюдь не массового спроса. В его афише значатся имена Виктора Астафьева, Людмилы Улицкой, Андрея Платонова, Михаила Салтыкова-Щедрина, к которым нынче добавилось имя Валентина Распутина. Во времена советские его проза была достаточно популярной в отечественных театрах и, в том же Художественном театре, еще академическом и неделимом, спектакль «Живи и помни» некогда существовал.
Сегодня же обращение к повести современного сибирского классика явление само по себе примечательное и отчасти даже способное показаться странным. Во всяком случае, режиссер Владимир Петров достаточно поработал над тем, чтобы свой выбор как-то оправдать.
Впечатление весьма двойственное. С одной стороны, наверняка нашлось бы мало желающих смотреть традиционное бытовое действо из жизни заброшенной сибирской деревеньки конца войны, хотя и тут бы все зависело от искренней увлеченности авторов постановки и артистов, их веры в правду чувств и характеров. С другой попытка вытащить ситуацию из мощного и густого контекста «деревенской» прозы Распутина грозит потерей ориентиров. Владимир Петров решил все же пойти вторым путем, предложив историю не вполне бытовую, красиво-зрелищную, местами даже гламурную. Последнее определение, конечно, категорически не подходит творчеству Распутина, но как иначе обозначить сорвавший аплодисменты эпизод с пластическими вариациями героев, помещенных в ледяной куб с тысячами летящих снежинок. Эпизод столь же уместный здесь, как Дед Мороз в Африке.
Обозначив жанр постановки как «театральная повесть», режиссер все же настаивает на игровой стихии. Квадратный помост, на нем прозрачный пластиковый куб с морозными узорами на стенках (сценография Игоря Капитанова). Он то и дело трансформируется, как детская игрушка, помещая героев в ситуацию «застеколья». Женщины в простых черных платьях, мужчины в таких же штанах и рубахах (художник по костюмам Фагиля Сельская). В прологе к актерскому квартету добавляется еще троица разновозрастных детей, и все вместе они затевают нехитрые деревенские игрища в «уточку», в «ворона», в «курицу» и т.п. Настена (Дарья Мороз) стелет на помост длинные белые полотна, выкладывает на них свежий каравай, как бы «приманивая» мужа-дезертира Андрея Гуськова (Дмитрий Куличков). Так постепенно в игру вплетаются жизненные мотивы.
Игровой прием еще и в том, что за исключением основного дуэта Мороз Куличков другим актерам Янине Колесниченко и Сергею Сосновскому поручено обращаться в самых разных персонажей: стариков родителей, молодых соседей. И обозначаются эти переходы тоже традиционно новым платьем, платком или тулупом, сменой походки и интонаций.
Молодым сложнее. Им все время нужно пытаться вписать в общую игру подлинность переживания. А это не всегда получается, подобный баланс вообще сложен даже для очень опытных артистов. Уход от конкретики чувства к «общему», каким-то почти символическим моментам мешает, хотя и не перечеркивает эпизодические удачи. Больше повезло Дарье Мороз Настене. Ей удалось, совсем не педалируя страсти, отчетливо обозначить и даже чуть-чуть пережить трагедию «без вины виноватой» женщины. А вот Дмитрию Куличкову Гуськову временами явно не хватает внутренней сложности, раздвоенности. Своей партнерше он зачастую лишь подыгрывает, а когда попросту исчезает в финале спектакля, то мало кто способен задаться вопросом куда он делся и что с ним будет? А ведь именно ему, а не погибшей Настене остается «жить и помнить».
Впрочем, никто не собирается отнимать у подобного рода зрелища права на существование. Оно по-своему интересно, динамично и, как уже говорилось, весьма красиво. Правда, задачи у него в отличие от распутинской повести немного иные. Так ведь и время сегодня уже не то.
Московский Художественный театр, как видно из его репертуара последних сезонов, не боится рисковать, то и дело выдавая премьерные спектакли, в основу которых ложится литературное произведение отнюдь не массового спроса. В его афише значатся имена Виктора Астафьева, Людмилы Улицкой, Андрея Платонова, Михаила Салтыкова-Щедрина, к которым нынче добавилось имя Валентина Распутина. Во времена советские его проза была достаточно популярной в отечественных театрах и, в том же Художественном театре, еще академическом и неделимом, спектакль «Живи и помни» некогда существовал.
Сегодня же обращение к повести современного сибирского классика явление само по себе примечательное и отчасти даже способное показаться странным. Во всяком случае, режиссер Владимир Петров достаточно поработал над тем, чтобы свой выбор как-то оправдать.
Впечатление весьма двойственное. С одной стороны, наверняка нашлось бы мало желающих смотреть традиционное бытовое действо из жизни заброшенной сибирской деревеньки конца войны, хотя и тут бы все зависело от искренней увлеченности авторов постановки и артистов, их веры в правду чувств и характеров. С другой попытка вытащить ситуацию из мощного и густого контекста «деревенской» прозы Распутина грозит потерей ориентиров. Владимир Петров решил все же пойти вторым путем, предложив историю не вполне бытовую, красиво-зрелищную, местами даже гламурную. Последнее определение, конечно, категорически не подходит творчеству Распутина, но как иначе обозначить сорвавший аплодисменты эпизод с пластическими вариациями героев, помещенных в ледяной куб с тысячами летящих снежинок. Эпизод столь же уместный здесь, как Дед Мороз в Африке.
Обозначив жанр постановки как «театральная повесть», режиссер все же настаивает на игровой стихии. Квадратный помост, на нем прозрачный пластиковый куб с морозными узорами на стенках (сценография Игоря Капитанова). Он то и дело трансформируется, как детская игрушка, помещая героев в ситуацию «застеколья». Женщины в простых черных платьях, мужчины в таких же штанах и рубахах (художник по костюмам Фагиля Сельская). В прологе к актерскому квартету добавляется еще троица разновозрастных детей, и все вместе они затевают нехитрые деревенские игрища в «уточку», в «ворона», в «курицу» и т.п. Настена (Дарья Мороз) стелет на помост длинные белые полотна, выкладывает на них свежий каравай, как бы «приманивая» мужа-дезертира Андрея Гуськова (Дмитрий Куличков). Так постепенно в игру вплетаются жизненные мотивы.
Игровой прием еще и в том, что за исключением основного дуэта Мороз Куличков другим актерам Янине Колесниченко и Сергею Сосновскому поручено обращаться в самых разных персонажей: стариков родителей, молодых соседей. И обозначаются эти переходы тоже традиционно новым платьем, платком или тулупом, сменой походки и интонаций.
Молодым сложнее. Им все время нужно пытаться вписать в общую игру подлинность переживания. А это не всегда получается, подобный баланс вообще сложен даже для очень опытных артистов. Уход от конкретики чувства к «общему», каким-то почти символическим моментам мешает, хотя и не перечеркивает эпизодические удачи. Больше повезло Дарье Мороз Настене. Ей удалось, совсем не педалируя страсти, отчетливо обозначить и даже чуть-чуть пережить трагедию «без вины виноватой» женщины. А вот Дмитрию Куличкову Гуськову временами явно не хватает внутренней сложности, раздвоенности. Своей партнерше он зачастую лишь подыгрывает, а когда попросту исчезает в финале спектакля, то мало кто способен задаться вопросом куда он делся и что с ним будет? А ведь именно ему, а не погибшей Настене остается «жить и помнить».
Впрочем, никто не собирается отнимать у подобного рода зрелища права на существование. Оно по-своему интересно, динамично и, как уже говорилось, весьма красиво. Правда, задачи у него в отличие от распутинской повести немного иные. Так ведь и время сегодня уже не то.