Михаил Пореченков: «От груши вишен не рождается»

Он ужасно занят. работа в союзе кинематографистов. только что вышла премьера в мхт: первая его большая роль в этом театре — главная роль в «крейцеровой сонате» льва толстого. съемки в одессе. он очень занят, но при этом, кажется, абсолютно владеет ситуацией и ведет себя как настоящий барин: быстр, весел, вежлив, внимателен, обаятелен, искренен, отвечает почти сразу, почти не задумываясь, иногда — в открытую забавляется. вообще, у него, кажется, настоящий комплекс собственной полноценности, что, безусловно, — огромное его достоинство и невероятная по нынешним временам редкость.


- Вам приятно, что вы стали Михаилом Евгеньевичем для незнакомых людей, а Мишей быть перестали?

 — Не знаю. На самом деле я все равно Миша. А что касается «Евгеньевича», то у нас это с Константином Юрьевичем (Хабенским. — Прим. ред.) давно пошло — мы так друг друга называем уже несколько лет. Плохо другое — возраст. Хорошо, конечно, что есть какое-то признание. С другой стороны, признанию всегда сопутствует осознание того, что ты стареешь.

- Переход в средний актерский возраст болезненно прошел?

 — Я никогда не отношусь болезненно к своей работе. Я знаю, что для меня работа всегда найдется. Просто я должен отдавать себе отчет в том, сколько лет активной актерской деятельности мне осталось. Думаю, не более десяти, учитывая, что мне сорок. Ну пятнадцати.

- Почему так?

 — Потому что рядовой артист, не руководитель своего театра, к пятидесяти — пятидесяти пяти годам играть перестает. Такова театральная практика.

- А вы еще как-то умеете зарабатывать, кроме как игрой?

 — Вот это я и должен понять за те десять — пятнадцать лет, которые мне в профессии остались. Наверное, придется открывать свой бизнес, чтобы не пришлось потом висеть на шее у детей и ныть, что я никому не нужен.

- Когда этот номер выйдет из печати, уже будут известны результаты выборов в руководство Союза кинематографистов. Зачем вам пост председателя Союза? Откуда в вас имперские амбиции?

 — Меня знаете, на чем поймали, втянули в эту историю? На патриотизме.

- А вы спокойно относитесь к этому слову, не передергивает от пафоса?

 — Нет. Мне вот интересно, а на фиг тогда в этой стране жить, если от слова «патриотизм» передергивает? Еще вопрос — я встречаю много молодых, от которых прихожу в шок. Потому что они с таким презрением говорят: «Фу, Россия, тут всегда будет бардак и ворье». Ну тогда и валите отсюда, если тут всегда так будет! Или это такая позиция — очень выгодная, кстати, — «мне все не нравится, поэтому я ничего не буду делать». Самая выгодная позиция: быть всем недовольным и ничего при этом не делать. Я хотел сделать. Пытался. Бился. Понимал всегда, что это все очень сложно. Потому что если в организации начинают мешать личное с общественным, то она обречена на гибель и провал. Это я про Союз кинематографистов. Если нет единоначалия — тоже гибель. Если даже над очень талантливыми людьми не стоит средний управленец — они начинают хуже работать. А там его нет — и, я думаю, не будет. Но самое главное — что они личное мешают с общественным. И пока они это не поймут, они не вынырнут из тех проблем, в которых они находятся.

- То есть ваша мотивация — попробовать сделать что-то хорошее, да?

 — Да. Попробовать сделать мир лучше. Вот и все.

- Если вас не выберут председателем, вы сильно расстроитесь?

 — Нет. После определенных моментов моей жизни я перестал обращать внимание на критические замечания в свой адрес. Потому что ну слишком много неадеквата. Есть люди в моей жизни, к которым я прислушиваюсь. Они всегда попадают в десятку — обидно это, не обидно, но они всегда точны. И их я слушаю. Потому что это по делу и двигает меня как творческого человека. А тех, кто мной недоволен — как актером ли, как режиссером ли, как продюсером ли, как управленцем ли, — я просто не слушаю. Я человек отходчивый, не злой и ничего никогда не делаю против своей совести.

