Николай Погодин, драматург с душой репортера

16 ноября исполнилось 125 лет со дня рождения драматурга Николая Федоровича Погодина (1900 – 1962). Этот обласканный советской властью автор трилогии о Ленине, две части которой – «Кремлевские куранты» и «Третья, патетическая» – много лет шли во МХАТе, был одним из самых живых, неординарных, противоречивых авторов своего непростого времени.

Прирожденный журналист, в молодости работавший репортером в Ростове-на-Дону, а затем разъездным корреспондентом газеты «Правда», Погодин и пьесы писал как репортер – стремительно, энергично и с точными деталями. Первую свою комедию «Темп» в 1929 году он сочинил за неделю. И тут же принес во МХАТ знаменитому завлиту Павлу Маркову. Марков прочел эту историю о строительстве Сталинградского тракторного завода и сказал: «У вас есть несомненный талант драматурга, но в пьесе нет драматургического стержня».

«Темп» вышел в 1930 году в Театре имени Евгения Вахтангова, а во МХАТе долго репетировали следующую пьесу Погодина – «Дерзость», историю о том, как тринадцать девушек и юношей решили жить коммуной. Этот сюжет Погодину тоже был известен не понаслышке, он лично знал таких ребят. Спектакль не вышел: тема коммун в начале 1930-х государством уже не поощрялась.

Может быть, в первой пьесе Погодина и не было «драматургического стержня», но со временем законы сцены он освоил хорошо – во многом благодаря режиссеру Алексею Дмитриевичу Попову, который начал ставить его драматургию. Можно сказать, именно Погодин создал канон советской производственной пьесы, центральными героями которой неизменно становились люди, облеченные властью: главный инженер, секретарь парторганизации, начальник строительства, – но были там и живые народные характеры. Его «Поэму о топоре» (о Златоустском металлургическом комбинате), «представление в трех действиях» «Мой друг» и комедию «После бала» отличали яркий язык, юмор, обилие неожиданных словечек, которые нельзя было придумать – только услышать.

Пьесы Погодина ставились по всей стране. И во МХАТе тоже. Еще до войны Владимир Иванович Немирович-Данченко, Леонид Леонидов и Мария Кнебель начали репетировать «Кремлевские куранты». По словам историка Художественного театра Инны Соловьевой, на спектакле о Ленине парадоксальным образом лежал отблеск «Трех сестер», выпущенных Немировичем-Данченко в 1940 году:

«"Три сестры" открыли в режиссере новое свойство: он удивлял естественностью лиризма, свободой личного отзвука. Этот лиризм личной ноты, личной живой памяти в "Курантах" был столь же неожидан, сколь и властен...»

Премьеру «Кремлевских курантов» представили публике в 1942 году, когда Художественный театр находился в эвакуации в Саратове. Ленина в спектакле играл Алексей Грибов, известный своими характерными, а том числе и комедийными ролями, инженера-энергетика Забелина, человека старой культуры, – Николай Хмелев. Также в спектакле блистали Борис Петкер в роли старого еврейского часовщика-философа и Борис Ливанов, выходивший в образе бравого матроса Рыбакова. Спектакль имел успех у зрителя и прошел 381 раз.

В 1956 году во МХАТе показали новую редакцию «Курантов», уже с Борисом Смирновым в роли Ленина и Борисом Ливановым – Забелиным. А два года спустя, в 1958-м, Борис Смирнов снова вышел на мхатовскую сцену в образе вождя мирового пролетариата: теперь уже в спектакле Михаила Кедрова «Третья, патетическая». Эта пьеса завершала трилогию Погодина о Ленине.

Погодин был драматургом, который всегда старался оставаться актуальным. В 1934 году он не уклонился (да и мог ли?) от госзаказа написать пьесу о «перековке» заключенных на строительстве Беломорканала – так появились «Аристократы». А в 1955-м, находясь под впечатлением от спектакля Анатолия Эфроса «В добрый час!» по пьесе Виктора Розова в Центральном детском театре отправился в Казахстан, на целинные земли. И привез оттуда «героическую комедию» о современной молодежи «Мы втроем поехали на целину». Пьесу поставили в ЦДТ Мария Кнебель и Анатолий Эфрос, декорации были написаны по эскизам Юрия Пименова. Спектакль благосклонно приняли и публика, и критика и вскоре его показали по телевидению.

Тут-то и разразился грандиозный скандал: в театр, на ЦТ и в «соответствующие органы» начали писать телезрители, возмущенные тем, как драматург изобразил целинников, как мало уделил он внимания в своей пьесе партии и комсомолу. Как же прорабатывали Погодина за то, что он опорочил советских юношей и девушек, которые думают не о выполнении производственного плана, а все больше о любви! Пришлось Центральному детскому театру снять спектакль «Мы втроем поехали на целину» с репертуара.

Погодин действительно очень старался чувствовать меняющееся время. В годы оттепели, будучи главным редактором журнала «Театр», Николай Федорович открыл дорогу пьесам Александра Володина, напечатал его «Фабричную девчонку». Именно при Погодине постоянными авторами главного театрального журнала страны стали знаменитые в будущем критики и историки театра: Наталья Крымова, Инна Соловьева, Александр Свободин, Майя Туровская, Вадим Гаевский, Нея Зоркая. Он находил новые, свежие таланты, поддерживал их, давал им проявить себя.

Но в собственных текстах чувство времени давно уже стало ему изменять. Это ощущалось и в «героической комедии» «Мы втроем поехали на целину»: тот самый живой современный язык, который когда-то так хорошо умел улавливать Погодин, теперь выглядел в его сочинениях искусственным, нарочитым. Это было видно и в пьесе «Цветы живые», которую во МХАТе поставили в 1961 году и где бригадир передовой заводской бригады мысленно беседовал с портретом Ленина, а Ильич ему отвечал...

Финал жизни Погодина косвенно тоже связан со МХАТом. В том же 1961 году Николай Федорович написал пьесу «Альберт Эйнштейн», с критическим взглядом на всю «прогнившую» буржуазную науку. Уже отдав текст во МХАТ, он поехал в Америку, чтобы своими глазами увидеть дом, где жил Эйнштейн. Все-таки журналист в нем был неистребим, он до конца дней помнил свой репортерский опыт. Дом Эйнштейна – рядовой профессорский коттедж, в котором продолжали обитать близкие ученого – его совершенно очаровал, а рассказы об Эйнштейне заставили драматурга по-другому почувствовать своего героя и его окружение. Погодин вернулся из Принстона в Москву и забрал пьесу у Художественного театра. С огромным трудом, ведь репетиции уже шли. Он почувствовал фальшь этого текста, взялся его переписывать в сторону большей правды, как он ее теперь ощущал. Погодин в прежние времена крепко пил, и к этому моменту употреблять спиртное было ему строжайше запрещено. А он «развязал» – и вскоре умер: через несколько месяцев после своего возвращения из США.

Оригинал статьи