- Что дает такую уверенность в себе?

 — Я занимаюсь профессией, которую люблю и в которой что-то понимаю, как мне кажется. У меня есть семья, дети, жена, которая меня всегда поддерживает. Поэтому — чего? О чем переживать? Потом я такой человек — я не могу долго находиться в грусти. Я обязательно должен себя как-то развлекать.

- Сам?

 — Сам. Я такая — машинка развлечений для самого себя. В конце концов, летом могу сесть на мотоцикл и просто поехать куда-нибудь.

- Что для вас самое приятное в успехе?

 — Самое приятное — это что во МХТ в актерском буфете меня студенты в очереди всегда пропускают. Да! Точно! Вот это и есть самое приятное — «кафешное» признание. Признание работников столовой — оно самое настоящее. Значит, действительно что-то сделал. А так — театральных призов я не получал. Кинематографических — тоже. И, я думаю, в связи с работой в Союзе кинематографистов — долго еще не получу. Меня сейчас выдвинули на «Золотого Орла» за «Ликвидацию» — но я ни за что не получу. Мне просто интересно, как именно это произойдет.

- Позднышев в «Крейцеровой сонате» — первая ваша большая главная роль в МХТ, и фактически — это моноспектакль, то есть два часа вы - в монологе в метре от зрителей. Тяжело это?

 — Ну да, физически тяжело. Мы долго как-то собирались, все откладывали — из-за меня, а потом собрались и сделали все очень быстро, за два месяца.

- Вам близко то, что делает ваш герой?

 — Ну конечно, нет.

- Вам свойственен собственнический подход к жене?

 — Ну конечно, да.

- Почему?

 — Потому что это — мое. Жена. Дети. Собака. Я за это буду драться, пока дышу. Никому не отдам. Имею на это право.

- Когда вы почувствовали себя взрослым?

 — А я еще не почувствовал себя взрослым. Наверное, это ужасно, но взрослым себя начинаешь ощущать, когда умирают родители. Поэтому я себя еще чувствую ребенком. Приехала ко мне мама — и я себя поймал на том, что разговариваю с ней, как ребенок. И она на меня реагирует как на ребенка и несерьезно машет на меня рукой. И что бы я ни делал, все мои достижения тут же начинают казаться мне нулем по сравнению с тем, что приехала мама.

- Когда много работ, много дел — где-то человек обязательно теряет. Вы где потеряли?

 — В Союзе кинематографистов, где я потерял все, что нарабатывал, — честь и уважение. Зато меня это сразу очень мобилизовало на работу в театре. Я понял, что из театра я не уйду — мне нравится там работать. Это у меня получается. Я нашел в себе большое количество творческих потенций, чтобы работать в театре, чтобы сниматься в кино, чтобы вести большое количество мероприятий, которые мне всегда нравились: те же «Бои без правил». Я понял, что меня это заводит. И снимать я еще буду. Пусть что угодно говорят, а я все равно буду.

- Получается вообще делать то, что хочется?

 — Вообще — да.

- Много приходится делать того, что не нравится?

 — Практически ничего. Мне нравится практически все, что я делаю. Что-то легче получается, что-то тяжелее, но нравится почти все.

- Вы всегда знаете, как надо поступать с детьми?

 — Только дружить. Они же на нас смотрят — это и есть самое главное воспитание. Как мы себя ведем, что смотрим, что говорим, над чем смеемся. Какие мы - и дети такими же становятся.

- Приятно видеть, что они становятся такими же?

 — Мне приятно, что они меня слушаются. Что их можно в чем-то убедить логически. Например, не рисовать на обоях в коридоре. Меня радует, что мои дети вменяемые и что я могу им что-то объяснить. Хотя, знаете, мама мне тут сказала, что и я был таким ребенком, что со мной не было проблем: все понимал с первого раза, делал то, что она говорила. Это уже потом, когда гормональный всплеск случился, я перестал ее слушаться, а так проблем со мной не было. Так что чему удивляться? Генетика: от груши вишен не рождается. Груша — она и есть груша.